— Сядь, — попросила она. — Ты занимаешь много места в комнате.
А не стала ли и ей эта комната, которую она делила с Джесси, казаться меньше? Она была светлая и веселая. Стены ярко-белые, две кровати стояли рядом, накрытые кретоновым покрывалом, украшенным какой-то яркой картинкой, занавеси на окнах были тоже из кретона. Сквозь них просачивались солнечные лучи.
Он покорно сел на кровать, около халата с цветными узорами.
— Ведь я правильно поступила, что не захотела ничего брать из того, что принадлежит Джесси? А вот посмотри! Тебе нравится это платье?
Это было вечернее платье, довольно простое. Оно показалось ему красивым. Она держала, развернув его перед собой жестом продавщицы универмага.
— Ты часто его носила?
Нет, никак нельзя допустить, чтобы она неверно истолковала его вопрос. На этот раз он спросил не из-за ревности. А просто чтобы сделать ей приятное, ибо был благодарен за то, что она с таким искренним простодушием выставляла напоказ свое кокетство.
— Всего лишь два раза, и когда я была в нем, никто, клянусь тебе, никто не прикасался ко мне, даже не целовал.
— Я тебе верю.
— Правда?
— Я тебе верю.
— Вот туфли, которые были куплены к этому платью. Золотой их цвет слишком яркий и чересчур броский на мой вкус, но ничего другого не могла найти по моим деньгам… Тебя не раздражает, что я тебе все это показываю?
— Совсем нет.
— Наверняка!
— Напротив. Подойди и поцелуй меня.
Она чуть помедлила, но не из-за нежелания, а, скорее, из уважительного отношения к нему. Она наклонилась и коснулась губами его губ.
— А знаешь, ты сидишь как раз на моей кровати.
— Ну а Энрико?
— Он проводил здесь ночь не более двух раз в месяц, а то и еще реже.
Он был вынужден всякий раз говорить своей жене, что уезжает в деловую поездку. А это было сложно, потому что она всегда хотела точно знать, в каком отеле он должен был остановиться, и могла, не колеблясь, позвонить туда среди ночи.
— Она ничего не знала?
— Я думаю, все-таки знала, но делала вид, будто не знает, защищалась как могла. Я убеждена, она никогда его не любила или перестала любить, что не мешает ей быть ревнивой. Но если бы она стала чересчур на него давить, он был бы способен развестись с ней и жениться на Джесси.
Этот маленький человек в галстуке, перехваченном жемчужной булавкой!
Как было приятно слушать все это теперь и воспринимать естественным образом и слова, и вещи в их реальном виде.
— Он часто приходил вечером. Каждые два-три дня.
И должен был удалиться до одиннадцати часов. Все эти вечера я чаще всего уходила в кино, чтобы оставить их одних. Хочешь, я покажу тебе этот кинотеатр, совсем недалеко отсюда, где мне доводилось смотреть один и тот же фильм по три раза, так как у меня не хватало духу садиться в метро и куда-то ехать.
— А тебе не хочется надеть сейчас это платье?
— Как ты угадал?
Платье она по-прежнему держала в руке. Он даже не знал, что она способна делать такие проворные движения, каким она скинула свое черное будничное платье. Ему показалось, что она впервые предстала перед ним в таком интимном виде. Да собственно говоря, он действительно первый раз созерцал ее в дезабилье.
Более того, он вдруг понял, что вообще еще не проявлял любопытства к ее телу. Еще сегодняшней ночью они сжимали друг друга в объятиях до боли, и казалось, летели в пропасть, и тем не менее он не мог сказать, как она сложена.
— А комбинацию мне тоже переменить?
— Конечно, дорогая.
— Пойди закрой задвижку на двери.
Это было похоже на игру, очень увлекательную игру.
Они были вместе уже в третьей комнате, и в каждой он не только обнаруживал новую Кэй, но и находил основания любить ее по-новому.
Он снова сел на край кровати и стал разглядывать ее, пока она рылась в белье. Ее обнаженное тело золотилось свете солнечных лучей, проникавших через занавески.
— Интересно, а что мне делать с тем бельем, что находится в прачечной? Они же принесут его сюда, а здесь никого не будет. Наверное, придется нам туда зайти. Ты не будешь возражать?
Она не сказала «мне зайти», а «нам зайти», как если бы отныне они не должны больше разлучаться ни на одно мгновение.
— У Джесси белье гораздо лучше моего. Вот посмотри.
Она помяла шелк в руках, поднесла к его глазам, заставила его пощупать.
Она и сложена лучше, чем я. Хочешь, я надену вот тот гарнитур? Он не слишком розовый, как ты находишь? У меня ведь есть еще и черный. Мне всегда хотелось иметь белье черного цвета, и в конце концов я купила. Но не решалась надевать. Мне кажется, что в нем делаешься похожей на проститутку.
Взмах гребня. Ее рука сама совершенно естественно нашла гребень, ей не надо было его искать. Это зеркало находилось точно на своем месте, там, где ему положено быть. В зубах она держала шпильку.
— Застегни мне, пожалуйста, сзади.
Это было впервые. Невероятно много чего они делали сегодня в первый раз, в том числе и то, что он подошел к ней и деликатно поцеловал ее в шею, вдыхая запах ее волос на затылке, потом тихо отошел и снова сел на край кровати.
— Не правда ли, красивое платье?
— Да, очень.
— Я купила его на Пятьдесят второй улице. Знаешь, оно стоило очень дорого, во всяком случае для меня.
Она посмотрела на него умоляющим взглядом.
— А ты не против, если мы куда-нибудь сходим вместе? Я надену это платье, и ты принарядишься.
И вдруг, когда он меньше всего этого ожидал, да и она сама этого явно не ожидала, крупные слезы появились у нее на глазах, при этом даже улыбка еще не успела сойти с лица.
Кэй отвернулась и сказала:
— Ты никогда меня не спрашивал, чем я занимаюсь.
Она так и стояла, в вечернем платье и в золотых туфлях на босу ногу.
— А сама я не решалась тебе рассказать, потому что это было унизительно для меня. Я предпочла, по-глупому, позволить тебе черт знает что обо мне думать. Иногда я это делала нарочно.
— Нарочно делала что?
— Ты это прекрасно сам знаешь! Когда я познакомилась с Джесси, я работала в том же здании, что и она. Тогда мы и встретились. Мы обедали в одном и том же кафе, я тебе его покажу, оно находится на углу Мэдисонавеню. Меня взяли на работу, чтобы делать переводы, так как я говорю на нескольких языках.
Но есть тут одно обстоятельство, ты его не знаешь, оно может показаться тебе смешным. Я тебе немного рассказывала о моей жизни с матерью. Когда она начала приобретать известность как пианистка и мы стали путешествовать, ибо она не хотела со мной разлучаться, я практически прекратила ходить в школу. Я училась понемногу в разных местах, в зависимости от того, где были гастроли. И должна тебе признаться, что почти ничему не научилась.
Только, пожалуйста, не смейся надо мной. Вот уж чего я никогда не смогла освоить — так это орфографию. Ларски мне часто говорил хладнокровным тоном, от чего я еще острее чувствовала унижение, что я пишу, как горничная.
Теперь ты понимаешь? Расстегни, пожалуйста, мне платье. Сможешь?
На этот раз она подошла к нему сама и наклонилась, подставив свою худенькую спину бело-молочного цвета, которая виднелась в разрезе платья.
Когда он стал ее ласкать, она попросила:
— Нет, не сейчас, прошу тебя! Я хотела бы еще кое-что тебе рассказать.
Она осталась раздетой, только в трусах и бюстгальтетере. В таком виде она отправилась на поиски портсигара и зажигалки. Потом села на кровать, поджав под себя ноги и поставив поблизости пепельницу.
— Меня перевели на другую работу — рассылать циркулярные письма.
Находилось это место в глубине помещения, в комнате без окон, без воздуха, где мы никогда не видели дневного света. Мы втроем рассылали эти письма. Две другие были настоящими скотинами. С ними невозможно было общаться. Меня они ужасно ненавидели. Мы носили халаты из сурового полотна из-за клея, который постоянно пачкал одежду. Я устраивалась так, что мой халат был всегда чистым. Тебе, наверное, скучно все это слушать.
Но забавно, не правда ли?
— Вовсе нет.
— Ты просто так говоришь. Ну, пускай… Каждое утро я обнаруживала на моем халате новые пятна клея. Они пачкали и внутри халата, чтобы я испортила платье. Однажды я даже подралась с одной из них, коренастой ирландкой с калмыцкой рожей. Она была сильнее меня и постаралась порвать мои совсем новые чулки.
И он произнес с глубокой нежностью и вместе с тем очень легко и просто:
— Моя бедная Кэй.
— Ты думаешь, я из себя разыгрывала супругу секретаря посольства?
Совсем нет, клянусь. Если бы Джесси была здесь, она могла бы тебе сказать…
— Но я тебе верю, дорогая моя.
— Должна признаться, что у меня не хватило сил оставаться там. Из-за этих двух девок, как ты понимаешь. Я думала, что легко найду job. Я три недели была без работы. И вот тогда-то Джесси предложила мне поселиться у нее, потому что я больше не могла платить за свою комнату.
Она жила в Бронксе, я тебе уже говорила. Дом там напоминал огромную унылую казарму с железными лестницами вдоль фасада из черного кирпича.
Он весь сверху донизу был пропитан почему-то запахом капусты. Несколько месяцев подряд мы жили с постоянным привкусом капусты во рту.
В конце концов я нашла работу в одном кинотеатре на Бродвее. Помнишь?
Ты еще вчера говорил мне о кинотеатрах…
Глаза ее снова стали влажными.
— Я рассаживала людей на места в залах. Вроде бы это кажется нетрудным делом, не так ли? Я знаю, что я не очень крепкая, поскольку вынуждена была два года провести в санатории. Но и другим было не легче, чем мне. К вечеру от усталости у нас ломило поясницу. Ну а от непрерывного снования в толпе по несколько часов подряд, от постоянного раздражающего грохота музыки, от невероятно усиленных звуков голосов, будто они исходят прямо от стен, голова шла кругом.
Не менее двадцати раз я видела, как некоторые из моих коллег теряли сознание. Но ни в коем случае нельзя было, чтобы это случалось в зале.
Тогда немедленно увольняли.
Это же производит дурное впечатление на зрителей, ты понимаешь?
Я тебе еще не наскучила?
— Нет. Подойди сюда.
Она приблизилась, но они оставались каждый на своей кровати. Он ласково погладил ее кожу и удивился тому, какая она нежная. Он любовался с умилением ранее ему неведомыми линиями и тенями между лифчиком и трусиками.
— Я была очень больна. А четыре месяца тому назад я попала в больницу, где пробыла семь недель. Меня навещала только Джесси.
Говорили, что мне надо бы опять в санаторий, но я не захотела. Джесси уговорила меня какое-то время отдохнуть и не работать. Когда ты меня встретил, я уже почти неделю, как искала новый job.
Она храбро улыбнулась.
— Я в конце концов найду.
И без всякого перехода:
— Ты не хочешь выпить чего-нибудь? Тут должна быть бутылка виски в шкафу. Если только Роналд ее не выпил, но на него это непохоже.
Она вернулась из соседней комнаты действительно с бутылкой, в которой оставили немного алкоголя. Портом она направилась к холодильнику. Он не видел ее, но слышал, что она вскрикнула.
— Что там такое?
— Ты будешь смеяться. Роналд даже холодильник не счел необходимым выключить. Ты понимаешь? Вряд ли это могло прийти в голову Энрико, когда он здесь был вчера. Это характерно именно для Роналда. Помнишь, что писала Джесси? Он не горячился, ничего не говорил.
Но зато перебрал все ее вещи. И заметь, что не разбросал их по комнате, как это сделал бы любой другой на его месте. Когда мы пришли, все было в порядке, мои братья висели на своем месте. Словом, все на месте, кроме халата и пижамы Энрико. Ты не находишь это забавным?
— Нет, он ничего не находил. Он просто был счастлив. Каким-то совсем новым счастьем. Если бы накануне или даже этим утром ему сказали, что он будет лениво и с удовольствием нежиться в этой спальне, он бы ни за что не поверил. В чуть приглушенном солнечном свете он лежал, вытянувшись на кровати, которая была кроватью Кэй. Закинув руки под голову, с наслаждением впитывал в себя атмосферу, фиксировал самые мельчайшие детали, подобно художнику, который наносит все новые мазки на тщательно выписанную картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24