— Отвечай вежливо комиссару, Жан-Поль.
— А я и отвечаю вежливо.
— В десять часов вы все вернулись в класс. Подошел ли твой отец к доске?
Сквозь оконные занавески он видел здание школы и часть этой доски с написанными на ней мелом словами.
— Может, и подошел.
— Это был какой урок?
— Урок грамматики.
— Кто-то постучал в дверь?
— Может, и постучал.
— Ты не уверен в этом? Ты видел, как вышел твой отец?
— Не помню.
— Послушай… Когда учитель выходит из класса, ученики обычно вскакивают с мест, начинают смеяться и баловаться.
Жан-Поль молчал.
— Разве во вторник так не было?
— Не помню.
— Ты выходил из класса?
— Зачем?
— Ты мог пойти в уборную. Я вижу, что она находится во дворе.
— Нет, я не ходил туда.
— А кто подходил к окну?
— Не знаю.
Теперь Мегрэ встал и, сунув руки в карманы, крепко их сжал.
— Послушай…
— Я ничего не знаю. Я ничего не видел. Мне нечего вам рассказать! — выпалил вдруг мальчик и, выскочив из комнаты, взбежал по лестнице. Слышно было, как наверху хлопнула дверь.
— Не сердитесь на него, господин комиссар. Представьте себя на его месте. Вчера лейтенант допрашивал его больше часа, а когда Жан-Поль пришел домой, он не сказал мне ни слова, бросился на кровать и пролежал там до вечера с широко раскрытыми глазами.
— Он любит отца?
Она не совсем поняла смысл его вопроса.
— Я хочу сказать: любит ли он отца, восхищается ли он своим отцом? Или он любит больше вас? С кем — с вами или с ним — он более откровенен?
— Он ни с кем не откровенен. Конечно, мне он больше доверяет…
— Как он реагировал на арест отца?
— Он был таким же, каким вы его видели.
— Он не плакал?
— С самого раннего детства я не видела, чтобы он плакал.
— Когда у него появился карабин?
— Мы подарили ему карабин к Рождеству.
— Он часто им пользуется?
— Время от времени он отправляется гулять с карабином в руках, как заправский охотник, но я думаю, что стреляет он редко. Как-то раз он прикрепил мишень к липе, которая растет на дворе, но муж объяснил ему, что этим он портит дерево.
— Я думаю, что если бы во вторник он выходил из класса в то время, когда вашего мужа там не было, то его товарищи непременно заметили бы это. Верно?
— Конечно.
— И сказали бы об этом.
— Вы думаете, что Жан-Поль…
— Я обязан думать обо всем. Кто из учеников утверждает, что видел, как ваш муж выходил из сарая?
— Марсель Селье.
— Чей он сын?
— Сельского полицейского, который одновременно и жестянщик, и электрик, и водопроводчик. При случае он даже чинит крыши.
— Сколько лет Марселю Селье?
— Столько же, сколько и Жан-Полю, с разницей в два или три месяца.
— Это хороший ученик?
— Он и мой сын лучшие ученики в классе. Чтобы не создалось впечатления, что муж выделяет Жан-Поля, предпочтение всегда отдается Марселю. Его отец — умный, трудолюбивый человек. Мне кажется, что они хорошие люди… Вы на него сердитесь?
— На кого?
— На Жан-Поля. Он вел себя с вами не очень-то вежливо. А я даже не предложила вам выпить чашечку кофе.
Не хотите ли?
— Спасибо. Лейтенант, наверно, уже пришел, а я обещал повидаться с ним.
— Скажите, вы по-прежнему будете нам помогать?
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Понимаете… мне кажется, что на вашем месте я была бы в затруднении. Вы приехали издалека, и то, что вы нашли здесь, так малопривлекательно…
— Я постараюсь сделать все, что смогу.
— Он отошел к двери, опасаясь, как бы она опять не взяла его за руку и, не дай Бог, не поцеловала бы ее. Ему хотелось поскорее выйти во двор, почувствовать свежий деревенский воздух, услышать другие звуки, помимо усталого голоса жены учителя.
— Я, конечно, зайду к вам еще раз.
— Вы уверены, что ему ничего не надо?
— Если ему что-либо понадобится, я дам вам знать.
— Может быть, надо нанять адвоката?
— Сейчас этого не требуется.
В тот момент, когда он, не оглядываясь, проходил по двору, застекленная школьная дверь распахнулась на обе половины и стайка ребят с криком высыпала на двор.
Некоторые, увидев Мегрэ и зная, конечно, от своих родителей, кто он такой, остановились и принялись его с любопытством разглядывать.
Там были дети всех возрастов: и шестилетние мальчишки, и четырнадцати-пятнадцатилетние верзилы. Были там и девочки: они сбились в одну кучу в углу двора, как бы желая укрыться от мальчишек.
Через открытые в коридоре двери Мегрэ увидел повозку полицейского. Он подошел к канцелярии и постучал.
Раздался голос Даньелу:
— Войдите!
Лейтенант, в расстегнутом кителе, со снятой портупеей, встал и пожал комиссару руку. Он расположился на месте Гастена, на столе были разложены бумаги и печати мэрии.
Мегрэ не сразу заметил толстую девушку с ребенком на руках, сидевшую в темном углу.
— Садитесь, господин комиссар. Буду готов к вашим услугам через несколько минут. Я решил пригласить еще раз всех свидетелей и опросить их более подробно.
Видимо, потому, что парижский комиссар приехал в Сент-Андре.
— Не хотите ли сигару?
— Благодарю. Я курю только трубку.
— Да, совсем забыл.
Сам он курил очень крепкие сигары и, разговаривая, пожевывал их.
— Разрешите? — И, обращаясь к девушке: — Вы говорите, что она обещала оставить вам все, что имела, включая и дом?
— Да. Обещала.
Казалось, будто она вовсе не понимала, что все это значит. Не понимала, вот и все! Поэтому-то и производила она впечатление совершенной дурочки.
Это была крупная, мужеподобная девушка, одетая в черное, с чужого плеча платье. В ее нечесаных волосах застряли клочки сена.
— Когда она вам это обещала?
— Уже давно.
Голубые глаза девушки были почти прозрачные. Она недовольно хмурила брови, стараясь понять, что от нее хотят.
— Что вы понимаете под словом «давно»? Год?
— Может, и год.
— Два года?
— Может, и два.
— С каких пор вы работали у Леони Бирар?
— Постойте… С тех пор, как у меня родился второй ребенок… Нет, третий…
— Сколько ему лет?
Пока она мысленно старалась сосчитать, губы у нее шевелились, будто она читала молитву.
— Пять лет.
— Где он находится сейчас?
— Дома.
— А сколько всего у вас детей?
— Трое. Один со мной, а старший в школе.
— Кто за ними присматривает?
— Никто.
Мужчины обменялись взглядами.
— Значит, вы работали у Леони Бирар около пяти лет.
Разве она сразу же пообещала вам оставить свои деньги?
— Нет.
— Через два года? Через три?
— Да.
— Что «да»? Через два или три?
— Не знаю.
— Она не писала об этом бумагу?
— Не знаю.
— Вы не можете сказать, почему она вам это обещала?
— Чтобы позлить свою племянницу. Так она мне сказала.
— Навещала ли ее племянница?
— Никогда.
— Это мадам Селье, жена сельского полицейского?
— Да.
— А сельский полицейский заходил когда-нибудь к ней?
— Да.
— Они не ссорились?
— Нет.
— Зачем он приходил к ней?
— Он грозился составить протокол за то, что она выбрасывала очистки в окно.
— Они ссорились?
— Они ругались.
— Вы любили свою хозяйку?
Она с удивлением уставилась на него своими большими, круглыми, прозрачными глазами, будто мысль о том, что она могла любить или не любить кого-то, никогда не приходила ей в голову.
— Не знаю.
— Она хорошо к вам относилась?
— Она давала мне остатки.
— Остатки чего?
— Еды. И еще свои старые платья.
— Она платила вам регулярно?
— Немного.
— Что вы называете «немного»?
— Половину того, что мне платили другие, когда я работала у них. Но у нее я работала каждый день после полудня. Тогда…
— Вы присутствовали при ее ссорах с другими людьми?
— Она ссорилась почти со всеми.
— У себя дома?
— Она не выходила из дому и ругалась с людьми через окно.
— Что она кричала?
— Она орала на всю деревню обо всех их проделках и тайнах.
— Значит, ее все ненавидели?
— Наверно, так.
— Как вы думаете, был ли в деревне такой человек, который до того ненавидел ее, что решился на убийство?
— Значит, был, раз ее ухлопали.
— Но вы не догадываетесь, кто бы это мог сделать?
— Я думала, вы сами это знаете.
— Каким образом?
— Ведь арестовали же вы учителя.
— Вы думаете, что это он?
— Откуда мне знать?
— Разрешите задать ей вопрос, — вмешался Мегрэ, обращаясь к лейтенанту.
— Пожалуйста.
— Скажите, Тео, полицейский из мэрии, ладил с Леони Бирар?
Она задумалась.
— Как и все.
— Он знал, что она обещала не забыть вас в своем завещании?
— Я ему говорила про это.
— И как же он отнесся к этому?
Она не поняла его вопроса. Он снова повторил его:
— Что он ответил вам на ваши слова?
— Он сказал, что я должна попросить у нее бумагу.
— Вы так и сделали?
— Да.
— Когда?
— Давно.
— Она отказалась написать бумагу?
— Она сказала, что все в порядке.
— Что вы сделали, когда увидели ее мертвой?
— Я закричала.
— Сразу же?
— Как только увидела кровь. Я подумала сперва, что она в обмороке.
— Вы не лазили в ящики?
— В какие ящики?
Мегрэ кивнул лейтенанту, чтобы он кончал допрос.
Тот поднялся:
— Спасибо, Мария. Если вы мне понадобитесь, я позову вас.
— Она не написала бумагу? — спросила девушка, стоя у двери с ребенком на руках.
— До сих пор мы ничего не нашли.
Тогда, повернувшись к ним спиной, она пробормотала:
— Я так и знала, что она меня надует.
Они видели, как она прошла мимо окна, недовольно ворча себе под нос.
Глава 4
Письма почтальонши
Лейтенант улыбнулся, словно извиняясь:
— Вы же сами видите! Я делаю все, что могу.
И это действительно было так. Он вел расследование с еще большим рвением: ведь теперь у него был помощник, да еще из прославленной парижской сыскной полиции, которая представлялась ему крайне авторитетной инстанцией.
Сам он был как бы на особом положении. Он принадлежал к известной тулузской семье; по настоянию родителей он прошел курс обучения в политехническом институте и окончил его с более или менее хорошим аттестатом. Но вместо того, чтобы стать военным или инженером, он предпочел поступить в полицию и еще два года изучал право.
У него была красивая жена из хорошей семьи, и все считали, что это одна из самых приятных супружеских пар в Ла-Рошели.
Он делал вид, будто прекрасно себя чувствует в мрачноватой обстановке мэрии, куда никогда не заглядывало солнце и где, по сравнению с ярким светом на улице, было почти совсем темно.
— Не так-то просто узнать, что они думают, — заметил он, раскуривая новую сигару.
В углу комнаты, прямо у стены, стояли шесть карабинов 22-го калибра. Четыре из них были совершенно одинаковы, а один — старого образца, с резным прикладом.
— Думаю, что теперь они все тут, голубчики. Ну а если и остались еще где-нибудь, мои люди найдут их сегодня же.
Он взял с каминной полки картонную коробочку, похожую на коробку для пилюль, и вынул оттуда кусочек расплющенного свинца.
— Я осмотрел его очень тщательно. В свое время я изучал баллистику, а в Ла-Рошели у нас нет эксперта.
Это обыкновенная свинцовая пуля, которую иногда называют легкой пулей. Достигая цели, она расплющивается даже о сосновую доску. Поэтому оставленный такой пулей след мало что говорит следователю, тогда как пули другого образца позволяют точно установить, каким оружием пользовались в данном случае.
Мегрэ понимающе кивнул.
— Вы знакомы, господин комиссар, с карабином 22-го калибра?
— Более или менее.
Скорее менее, чем более, ибо он не припомнил ни одного преступления в Париже, совершенного с помощью такого оружия.
— Из него можно стрелять выборочно — короткими или длинными патронами. Короткие предназначены для стрельбы на очень близком расстоянии, но пули длинного патрона поражают цель даже на расстоянии в сто пятьдесят метров и больше.
На мраморной каминной доске лежали кучкой еще двадцать других свинцовых кусочков.
— Н-да… Вчера мы проделали опыт с несколькими карабинами. Пуля, которой убили Леони Бирар, была, вероятно, длинная, 22-го калибра, и вес ее соответствовал весу тех, которые мы испытали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18