Однако на этот раз он долго расхаживал по спальне, а когда распахнул дверь в кухню, на нем, как и накануне, был воскресный костюм.
— О каких таких секретах вы шептались все утро? — проворчал он, подозрительно озираясь, Он открыл кастрюлю и скривился:
— Опять капуста!
— Я хотела приготовить крабов, — растерялась жена.
— Ну и где же они?
На углу стола он увидел большой черный ключ и косынку Анриетты, которую дочь надевала, только когда ходила на берег.
— Ведь был отлив?
— Да, папа.
Г-жа Малуэн подала дочери знак — рассказывай.
— Сейчас объясню… В прошлый раз ты, наверное, забыл запереть сарай.
— Что ты болтаешь?
— Уверяю тебя, дверь была не заперта.
Нахмурив брови, он ждал продолжения, повернувшись спиной к плите и набивая трубку.
— Сперва я заметила на откосе жандарма. Мне надо было взять крюк и корзину…
В этот момент жена и дочь казались ему чуть ли не врагами.
— Ну и дальше? Ты что, онемела?
— В сарае я увидела мужчину, — торопливо выкрикнула Анриетта. — Он прятался за лодкой.
Малуэн ринулся к ней, словно хотел ударить.
— Что он тебе сказал? Повтори, что он тебе сказал!
— Луи! — простонала жена.
— Да говори же, черт тебя возьми!
— Он ничего не сказал. Я убежала.
Малуэн глубоко дышал, и взгляд его отяжелел, как бывало в кабачке, когда в воздухе пахло дракой.
— Ты сказала об этом жандарму?
— Нет, — чуть не плача, ответила Анриетта.
Он посмотрел на ключ и снова взорвался:
— Выходит, ты его заперла?
Ответить Анриетта уже не посмела. Она только кивнула и подняла руки, чтобы прикрыться от ударов.
Малуэн задыхался. Ему надо было что-то сделать, не важно что, лишь бы дать разрядку нервному напряжению, и первой жертвой стала трубка — он изо всех сил швырнул ее на пол, и она раскололась, как яйцо.
— Гром небесный! Ты заперла его в сарае?
Одной трубки было мало, и г-жа Малуэн, следившая за угрожающим взглядом мужа, поспешила убрать суповую миску.
— Гром небесный! — повторил он.
Все могло случиться, но такое! Человек из Лондона заперт именно в его сарае!
— Что ты собираешься делать, Луи?
Он схватил ключ и засунул его в карман.
— Что я собираюсь делать?
Да он и сам не знал. Но, чтобы их припугнуть, ухмыльнулся:
— Слушайте! Во-первых, вы обе будете молчать, понятно? Я не потерплю, чтобы ко мне приставали с расспросами. А теперь занимайтесь своими бабьими делами.
Тяжело ступая, он прошел через коридор, снял с вешалки фуражку и распахнул дверь. Дождь стал мельче, но чаще. Уже через несколько шагов по щекам и рукам у него побежала вода. Он не подумал, что надо взять старую деревянную трубку, и теперь ему нечего было курить.
Не пройдя и пятидесяти метров, он заметил жандарма, который стоял на краю скалы неподвижно, как часовой. Дальше виднелось море, зеленое с белыми полосами. А совсем вдалеке, на фоне безграничного неба, темнело пятно — дым ньюхейвенского парохода.
7
— Привет! — бросил Малуэн, заложив руки в карманы и остановившись на краю обрыва.
Он мог позволить себе такую бесцеремонность: железнодорожник не ниже рангом, чем жандарм, и тот, посмотрев на форменную фуражку, понял это и по-приятельски ответил:
— Привет!
— Что-нибудь стряслось?
Малуэн делал вид, что смотрит на море, но косился в сторону сарая, крыша которого, наполовину из рифленого железа, наполовину толевая, находилась прямо под ним.
— Ищем какого-то англичанина, — вздохнул жандарм, поворачиваясь в сторону города, где при хорошем зрении можно было разглядеть часы на морском вокзале.
— А, так это англичанин.
У жандарма на уме было одно — когда его сменят, и Малуэну стало противно. Ему хотелось поболтать подольше, наговориться всласть: он понимал, что прячущийся в сарае человек услышит их. Начинался прилив.
К пяти часам вода подойдет к скале и, если будет ветер, прибой заплещется у дверей сарая.
— Вы здесь живете? — спросил жандарм из вежливости.
Малуэн указал на три дома, высящиеся на откосе, и его собеседник сочувственно вздохнул:
— Не очень-то здесь весело!
— Скажите, а вдруг этот ваш англичанин вооружен?
— Вроде бы нет.
Уходить Малуэну не хотелось, но как-то уж очень странно торчать тут под дождем, пялясь на море. Однако именно дождь, присутствие жандарма, тоскливое зрелище мокрых крыш, белые барашки на зеленом море успокаивали его. Ему нужно было, чтобы вселенная казалась угрюмой. Он слушал стук дождевых капель по рифленому железу крыши и знал, что струи воды просачиваются внутрь.
— А точно известно, что он не покинул город? — спросил Малуэн так же равнодушно, как если бы попросил прикурить.
— Да я же знаю только то, что мне сказали. Инспектор Скотленд-Ярда утверждает, что у этого типа в кармане ни гроша, ни ножа, ни револьвера.
Это навело Малуэна на мысль, что его клоун сидит без еды. Ну, прямо с ума сойти: стой здесь и думай об одном и том же.
Не решил ли беглец, услышав голоса, что он окружен? Не дрожит ли от страха и холода? А что он испытал, когда вошла Анриетта?
Малуэн столкнул ногой с обрыва ком земли, и тот упал на рифленное железо крыши.
— Сарай ваш? — спросил жандарм. — У вас есть лодка?
— Плоскодонка. Но в ближайшие дни куплю моторку.
— С каких лет у вас на железной дороге выходят на пенсию?
— С пятидесяти пяти.
Они вели неторопливую беседу, а внизу по-прежнему сидел голодный человек! Малуэн пнул ногой еще один ком земли, как мальчишка, который гоняет камень, возвращаясь домой из школы. Но глаза у него забегали — в тот момент, когда жандарм поинтересовался насчет пенсии, стрелочник подумал: «Если я не отопру дверь, клоун через несколько дней умрет».
Воображение тут же стало рисовать ему страшные картины: например, ночью, в самый разгар прилива, он тащит к морю худое одеревеневшее тело.
— Пойду перекушу, — пробормотал он.
И, засунув руки поглубже в карманы, направился к дому.
Хуже нет, чем давать волю мыслям. Ночью жандармы, несомненно, будут делать обход с карманными фонариками, и стоит человеку, на свою беду, пошевелиться…
Все, даже Эрнест, вернувшийся из школы, уже сидели за столом. Малуэн молча принялся за еду, поочередно поглядывая на домашних.
— Пойдешь со мной в город? — спросил он вдруг Анриетту.
Девушка посмотрела на мать, та кивнула:
— Вот и хорошо. Ступайте, прогуляйтесь вдвоем.
— А я? — заныл Эрнест.
— А ты останешься дома.
Малуэн поднялся в спальню причесаться и почистить костюм. Потом достал старую коробку, которая хранилась в зеркальном шкафу: надо взять немного денег. В коробке лежали тысячефранковый и пятисотфранковый билеты, и он украдкой сунул их в карман.
— Готова, Анриетта?
— Еще пять минут.
Когда он проходил мимо комнаты дочери, ему захотелось распахнуть дверь. В тазу плескалась вода. Малуэн на секунду приостановился и насмешливо бросил:
— Прихорашивайся, прихорашивайся!
Да, тот человек голоден. Дождь не прекращается, а в сарае, конечно, образовалось с десяток щелей, через которые каплет ледяная вода.
— Эрнест, выйди-ка на минуту.
— Зачем?
Малуэн выставил мальчика в коридор и протянул руки к огню, как делал обычно после мытья.
— Я обдумал то, о чем рассказала Анриетта утром, — сказал он жене, — Об этом никому ни слова, понятно?
— А если он сбежит на твоей лодке?
Об этом Малуэн не подумал. Он с огорчением вздохнул:
— Что поделаешь!
Анриетта напудрилась и подкрасилась, несколько переборщив с помадой, что было особенно заметно на фоне зеленого шелкового платья. Когда она надевала его, все сразу замечали, что она полнее, чем кажется.
— Куда пойдем?
— Посмотрим.
До тропинки вниз они шли молча, и Малуэну было беспричинно радостно, словно он отправился на праздник или на свадьбу и повседневная жизнь куда-то отступила.
— Хозяин за тобой не приударял?
— Еще чего!
Он изучал дочь своими маленькими глазками с удовольствием и в то же время с беспокойством.
— Я посоветовал матери никому не рассказывать о сарае. Разумеется, и ты никому не говори.
В порту отчаливал траулер, и весь экипаж, собравшийся на палубе, с улыбкой поглядывал на Анриетту. Она тоже шла не обычной своей походкой, а выступала как-то мягко, торжественно, и на лице ее светилась радость.
— Мы идем в кафе «Швейцария»?
Малуэн ответил не сразу, он посмотрел на свою стеклянную будку на конце порта и вздрогнул при мысли, что теперь богат. Это было неслыханно, не правдоподобно! В одиночестве он даже не отдавал себе отчета в том, что собой представляют такие деньги, но сейчас, прогуливаясь с дочерью, открывал для себя все новые и новые перспективы.
— Тебе не хочется снова идти на работу?
— Нет. Но это невозможно, — ответила она, не подозревая, какой смысл вложил в эти слова отец.
— А если бы стало возможно? И я одел бы тебя лучше, чем дочь Лене?
— Ну, эта сколько на себя ни истратит, так и останется пугалом огородным.
В стеклянной будке Малуэн различил фигуру сменщика. День был серый. Огней еще не зажигали, и все вокруг казалось мрачным и убогим. Дневной стрелочник тоже, наверно, видел его и завидовал, что он гуляет со своей прифрантившейся дочерью.
На углу набережной дежурили два жандарма, еще один — у входа в морской вокзал. Прохожие спешили.
День угасал. Пешеходы жались к домам, чтобы их не забрызгали автомашины.
Кафе «Швейцария» зажгло огни. Зазвучал граммофон. Камелия уже сидела в своем углу и, поскольку Малуэн пришел с дочерью, делала вид, будто они незнакомы, что, однако ж, не помешало ей оглядеть Анриетту с головы до ног.
— Выпей-ка чего-нибудь сладкого, скажем ликеру.
Официант! Один ликер и один кальвадос!
— Бенедиктин? — осведомился официант.
Анриетта поморщилась и покачала головой.
— Мне тоже кальвадос, только с сахаром.
Она первой заговорила о том, что их волновало.
— Я все думаю, есть ли у него еда. И потом, молодой он или старый?
Ни молодой, ни старый! Он человек без возраста.
Печальный неприкаянный бедняга.
«Невезучий», — подумал Малуэн, припоминая медленно плывущую шлюпку и человека в ней, погружающего багор в воду в поисках чемодана.
— Трубка была дорогая, отец?
— А что?
— Если не очень, то я куплю тебе другую.
Ему стало страшно — а вдруг она узнает, что трубка стоила двести пятьдесят франков?! Он перевел разговор на другую тему.
— Кажется, мать просила тебя купить голубую шерсть?
— Да. Она хочет, чтобы я связала Эрнесту свитер.
Интересно, сколько стоит мех, который носит Камелия? Малуэн вспомнил, как однажды, целуя девицу, он прикоснулся к теплому надушенному меху. В мехах он не разбирался и спросил об этом у дочери. Анриетта высокомерно ответила:
— Держу пари, что он искусственный! А женщина эта — шлюха. Я ее знаю. По утрам она приходила в мясную лавку в грязном халате и стоптанных туфлях.
— А искусственный мех сколько может стоить?
— Пожалуй, три сотни франков.
Он выпил вторую рюмку кальвадоса и вынул для расплаты с официантом пятисотфранковый билет.
— Пошли!
— Куда?
— Увидишь!
Бывают дни, когда алкоголь не действует или просто вызывает головную боль, иной же раз он вселяет в душу надежду и оптимизм. Так было сейчас с Малуэном.
Глаза его блестели и, выходя, он тайком дружески помахал Камелии.
Стемнело. Витрины светились огнями. Зонты прохожих сталкивались. Малуэн заметил на одной молодой женщине элегантный голубой плащ и тут же решил купить дочери такой же. С безразличным видом и легкой улыбкой он завел Анриетту в магазин «Новые галереи», прошел от секции к той, где торговали непромокаемой одеждой, и сразу же подозвал продавщицу:
— Покажите-ка нам голубые плащи.
— Простые или шелковые?
Пока дочь примеряла, Малуэн думал об инспекторе Скотленд-Ярда, именно ему адресуя вызывающую улыбку. Он бросал вызов не только инспектору, но и простофиле-жандарму, своему утреннему собеседнику, и маленькому комиссару, который все еще, вероятно, бегал под дождем как одержимый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16