Мегрэ подозревал, что, когда они вдвоем выходили из дому, жена успела шепнуть Минару на ухо: «Главное, не оставляйте его одного!»
Может быть, она в душе и подсмеивалась немного над флейтистом, но была к нему искренне расположена, находя его воспитанным, кротким и безобидным.
Серые тучи медленно заволакивали небо. Судя по всему, пойдет проливной теплый дождь – первый за последние десять дней, и тяжелое пальто Мегрэ так намокнет, что от него будет разить мокрой псиной.
Свой котелок он держал в руке – надеть его на голову нельзя до, тех пор, пока с нее не снимут повязку. Минар проводил его на бульвар Вольтера к доктору, от которого Мегрэ добился только одного: тот наложил более легкую повязку.
– Вам действительно необходимо идти в город? – Доктор протянул ему коробочку с желтыми пилюлями. – На тот случай, если вы почувствуете головокружение.
– Сколько я могу их принять?
– Четыре или пять за сегодняшний день. Не больше. Я предпочел бы видеть вас в постели.
Мегрэ не знал, что делать с музыкантом. Он не хотел обижать его, отсылать домой, хотя теперь он больше не нуждался в его услугах. Намекнув, что ему поручается весьма серьезное дело, он послал Минара на улицу Шапталь.
– Напротив дома, который вам известен, расположен небольшой ресторан «Старый кальвадос». Я бы хотел, чтобы вы оттуда понаблюдали за тем, что происходит у Жандро.
– А если вы себя плохо почувствуете?
– Я буду не один.
Минар расстался с ним лишь у дверей тюрьмы, на набережной Орлож. В тот момент Мегрэ был еще полон веры в себя и поэтому даже с наслаждением вдыхал запах мрачной подворотни. Все здесь было омерзительно, грязно. Сюда каждую ночь полицейские свозили всех подозрительных, какие попадались им на улицах города, весь богатый урожай нищеты, подобранной во время облав.
Он вошел в дежурку Сыскной, в которой пахло казармой, и спросил, может ли его принять комиссар. Ему казалось, что на него как-то странно смотрят. Но он не придал этому значения. По-видимому, решил он, секретаря из квартального комиссариата здесь считают личностью весьма заурядной.
– Присаживайтесь.
Здесь было трое полицейских: один писал, а двое других сидели без дела. Кабинет комиссара был рядом, но никто и не подумал пойти доложить ему, что его спрашивают, никто не обращал на Мегрэ никакого внимания: с ним обращались так, словно бы он не имел ни малейшего отношения к полиции. Все это так сковывало его, что он даже не решался закурить.
Спустя четверть часа он осмелился спросить:
– Комиссара нет?
– Занят.
– Где люди, которых подобрали сегодня ночью? Проходя по коридору, он никого не увидел в большом зале, куда обычно заталкивали «дичь».
– Наверху.
Он не стал просить разрешения подняться туда. Наверху был отдел антропометрии. Всех задержанных выстраивали в ряд, как в школе. Раздевшись, они становились друг другу в затылок. Их осматривали, записывая особые приметы, после чего, разрешив им одеться, их фотографировали, измеряли, снимали отпечатки пальцев.
Неужто Дедэ, стоя в хвосте вместе с бродягами и карманниками, продолжал хорохориться?
Позднее, когда Мегрэ стал работать в группе шефа, он получил право ходить по всему зданию.
– Вы уверены, что комиссар все еще занят? Прошло уже более получаса с тех пор, как он пришел сюда. Ему показалось, что все трое обменялись насмешливыми взглядами.
– Надо дождаться, пока он позвонит.
– Но он ведь не знает, что я его жду. А у меня важное поручение. Надо предупредить его.
– Вы, кажется, из квартала Сен-Жорж?
И один из полицейских, тот, который писал, посмотрел на документ, лежавший на его столе:
– Жюль Мегрэ?
– Да.
– Придется обождать, старина. Ничем не могу вам помочь.
Из кабинета комиссара не доносилось ни звука. Прошло уже более часа, когда наконец появился комиссар, но вовсе не из кабинета, а с улицы.
– Вы секретарь Ле Брэ?
Наконец-то им займутся. Довольно ему сидеть на скамейке, как просителю!
– Вы были, кажется, ранены?
– Пустяки. Я хотел бы…
– Знаю. Вы хотите допросить некоего Дедэ. Мне кажется, он уже спустился… Жерар, проверьте. Если он там, приведите его ко мне в кабинет. – И к Мегрэ:
– Входите, пожалуйста. Я предоставлю в ваше распоряжение мой кабинет.
– Мне нужно также допросить женщину.
– Хорошо. Скажете бригадиру.
Разве в этом было что-то необычное? Мегрэ представлял себе все несколько иначе, но пока он еще был совершенно спокоен.
Просто он не знал еще здешних порядков, и потому все это производило на него такое впечатление.
Полицейский ввел Дедэ и вышел; комиссар последовал за ним, прикрыв за собой дверь.
– Ну, Жюль?
Владелец гаража с улицы Акаций был в том же клетчатом костюме.
С него только сняли, согласно существующим правилам, галстук и отобрали шнурки от ботинок, что придавало ему неряшливый вид. Мегрэ нерешительно уселся за стол комиссара.
– Я рад, что вас не слишком изувечили, – сказал Дедэ. – Можете проверить у этих приятелей: первое, о чем я спросил, когда меня сюда доставили, что с вами.
– Так вы знали, кто я?
– Еще бы!
– А я, – сказал Мегрэ просто, – я знал, что вы это знаете.
– Вы что же, не понимали, что вам морду набьют? А если бы с вами разделались по-настоящему?
– Садись.
– Ладно. Не возражаю, чтобы вы обращались ко мне на «ты».
Мегрэ знал, что здесь принято именно такое обращение с подследственными, но еще не привык к этому.
– Мне еще многое известно, и я полагаю, что мы с тобой сумеем договориться.
– Сомневаюсь, – сказал Дедэ.
– Граф погиб.
– Вы думаете?
– В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое ты возил графа в своем «дион-бутоне» на улицу Шапталь и дожидался его, не выключая мотора.
– Не припоминаю.
– В одной из комнат открылось окно, женщина закричала, и раздался выстрел. Тогда ты уехал в сторону улицы Фонтен. Объехал вокруг квартала. Довольно долго стоял на улице Виктор-Массэ, затем еще раз проехал по улице Шапталь, чтобы узнать, не вышел ли Боб.
Дедэ смотрел на него, безмятежно улыбаясь.
– Продолжайте, – сказал он. – Нет ли у вас сигаретки? Эти свиньи отобрали у меня все, что было в карманах.
– Я курю только трубку. Ты знал, зачем граф явился в тот дом.
– Говорите, говорите.
– Ты понял, что случилось недоброе. Назавтра в газетах ты ничего не нашел. Граф не возвращался. На следующий день тоже.
– Очень интересно.
– Ты снова пришел на улицу Шапталь – ничего нового. Затем, догадавшись, что произошло, ты отправился к Ришару Жандро. Не домой, конечно, а в контору.
– Что же я сказал этому субчику?
– Что за приличную сумму, ну, скажем, за пятьдесят тысяч франков, ты согласен молчать. Ведь зная, зачем Боб ходил на улицу Шапталь, ты знаешь, почему его убили.
– Все?
– Да, все.
– Что вы мне предлагаете?
– Ничего. Говорить.
– Что вы хотели бы, чтобы я сказал?
– Граф был знаком с Жандро. Он неоднократно бывал в гостях у молодой девушки. Он был ее любовником?
– Вы его когда-нибудь видели?
– Нет.
– Если бы вы его видели, вы бы не задавали таких вопросов. Конечно, был.
– Скажи, они хотели пожениться?
– Знаете, вы мне нравитесь. Я как раз говорил об этом Люсиль: «Жаль, что он полицейский!» Что за мысль пришла вам в голову – стать лягавым. Это при вашем-то сложении и при том, что вы не бездельник!
– Ты предпочитаешь тюрьму?
– Чему?
– Если ты будешь говорить, возможно, тебе и простят шантаж Ришара Жандро.
– Вы думаете, он будет жаловаться?
– Простят и попытку убийства, жертвой которой я стал.
– Послушай, Жюль. Шансы у нас с тобой неравные. Утри слюни, не лезь из шкуры вон – у меня от этого просто в животе заурчало. Ты славный парень. Может случиться, что мы еще встретимся и разопьем вместе бутылочку. Но здесь – мы не на равных. Наивная ты душа. Тебя обведут вокруг пальца – и глазом не моргнешь.
– Кто?
– Какая разница! Хочу тебе только сказать одно: Боб был шикарный тип. У него были свои взгляды на жизнь. Он не мог без отвращения смотреть на некоторые хари. Но он не способен был на подлость. Вбей себе это в башку.
– Он умер.
– Возможно. Я ничего не знаю. А если я кое-что и знаю, так это никого не касается. А теперь по-товарищески скажу тебе: брось! Понял? Брось, Жюль! Мне нечего больше сказать. Все эти фокусы – не для тебя. Допустим, что это выше нашего понимания – и твоего и моего. Я ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал. Пятьдесят тысяч франков? Сколько понадобится, я буду повторять, что выиграл их на бегах. А что касается того, что мне отсюда не выбраться, – посмотрим.
Говоря это, он как-то странно улыбнулся.
– А теперь, если ты не законченный негодяй, не слишком приставай к бедняжке Люсиль. Она действительно любила своего Боба. Ты можешь понять это? Можно быть последней девкой и любить своего дружка. Оставь ее в покое, и, как знать, может, я тебя еще когда-нибудь отблагодарю. Все.
Он поднялся и пошел к двери.
– Дедэ! – позвал его Мегрэ, поднявшись вслед за ним.
– Все. Могила. Больше ни одного слова ты от меня не услышишь. – И Дедэ открыл дверь. – Мы закончили, – сказал он с насмешливой улыбкой полицейским.
Бригадир спросил у Мегрэ:
– Привести женщину?
Она отказалась сесть и все время стояла у стола.
– Вам известно, при каких обстоятельствах погиб Боб?
Она вздохнула:
– Я ничего не знаю.
– Он был убит в одном доме на улице Шапталь.
– Вы думаете?
– Он был любовником одной девушки.
– Я не ревнива.
– Почему вы не хотите говорить?
– Потому что мне нечего сказать.
– Если бы вы знали, что Боб жив, вы не уехали бы в Бельгию.
Она молчала.
– Почему вы не хотите отомстить за Боба? Она закусила губу и отвернулась.
– Вы предпочитаете несколько банковских билетов приговору его убийце?
– Вы не имеете права так говорить.
– Тогда говорите вы.
– Я ничего не знаю.
– А если я помогу вам?
– Я ничего не скажу.
– С вами здесь уже кто-нибудь говорил?
Наконец он начал кое-что соображать. Если его заставили так долго ждать, то вовсе не потому, что комиссар был занят. Помещение судебного отдела соединялось со зданием на Набережной Орфевр.
Подвергался ли Дедэ всем процедурам наверху? Проходила ли Люсиль медицинский осмотр? Вряд ли.
Но зато кто-то из Сыскной наверняка их допрашивал.
Когда Мегрэ пришел сюда, прошло уже более часа, как Ле Брэ покинул бульвар Ришар-Ленуар.
Не хотелось верить, но разве сам Дедэ не намекнул Мегрэ, что его надули?
Он вышел из комнаты, и ему показалось, что он перехватил улыбки на лицах полицейских. Как бы случайно в этот самый момент ему повстречался возвращавшийся к себе комиссар.
– Ну как, дружище? С успехом? Они заговорили?
– Что вы собираетесь с ними делать?
– Пока не знаю. Жду распоряжений.
– От кого?
– Сверху, как обычно.
– Благодарю вас.
Когда он очутился на набережной, пошел дождь. Мегрэ вдруг охватило отчаяние, еще немного – и он готов был отнести комиссару заявление об отставке.
«Наивная ты душа», – сказал ему владелец гаража с оттенком жалости.
И это ему, который так мечтал победителем прийти в этот дом! А вышел он оттуда с низко опущенной головой, с комком в горле!
Он вошел в пивную «Дофин», где всегда можно было встретить одного-двух инспекторов с Набережной Орфевр, заходивших сюда пропустить рюмочку. Он знал их в лицо, но для них он был личностью ничем не примечательной.
Сначала, в надежде, что это его несколько взбодрит, Мегрэ проглотил пилюлю, которую дал ему врач, затем выпил залпом рюмку вина.
Вот они. Небрежно развалившись на стульях, они чувствуют себя здесь как дома, обмениваются новостями. Как же, они ведь в курсе всего, что происходит в Париже!
Хотелось ли Мегрэ по-прежнему быть одним из них или он уже начинал понимать, что мнение, которое он себе создал о полиции, несколько превратно.
После второй рюмки он было совсем уже собрался отправиться к своему высокому начальнику и покровителю, Ксавье Гишару, и высказать ему все, что думает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20