Так о чем бишь я говорил?
Были минуты, когда Мегрэ готов был дать О'Брайену оплеуху за притворное простодушие, за юмор, уловить нюансы которого он чувствовал себя неспособным.
— Ах, да… Вот вам пример. Мой коллега, с которым мы вместе только что мыли руки, рассказал мне одну историю. Лет тридцать назад с парохода, прибывшего из Европы, сошли два человека. В то время людей к нам приезжало куда больше, чем сейчас: у нас была нехватка рабочих рук. Ехали в пароходных трюмах, на палубах. В основном из Центральной и Восточной Европы. Некоторые были неимоверно грязны, покрыты паразитами, так что наша служба иммиграции вынуждена была для начала гнать их под пожарный шланг. Бьюсь об заклад, что вы примете еще один night cap?
Мегрэ был слишком заинтересован рассказом, чтобы отказаться; он ограничился тем, что снова набил трубку и чуть отодвинулся, так как сосед слева вонзил ему в бок локоть.
— Разные люди приезжали. И судьбы у них были разные. Одни стали магнатами Голливуда. Некоторые, правда, очутились в Синг-Синге, но есть и такие, что заседают сейчас в правительственных кабинетах в Вашингтоне. Признайте, что Штаты — действительно величайшая страна по части ассимиляции пришельцев: она их переваривает, Не виски ли сыграло тут свою роль? Джон Мора вдруг предстал перед Мегрэ не маленьким, нервным и властным человеком, а как символ американской ассимиляции, о которой ему неторопливо и добродушно толковал собеседник.
— Коллега рассказал мне…
По три или по четыре стаканчика они выпили? До того они пили арманьяк, перед арманьяком две бутылки божоле, а перед божоле несколько аперитивов.
«J and J».
Это название и гвоздило у него в голове, когда он наконец рухнул на кровать в своем чересчур роскошном номере в «Сент-Рейджи», В те времена, когда носили пристежные воротнички с отогнутыми уголками, крахмальные манжеты и лакированные туфли, два молоденьких француза, еще с пушком на подбородке, прибыли в Америку без гроша в кармане, но полные надежд; у одного под мышкой была скрипка, у другого — кларнет.
У кого был кларнет? Мегрэ был не в состоянии вспомнить. А ведь проныра О'Брайен, хитрющий как лиса О'Брайен, говорил ему об этом.
Кажется, скрипка была у Мора.
Оба родились в Байонне или в ее окрестностях. И обоим только-только стукнуло двадцать.
Они подписали декларацию, что прибыли в Соединенные Штаты не для убийства президента.
Чудак этот капитан О'Брайен — завел его в какой-то маленький бар, чтобы рассказать ему все это с таким видом, будто он и не думает ни во что вмешиваться, а просто болтает о вещах, не имеющих ни малейшего отношения к его профессии.
— Одного звали Джозеф, другого Джоаким. Это все мой товарищ мне сообщил, Впрочем, не стоит целиком принимать на веру истории, которые нам рассказывают. Нас, федеральной полиции, это не касается. То было время кафешантанов — у вас в Париже их называют bastringues. Так вот, чтобы заработать на жизнь, они, даром что оба закончили консерваторию и считали себя будущими великими музыкантами, поставили, комический номер под названием «J and J» — Джозеф и Джоаким. Но оба надеялись со временем сделать карьеру исполнителя-виртуоза или композитора. Все это мне рассказал мой друг. Это, разумеется, неинтересно. Но я знаю, что вас интересует личность Маленького Джона. Мне кажется, что на кларнете играл не он… Бармен! Повторите!
А был ли пьян капитан О'Брайен?
«J and J», — повторил он. — Меня зовут Майкл. Можете называть меня просто Майклом. Это не для того чтобы я мог называть вас Жюлем, — я знаю, что это ваше имя и что вы его не любите.
Что еще говорил он в этот вечер?
— Вы не знаете, что собой представляет Бронкс, Мегрэ. Надо, чтобы вы познакомились с ним. Интересное местечко. Некрасивое, но интересное. У меня нет времени отвезти вас туда. Мы очень заняты, вы же знаете. Финдли, Сто шестьдесят девятая улица… Сами увидите. Любопытный район. Кажется, там еще и сейчас, прямо против дома, портняжная мастерская. Все это болтовня, болтовня моего коллеги, и я спрашиваю себя, зачем он мне все это рассказывал, — это же нас не касается. «J and J»… Они показывали свой музыкально-эксцентрический номер в кафе. В кафешантанах, как говаривали в то время. А любопытно бы узнать, кто из них был комиком. Как вы думаете?
Мегрэ, быть может, и не привык к виски, но он совсем уж не привык, чтобы его принимали за ребенка, и потому пришел в бешенство, когда увидел, что в «Сент-Рейджи» вместе с ним вошел в лифт рассыльный, который весьма внимательно проследил, чтобы гость все сделал правильно перед тем как выйти.
Это был еще один удар, полученный от О'Брайена с его иезуитской физиономией и невыносимо иронической улыбкой.
Глава 3
Мегрэ спал на самом дне колодца, над которым наклонился улыбающийся рыжеволосый гигант, куривший огромную сигару, — почему именно сигару? — и вдруг глухой злой звонок заставил комиссара поморщиться — так утренний ветерок вызывает рябь на глади озера. Мегрэ дважды повернулся с боку на бок вместе с одеялом, наконец высунул руку из-под одеяла, схватил сначала графин, потом нащупал телефонную трубку и пробурчал:
— Алло!
Сел на постели, но неудобно — не было времени поправить подушку и пришлось придерживать этот чертов телефон; сейчас же у Мегрэ возникла уверенность, оскорбительная уверенность в том, что, вопреки явно насмешливым уверениям капитана О'Брайена в мочегонных свойствах виски, оно вызывает лишь головную боль.
— Да, Мегрэ… Кто говорит?.. Что?
Звонил Мак-Джилл, и Мегрэ было не очень-то приятно, что его будит тип, к которому он не испытывает ни малейшей симпатии. К тому же тот понял по голосу, что комиссар еще в постели, и позволил себе подпустить шпильку:
— Бьюсь об заклад, вы поздно легли… По крайней мере, хорошо провели вечер?
Мегрэ поискал взглядом часы, которые он обычно клал на ночной столик, но не обнаружил их. В конце концов заметил вмонтированные в стену электрические часы и вытаращил глаза, увидев, что они показывают одиннадцать.
— Господин комиссар, я звоню по поручению патрона. Он был бы очень рад, если бы вы смогли зайти к нему сегодня утром… Да, прямо сейчас. Я хочу сказать: как только оденетесь. Ждем вас. Этаж помните? Седьмой, в самый конец коридора Б. До встречи.
Мегрэ, словно он был во Франции, поискал кнопку звонка, чтобы вызвать метрдотеля, коридорного — кого угодно, но не нашел ничего, похожего на звонок, и на секунду у него возникло чувство, что он заблудился в этом смехотворно громадном помещении. Наконец вспомнил про телефон, и ему пришлось трижды повторить на своем сомнительном английском:
— Пожалуйста, завтрак, мисс… Да, завтрак… А? Не понимаете?.. Кофе…
Она что-то говорила ему, чего он никак не мог уловить.
— Я прошу завтрак!
Он решил, что она повесила трубку, но его просто переключили на другой номер, и чей-то голос произнес:
— Room-service…
Оказывается, все очень просто, но это надо было знать, и на минуту Мегрэ обозлился на Америку за то, что никому здесь не пришла в голову элементарная мысль провести звонки в номера.
В довершение всего, когда он был в ванне, в номер постучали и, хотя он во все горло орал: «Войдите!» — стучаться продолжали. Пришлось натянуть халат прямо на мокрое тело и открыть — оказалось, что дверь заперта на задвижку. Чего ждет коридорный? Ага, нужно, чтобы Мегрэ подписал какой-то листок. Что еще? Тот все не уходил, и Мегрэ в конце концов понял, что он ждет чаевых. А одежда комиссара, сваленная в кучу, лежала на полу!
Через полчаса, все еще злой, Мегрэ стучался в дверь номера Маленького Джона. Его принял Мак-Джилл, как всегда элегантный, одетый с иголочки, но у комиссара возникло впечатление, что он тоже не выспался.
— Входите, присаживайтесь. Пойду доложу патрону, что вы уже здесь.
Чувствовалось, что Мак-Джилл озабочен. Сегодня он не рассыпался в учтивостях, а, выходя из комнаты, оставил дверь открытой настежь.
Следующая комната была гостиной. За ней — еще одна, очень просторная. Мак-Джилл прошел дальше и постучал в дверь. Времени как следует все рассмотреть у Мегрэ не было. Однако после анфилады роскошных апартаментов последняя комната производила впечатление бедной. Потом он думал об этом, стараясь воссоздать в памяти то, что на мгновение возникло у него перед глазами, Он мог бы поклясться, что последняя комната, куда вошел секретарь, скорее была похожа на каморку для прислуги, чем на комнату в «Сент-Рейджи». Маленький Джон сидел за некрашеным деревянным столом, а в глубине Мегрэ заметил железную кровать.
Тихо о чем-то переговорив, Мак-Джилл и Мора прошли в кабинет. Маленький Джон был все так же нервозен, движения у него были резкие; было видно, что в нем таится громадная энергия, напор которой ему приходится сдерживать.
Он тоже, войдя в кабинет, не стал расшаркиваться: на сей раз ему не пришло в голову предложить гостю свою великолепную сигару.
Джон Мора сел за стол красного дерева на место, которое только что занимал Мак-Джилл, а тот непринужденно расселся в кресле, положив ногу на ногу.
— Прошу прощения, что потревожил вас, господин комиссар, но я решил, что нам с вами необходимо поговорить.
Наконец он поднял на Мегрэ глаза, взгляд которых не выражал ровно ничего — ни симпатии, ни антипатии, ни раздражения. Его рука, тонкая для мужчины, поразительно белая, играла черепаховым разрезным ножом.
На нем был темно-синий английский костюм, белая рубашка и темный галстук. Этот костюм выгодно оттенял его тонкие, резкие черты, и Мегрэ подумал, что сразу не скажешь, сколько ему лет.
— Полагаю, никаких сведений, о моем сыне у вас нет? — Не дожидаясь ответа, Маленький Джон продолжал ровным тоном, каким говорят с подчиненными. — Когда вы пришли ко мне вчера, у меня не возникло желания задать вам несколько вопросов. Если я правильно понял, вы приехали из Франции вместе с Жаном и вы дали мне понять, что мой сын просил вас сопровождать его.
Мак-Джилл курил сигарету и спокойно наблюдал за дымом, поднимающимся к потолку. Маленький Джон все так же играл разрезным ножом, пристально глядя на Мегрэ и словно не видя его.
— Не думаю, что, уйдя из уголовной полиции, вы открыли частное сыскное агентство. С другой стороны, зная о вашем характере то, что известно всему миру, мне трудно предположить, что вы пустились в подобного рода авантюру по легкомыслию. Надеюсь, вы понимаете меня, господин комиссар? Мы свободные граждане свободной страны. Вчера утром вы проникли ко мне, чтобы поговорить о моем сыне. Вчера вечером вы встретились с чиновником федеральной полиции, чтобы навести обо мне справки.
Итак, они знали о его поездках и о свидании с О'Брайеном. Стало быть, за ним была установлена слежка?
— Разрешите задать вам первый вопрос: почему мой сын обратился к вам за помощью?
Так Мегрэ молчал, а на губах Мак-Джилла появилась ироническая усмешка, Маленький Джон нервно, отрывисто продолжал:
— Комиссары в отставке не имеют обыкновения идти в компаньоны к путешествующим молодым людям. Спрашиваю вас еще раз: что сказал вам мой сын, что вы решили покинуть Францию и вместе с ним пересечь Атлантический океан?
Не старался ли он казаться надменным и не надеялся ли таким образом вывести Мегрэ из себя?
Но вышло все наоборот: по мере того как он говорил, Мегрэ чувствовал себя все увереннее и спокойнее. И проницательней.
Настолько проницательней — это чувствовалось по взгляду Мегрэ, — что рука, державшая разрезной нож, стала его судорожно вертеть. Мак-Джилл, повернувшись к комиссару, позабыл про свою сигарету в ожидании дальнейшего.
— С вашего разрешения, на ваш вопрос я отвечу вопросом. Вы знаете, где ваш сын?
— Понятия не имею, и в настоящий момент не это важно. Мой сын волен поступать так, как ему заблагорассудится, ясно?
— Значит, вам известно, где он.
Мак-Джилл вздрогнул и быстро повернулся к Маленькому Джону;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Были минуты, когда Мегрэ готов был дать О'Брайену оплеуху за притворное простодушие, за юмор, уловить нюансы которого он чувствовал себя неспособным.
— Ах, да… Вот вам пример. Мой коллега, с которым мы вместе только что мыли руки, рассказал мне одну историю. Лет тридцать назад с парохода, прибывшего из Европы, сошли два человека. В то время людей к нам приезжало куда больше, чем сейчас: у нас была нехватка рабочих рук. Ехали в пароходных трюмах, на палубах. В основном из Центральной и Восточной Европы. Некоторые были неимоверно грязны, покрыты паразитами, так что наша служба иммиграции вынуждена была для начала гнать их под пожарный шланг. Бьюсь об заклад, что вы примете еще один night cap?
Мегрэ был слишком заинтересован рассказом, чтобы отказаться; он ограничился тем, что снова набил трубку и чуть отодвинулся, так как сосед слева вонзил ему в бок локоть.
— Разные люди приезжали. И судьбы у них были разные. Одни стали магнатами Голливуда. Некоторые, правда, очутились в Синг-Синге, но есть и такие, что заседают сейчас в правительственных кабинетах в Вашингтоне. Признайте, что Штаты — действительно величайшая страна по части ассимиляции пришельцев: она их переваривает, Не виски ли сыграло тут свою роль? Джон Мора вдруг предстал перед Мегрэ не маленьким, нервным и властным человеком, а как символ американской ассимиляции, о которой ему неторопливо и добродушно толковал собеседник.
— Коллега рассказал мне…
По три или по четыре стаканчика они выпили? До того они пили арманьяк, перед арманьяком две бутылки божоле, а перед божоле несколько аперитивов.
«J and J».
Это название и гвоздило у него в голове, когда он наконец рухнул на кровать в своем чересчур роскошном номере в «Сент-Рейджи», В те времена, когда носили пристежные воротнички с отогнутыми уголками, крахмальные манжеты и лакированные туфли, два молоденьких француза, еще с пушком на подбородке, прибыли в Америку без гроша в кармане, но полные надежд; у одного под мышкой была скрипка, у другого — кларнет.
У кого был кларнет? Мегрэ был не в состоянии вспомнить. А ведь проныра О'Брайен, хитрющий как лиса О'Брайен, говорил ему об этом.
Кажется, скрипка была у Мора.
Оба родились в Байонне или в ее окрестностях. И обоим только-только стукнуло двадцать.
Они подписали декларацию, что прибыли в Соединенные Штаты не для убийства президента.
Чудак этот капитан О'Брайен — завел его в какой-то маленький бар, чтобы рассказать ему все это с таким видом, будто он и не думает ни во что вмешиваться, а просто болтает о вещах, не имеющих ни малейшего отношения к его профессии.
— Одного звали Джозеф, другого Джоаким. Это все мой товарищ мне сообщил, Впрочем, не стоит целиком принимать на веру истории, которые нам рассказывают. Нас, федеральной полиции, это не касается. То было время кафешантанов — у вас в Париже их называют bastringues. Так вот, чтобы заработать на жизнь, они, даром что оба закончили консерваторию и считали себя будущими великими музыкантами, поставили, комический номер под названием «J and J» — Джозеф и Джоаким. Но оба надеялись со временем сделать карьеру исполнителя-виртуоза или композитора. Все это мне рассказал мой друг. Это, разумеется, неинтересно. Но я знаю, что вас интересует личность Маленького Джона. Мне кажется, что на кларнете играл не он… Бармен! Повторите!
А был ли пьян капитан О'Брайен?
«J and J», — повторил он. — Меня зовут Майкл. Можете называть меня просто Майклом. Это не для того чтобы я мог называть вас Жюлем, — я знаю, что это ваше имя и что вы его не любите.
Что еще говорил он в этот вечер?
— Вы не знаете, что собой представляет Бронкс, Мегрэ. Надо, чтобы вы познакомились с ним. Интересное местечко. Некрасивое, но интересное. У меня нет времени отвезти вас туда. Мы очень заняты, вы же знаете. Финдли, Сто шестьдесят девятая улица… Сами увидите. Любопытный район. Кажется, там еще и сейчас, прямо против дома, портняжная мастерская. Все это болтовня, болтовня моего коллеги, и я спрашиваю себя, зачем он мне все это рассказывал, — это же нас не касается. «J and J»… Они показывали свой музыкально-эксцентрический номер в кафе. В кафешантанах, как говаривали в то время. А любопытно бы узнать, кто из них был комиком. Как вы думаете?
Мегрэ, быть может, и не привык к виски, но он совсем уж не привык, чтобы его принимали за ребенка, и потому пришел в бешенство, когда увидел, что в «Сент-Рейджи» вместе с ним вошел в лифт рассыльный, который весьма внимательно проследил, чтобы гость все сделал правильно перед тем как выйти.
Это был еще один удар, полученный от О'Брайена с его иезуитской физиономией и невыносимо иронической улыбкой.
Глава 3
Мегрэ спал на самом дне колодца, над которым наклонился улыбающийся рыжеволосый гигант, куривший огромную сигару, — почему именно сигару? — и вдруг глухой злой звонок заставил комиссара поморщиться — так утренний ветерок вызывает рябь на глади озера. Мегрэ дважды повернулся с боку на бок вместе с одеялом, наконец высунул руку из-под одеяла, схватил сначала графин, потом нащупал телефонную трубку и пробурчал:
— Алло!
Сел на постели, но неудобно — не было времени поправить подушку и пришлось придерживать этот чертов телефон; сейчас же у Мегрэ возникла уверенность, оскорбительная уверенность в том, что, вопреки явно насмешливым уверениям капитана О'Брайена в мочегонных свойствах виски, оно вызывает лишь головную боль.
— Да, Мегрэ… Кто говорит?.. Что?
Звонил Мак-Джилл, и Мегрэ было не очень-то приятно, что его будит тип, к которому он не испытывает ни малейшей симпатии. К тому же тот понял по голосу, что комиссар еще в постели, и позволил себе подпустить шпильку:
— Бьюсь об заклад, вы поздно легли… По крайней мере, хорошо провели вечер?
Мегрэ поискал взглядом часы, которые он обычно клал на ночной столик, но не обнаружил их. В конце концов заметил вмонтированные в стену электрические часы и вытаращил глаза, увидев, что они показывают одиннадцать.
— Господин комиссар, я звоню по поручению патрона. Он был бы очень рад, если бы вы смогли зайти к нему сегодня утром… Да, прямо сейчас. Я хочу сказать: как только оденетесь. Ждем вас. Этаж помните? Седьмой, в самый конец коридора Б. До встречи.
Мегрэ, словно он был во Франции, поискал кнопку звонка, чтобы вызвать метрдотеля, коридорного — кого угодно, но не нашел ничего, похожего на звонок, и на секунду у него возникло чувство, что он заблудился в этом смехотворно громадном помещении. Наконец вспомнил про телефон, и ему пришлось трижды повторить на своем сомнительном английском:
— Пожалуйста, завтрак, мисс… Да, завтрак… А? Не понимаете?.. Кофе…
Она что-то говорила ему, чего он никак не мог уловить.
— Я прошу завтрак!
Он решил, что она повесила трубку, но его просто переключили на другой номер, и чей-то голос произнес:
— Room-service…
Оказывается, все очень просто, но это надо было знать, и на минуту Мегрэ обозлился на Америку за то, что никому здесь не пришла в голову элементарная мысль провести звонки в номера.
В довершение всего, когда он был в ванне, в номер постучали и, хотя он во все горло орал: «Войдите!» — стучаться продолжали. Пришлось натянуть халат прямо на мокрое тело и открыть — оказалось, что дверь заперта на задвижку. Чего ждет коридорный? Ага, нужно, чтобы Мегрэ подписал какой-то листок. Что еще? Тот все не уходил, и Мегрэ в конце концов понял, что он ждет чаевых. А одежда комиссара, сваленная в кучу, лежала на полу!
Через полчаса, все еще злой, Мегрэ стучался в дверь номера Маленького Джона. Его принял Мак-Джилл, как всегда элегантный, одетый с иголочки, но у комиссара возникло впечатление, что он тоже не выспался.
— Входите, присаживайтесь. Пойду доложу патрону, что вы уже здесь.
Чувствовалось, что Мак-Джилл озабочен. Сегодня он не рассыпался в учтивостях, а, выходя из комнаты, оставил дверь открытой настежь.
Следующая комната была гостиной. За ней — еще одна, очень просторная. Мак-Джилл прошел дальше и постучал в дверь. Времени как следует все рассмотреть у Мегрэ не было. Однако после анфилады роскошных апартаментов последняя комната производила впечатление бедной. Потом он думал об этом, стараясь воссоздать в памяти то, что на мгновение возникло у него перед глазами, Он мог бы поклясться, что последняя комната, куда вошел секретарь, скорее была похожа на каморку для прислуги, чем на комнату в «Сент-Рейджи». Маленький Джон сидел за некрашеным деревянным столом, а в глубине Мегрэ заметил железную кровать.
Тихо о чем-то переговорив, Мак-Джилл и Мора прошли в кабинет. Маленький Джон был все так же нервозен, движения у него были резкие; было видно, что в нем таится громадная энергия, напор которой ему приходится сдерживать.
Он тоже, войдя в кабинет, не стал расшаркиваться: на сей раз ему не пришло в голову предложить гостю свою великолепную сигару.
Джон Мора сел за стол красного дерева на место, которое только что занимал Мак-Джилл, а тот непринужденно расселся в кресле, положив ногу на ногу.
— Прошу прощения, что потревожил вас, господин комиссар, но я решил, что нам с вами необходимо поговорить.
Наконец он поднял на Мегрэ глаза, взгляд которых не выражал ровно ничего — ни симпатии, ни антипатии, ни раздражения. Его рука, тонкая для мужчины, поразительно белая, играла черепаховым разрезным ножом.
На нем был темно-синий английский костюм, белая рубашка и темный галстук. Этот костюм выгодно оттенял его тонкие, резкие черты, и Мегрэ подумал, что сразу не скажешь, сколько ему лет.
— Полагаю, никаких сведений, о моем сыне у вас нет? — Не дожидаясь ответа, Маленький Джон продолжал ровным тоном, каким говорят с подчиненными. — Когда вы пришли ко мне вчера, у меня не возникло желания задать вам несколько вопросов. Если я правильно понял, вы приехали из Франции вместе с Жаном и вы дали мне понять, что мой сын просил вас сопровождать его.
Мак-Джилл курил сигарету и спокойно наблюдал за дымом, поднимающимся к потолку. Маленький Джон все так же играл разрезным ножом, пристально глядя на Мегрэ и словно не видя его.
— Не думаю, что, уйдя из уголовной полиции, вы открыли частное сыскное агентство. С другой стороны, зная о вашем характере то, что известно всему миру, мне трудно предположить, что вы пустились в подобного рода авантюру по легкомыслию. Надеюсь, вы понимаете меня, господин комиссар? Мы свободные граждане свободной страны. Вчера утром вы проникли ко мне, чтобы поговорить о моем сыне. Вчера вечером вы встретились с чиновником федеральной полиции, чтобы навести обо мне справки.
Итак, они знали о его поездках и о свидании с О'Брайеном. Стало быть, за ним была установлена слежка?
— Разрешите задать вам первый вопрос: почему мой сын обратился к вам за помощью?
Так Мегрэ молчал, а на губах Мак-Джилла появилась ироническая усмешка, Маленький Джон нервно, отрывисто продолжал:
— Комиссары в отставке не имеют обыкновения идти в компаньоны к путешествующим молодым людям. Спрашиваю вас еще раз: что сказал вам мой сын, что вы решили покинуть Францию и вместе с ним пересечь Атлантический океан?
Не старался ли он казаться надменным и не надеялся ли таким образом вывести Мегрэ из себя?
Но вышло все наоборот: по мере того как он говорил, Мегрэ чувствовал себя все увереннее и спокойнее. И проницательней.
Настолько проницательней — это чувствовалось по взгляду Мегрэ, — что рука, державшая разрезной нож, стала его судорожно вертеть. Мак-Джилл, повернувшись к комиссару, позабыл про свою сигарету в ожидании дальнейшего.
— С вашего разрешения, на ваш вопрос я отвечу вопросом. Вы знаете, где ваш сын?
— Понятия не имею, и в настоящий момент не это важно. Мой сын волен поступать так, как ему заблагорассудится, ясно?
— Значит, вам известно, где он.
Мак-Джилл вздрогнул и быстро повернулся к Маленькому Джону;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21