— Да. Спасибо.
Свет горел только в «Кабачке ньюфаундлендцев». На молу угадывались какие-то фигуры — туристы, которые добросовестно совершали вечернюю прогулку.
— Удалось вам что-нибудь обнаружить? — спросила невеста Ле Кленша.
— Пока еще нет. Вернее, совсем немного.
— Я не осмеливаюсь просить вас об одолжении…
— Ну, говорите же.
— Мне бы хотелось увидеть каюту Пьера. Вы позволите?
Пожав плечами, комиссар проводил ее туда, г-жа Мегрэ отказалась переходить по мостику.
Каюта была настоящей металлической коробкой. Радиоаппараты, стол из листового железа, скамейка и койка. На стенке портрет Мари Леоннек в костюме бретонки. На полу — старые башмаки. На кушетке — брюки.
Девушка смотрела на все это с любопытством, смешанным с радостью.
— Да. Здесь не совсем так, как я себе представляла. Он никогда не чистил башмаки. Смотрите, он все время пил из этого стакана и никогда его не мыл.
Странная девушка! С одной стороны, смесь робости, слабости и хорошего воспитания, с другой — энергия и смелость. Поколебавшись, она спросила:
— А каюта капитана?
Мегрэ едва заметно улыбнулся. Он понимал, что в глубине души она надеялась сделать какое-нибудь открытие. И он отвел ее туда. Сходил даже на палубу за фонарем.
— Как можно жить среди такой вони! — вздохнула она.
Она внимательно осматривала все вокруг. Вдруг она смутилась, причем комиссар заметил это, и робко спросила:
— А почему кровать приподнята?
Услышав это, комиссар забыл даже зажечь погасшую трубку. Наблюдение было точное. Весь экипаж спал в койках, вделанных в переборки и, так сказать, составлявших часть архитектуры судна. Только у капитана была настоящая кровать. И вот под каждую ее ножку подложили по деревянному кубику.
— Вы не находите, что это странно? Можно подумать…
— Продолжайте.
От дурного настроения не осталось и следа. Мегрэ смотрел на бледное лицо девушки, которое светилось радостью открытия.
— Можно подумать… Но вы будете надо мной смеяться… Кровать, наверное, подняли для того, чтобы кто-то мог под ней спрятаться. Если бы не эти куски дерева, матрац был бы куда ниже. Тогда как сейчас…
Не успел комиссар и слова сказать, как она улеглась на пол, несмотря на покрывавшую его грязь. Потом полезла под кровать.
— Места вполне достаточно, — сообщила она.
— Да вылезайте же!
— Погодите. Дайте мне сюда на секунду лампу, комиссар.
Она вдруг замолкла. Мегрэ не мог понять, что она там делает. Он начал терять терпение.
— Ну, что?
— Сейчас… Подождите.
Она вылезла из-под кровати. Серый её костюм был весь выпачкан, глаза лихорадочно горели.
— Отодвиньте кровать. Вы увидите… Голос ее прерывался, руки дрожали. Мегрэ резким движением отодвинул кровать от переборки и посмотрел на пол.
— Ничего не вижу.
Она молчала Мегрэ обернулся и увидел, что девушка плачет.
— Но что вы тут нашли? Почему плачете?
— Вот. Читайте.
Пришлось нагнуться и поднести лампу к самой переборке. Теперь Мегрэ различил слова, нацарапанные на дереве чем-то острым — булавкой или гвоздем:
Гастон — Октав — Пьер — Ан…
Последнее имя было недописано. Однако работа эта была выполнена без спешки. На некоторые буквы, вероятно, ушло больше часа. Вокруг были всякие завитушки, линии, выведенные, по-видимому, от нечего делать.
Оленьи рога над именем Октав придавали всей надписи комический оттенок.
Девушка уселась на край кровати, выдвинутой на середину каюты, она молча плакала.
— Любопытно, — проворчал Мегрэ. — Я был бы счастлив узнать…
Тогда она резко поднялась:
— Ну да! Так оно и есть. Здесь была женщина. Она тут пряталась. И ясно, что к ней сюда приходили мужчины. Разве имя капитана Фаллю не Октав?
Комиссар редко попадал в такое затруднительное положение.
— Не торопитесь с выводами, — сказал он без всякой, впрочем, убежденности.
— Но это же написано! Здесь изложена вся история… Четверо мужчин, которые…
Что мог сказать комиссар, чтобы успокоить ее?
— Поверьте моему полицейскому опыту. В таких делах нужно всегда выждать, судить не сразу. Ведь только вчера вы мне говорили, что Ле Кленш не способен убить.
— Да! — с рыданием воскликнула она. — Да! Я в это верю. Разве это не так? — Она цеплялась за слабую надежду на то, что Пьер не виновен. — Но его зовут Пьер!
— Ну и что с того? Каждого десятого матроса зовут Пьер, а их на борту было пятьдесят… Речь идет еще о каких-то Гастоне и Анри…
— Что вы об этом думаете?
— Ничего.
— Вы не покажете это следователю? Стоит мне подумать, что это я, своими руками…
— Успокойтесь. Мы еще ничего не открыли, только обнаружили, что кровать по той или иной причине приподнята и что кто-то нацарапал на переборке имена.
— Тут была женщина.
— Почему женщина?
— Но как же?..
— Пойдемте. Госпожа Мегрэ ждет нас на набережной.
— Правда. — И она, всхлипывая, стала утирать слезы. — Не надо было мне сюда приходить. Я-то думала… И все же невозможно, чтобы Пьер… Послушайте, мне необходимо как можно скорее его увидеть. Я поговорю с ним сама. Вы сделаете все необходимое, правда?
Перед тем как ступить на мостик, она бросила злобный взгляд на черное судно: она возненавидела его с того момента, как узнала, что здесь скрывалась женщина.
Г-жа Мегрэ сочувственно посмотрела на нее.
— Не плачьте. Успокойтесь. Вы же прекрасно знаете, все уладится.
— Нет, нет!
Мари в отчаянии покачала головой. Она не могла говорить. Задыхалась. Хотела снова посмотреть на пароход, а г-жа Мегрэ, ничего не понимая, глазами спрашивала объяснения у мужа.
— Отведи ее в гостиницу и постарайся успокоить.
— Что произошло?
— Ничего определенного. Я вернусь, наверное, поздно.
Он посмотрел им вслед. Мари Леоннек раз десять оборачивалась, и спутнице приходилось вести ее, как ребенка.
Мегрэ чуть было снова не поднялся на борт. Но его мучила жажда, а в «Кабачке ньюфаундлендцев» по-прежнему горел свет.
За одним из столиков четверо матросов играли в карты, возле стойки юный гардемарин обнимал за талию служанку, которая то и дело хихикала.
Хозяин следил за игрой и давал советы.
— А! Вот и вы! — сказал он, увидев Мегрэ. Казалось, он не очень обрадовался его приходу, даже слегка смутился.
— Давай, Жюли, обслужи господина комиссара… Что я могу вам предложить?
— Ничего. Если позволите, я закажу как обычный клиент.
— Я не хотел вас обидеть. Я…
Неужели день так и закончится под знаком гнева? Один из моряков что-то бормотал на нормандском диалекте, и Мегрэ приблизительно уловил смысл фразы:
— Ну вот! Опять запахло жареным. Комиссар посмотрел ему в глаза. Тот покраснел и пробормотал:
— Трефы козыри.
— Тебе следовало бы сходить пиками, — заметил хозяин, только чтобы что-то сказать.
Глава 5
Адель и ее приятель
Зазвонил телефон. Леон бросился к нему, снял трубку и тут же позвал к аппарату комиссара.
— Алло! — раздался недовольный голос на другом конце провода. — Комиссар Мегрэ? С вами говорит письмоводитель комиссариата. Я только что звонил вам в гостиницу, и мне сказали, что вы, возможно, сейчас в «Кабачке ньюфаундлендцев». Простите, что беспокою, господин комиссар. Вот уже полчаса, как я вишу на телефоне. Никак не найти шефа! Что до комиссара опербригады, так я уже начинаю думать, не уехал ли он из Фекана. А у меня тут сидят два чудака. Они только что явились сюда и, кажется, хотят дать срочные показания. Мужчина и женщина.
— У них серая машина?
— Да. Это, вероятно, те, кого вы ищете.
Десять минут спустя Мегрэ прибыл в комиссариат, все кабинеты которого были пусты, кроме приемной, разделенной пополам барьером Письмоводитель писал, покуривая сигарету. Какой-то человек ждал, сидя на скамье, положив локти на колени и подперев подбородок руками.
По приемной ходила взад и вперед женщина, стуча высокими каблуками.
Как только комиссар вошел, она направилась к нему навстречу, а мужчина со вздохом облегчения поднялся с места, процедив сквозь зубы:
— Наконец-то!
Это была, разумеется, парочка из Ипора, еще более ворчливая, чем во время семейной сцены, которую наблюдал комиссар.
— Не пройдете ли со мной по соседству?
Мегрэ повел их в кабинет комиссара, где сел в его кресло и набил трубку, не переставая наблюдать за обоими.
— Можете сесть.
— Спасибо, — поблагодарила женщина, которая была возбуждена сильнее, чем ее приятель. — Впрочем, я вас долго не задержу.
Мегрэ смотрел ей прямо в лицо, освещенное яркой электрической лампочкой. Ему не надо было долго ее разглядывать, чтобы понять, что она собой представляет: достаточно было той фотографии, от которой остался только бюст.
Красивая девка — так определила бы ее широкая публика: аппетитное тело, здоровые зубы, вызывающая улыбка, всегда блестящие глаза. А если точнее, красивая шлюха, задиристая, чувственная, всегда готовая учинить скандал или оглушительно расхохотаться. На ней была розовая шелковая блузка, заколотая золотой брошкой величиной с монету в сто су.
— Прежде всего я хочу вам сказать…
— Простите, — перебил ее Мегрэ. — Будьте добры сесть, как я уже просил. Будете отвечать на мои вопросы.
Она нахмурилась.
— Послушайте, вы забываете, что я пришла сюда по собственному желанию.
Явившийся с ней мужчина поморщился: ему не нравилось ее поведение. Они вполне подходили друг другу. Собственно говоря, с виду он не смахивал на проходимца: одет был прилично, хотя и безвкусно, на пальцах блестели крупные перстни, в булавке галстука красовалась жемчужина.
Однако что-то в облике его внушало тревогу: чувствовалось, что он не относится ни к одной из установленных социальных категорий. Это был человек, которого в любое время можно встретить в кафе или пивной за бутылкой шипучего вина в обществе веселых девиц. Обычно такие люди живут в третьесортных гостиницах.
— Сначала вы. Имя, адрес, профессия. Мужчина хотел встать.
— Сидеть!
— Я сейчас вам все объясню.
— Не надо ничего объяснять. Ваше имя?
— Гастон Бюзье. В настоящее время занимаюсь продажей и сдачей в наем загородных домов. Живу чаще всего в Гавре, в гостинице «Серебряный ягненок».
— Значит, вы торговец недвижимостью?
— Нет. Но…
— Служите в каком-нибудь агентстве?
— То есть…
— Достаточно! Короче говоря, случайные заработки. А чем занимались раньше?
— Был представителем велосипедной фирмы. А еще продавал швейные машины в деревнях!
— Сколько судимостей?
— Не отвечай, Гастон! — вмешалась женщина. — В конце концов, это уж слишком! Мы сами пришли, чтобы…
— Замолчи! Два раза. Один раз условно за необеспеченный чек. Второй — на два месяца: я не отдал владельцу задаток, который получил при продаже виллы. Как видите, проступки мелкие.
Чувствовалось, что он привык объясняться в полиции. Держался он свободно, но в глазах то и дело мелькал злобный огонек.
— Теперь вы, — сказал Мегрэ, обращаясь к женщине.
— Адель Нуаром, родилась в Бельвиле.
— Зарегистрированы как проститутка?
— Пять лет назад меня зарегистрировали в Страсбурге из-за одной бабы: она злилась на меня за то, что я увела у нее мужа.
— Скажите, в качестве кого вы сели на «Океан»?
— Сначала надо вам объяснить, — вмешался мужчина. — Мы потому и пришли сюда, что нам как раз не в чем себя упрекнуть. В Ипоре Адель сказала мне, что у вас есть ее фото и вы наверняка ее арестуете. Сначала мы хотели улизнуть, чтобы избежать всяких историй: мы-то здесь знаем, чем это пахнет. В Этрета я издали увидел жандармов в засаде и понял, что нас собираются задержать. Тогда я решил, что лучше явиться по доброй воле.
— Теперь вы, сударыня. Я спрашивал, что вы делали на борту траулера.
— Ничего особенного. Сопровождала своего любовника.
— Капитана Фаллю?
— Да, капитана. Я, так сказать, с ним уже с ноября. Мы встретились в Гавре, в кафе. Он влюбился. Приезжал ко мне два-три раза в неделю. Вначале я даже приняла его за маньяка, потому что он ничего от меня не требовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16