Но замок предков стоял в руинах, практически непригодный
для жилья, и не с его доходами, на тысячу-другую превышающими
минимальную заработную плату, начинать сызнова жизнь, о которой
он так мечтал -- жизнь дворянина в собственной усадьбе. Нужно
было гдето найти первоначальный капитал. На восстановление
замка, владельцем которого он все еще являлся. Водвориться на
собственных землях и, став вновь настоящим Мюзарденом де
Фальгонкуль, выдвинуть свою кандидатуру в депутаты или
сенаторы, заполучить должность в том же духе, а потом так
развернуться, что местные прохвосты от злости на стенку
полезут. Хотя, даже если он и сумеет добиться своей цели, эти
недоумки, живущие под сенью башен Фальгонкуля, еще не готовы к
тому, чтобы были у них современные дороги, водопровод,
сельскохозяйственные кооперативы и другие блага, благодаря
которым деревня и вся округа приобщатся к цивилизации. Сейчас,
если полученные им сведения верны, от Кьефрана был свой
депутат-социалист, который пытался вытащить десяток деревенек
этого захолустья из их вековечного прозябания. Надо будет как
можно скорее положить всему этому конец. Эти слизняки так и
будут прозябать и сидеть по уши в дерьме, и не скоро еще
наступит тот день, когда он, если станет их избранником, осушит
болото -- а оно, не стоит этого забывать, принадлежит ему -- и
на его месте устроит искусственное озеро или еще что-нибудь в
этом роде для привлечения туристов. Да эти олухи ничего другого
кроме нищеты и не заслуживают.
Думая о том, как он отомстит всем этим тварям, а месть
эта, как он чувствовал, не за горами, Ромуальд коснулся рукой
того места на лбу, где когда-то была шишка и гноящаяся рана, а
все оттого что накануне его отъезда в Париж на заработки эти
недомерки забросали его острыми камнями, чуть не убив при этом
и чуть-чуть не выбив ему глаз. Они ему за это еще заплатят.
Ненависть отразилась у него на лице, и хозяин бистро
обеспокоенно поглядел на него.
-- Сколько с меня, дружище?
Ромуальд был вежлив с пройдохой. Он всегда был любезен со
скотами. Фальгонкуль совсем рядом. Километров
десять-пятнадцать. Трактирщик, небось, родом из тамошних
крестьян.
Ромуальд небрежно бросил пятифранковую монету на стойку,
покрытую винными пятнами -- это в порядке вещей,-- а вдобавок
еще и коричневатыми разводами от глины и навоза. Сельские
пьянчуги в вельветовых куртках, должно быть, возили по стойке
локтями, нудно и злобно перепевая привычный вздор о постоянно
растущих ценах на зерно и молодняк -- мол, это их разорит.
"Уж если мне удастся стать вашим депутатом, не надейтесь,
сволочи, что цены снизятся" -- подумал про себя Ромуальд.
-- Что у вас новенького, любезнейший? -- спросил
странствующий фотограф.-- Есть здесь что-нибудь приметное для
съемки?
-- То есть...
Он объяснил сонливому крокодилу, кем он работает, чем на
жизнь зарабатывает, рассказал про открытки и все такое прочее.
-- Памятников здесь никаких нет,-- отвечал простофиля,--
разве что намогильные у нас на кладбище. Но если вы проедете до
Мон-Су-Водрей, что за лесом Шо...
Ромуальд принял высокомерный вид.
-- Памятник Жюлю Греви? Нет, друг мой, не пойдет, его уже
снимали.
Но никто и никогда этот памятник не фотографировал. В
архивах торгового дома "Баленкен и Люэ" не было ни единого
снимка памятника Греви, того самого, зять которого торговал
из-под полы наградами, но не имело никакого смысла сообщать
этому грязному плуту, что он, Ромуальд Мюзарден, никогда,
совершенно никогда не станет фотографировать эту
республиканскую сволочь. Ромуальд был монархистом до мозга
костей. Став кандидатом в депутаты, он немножечко сплутует и
для своих обращений найдет что-нибудь в социалистическом духе,
чтобы понравиться людям этих отсталых, но и, вот ведь что
забавно, приобщенных к современности мест. Телевидение забило
здесь людям голову целой уймой всяческих передовых идей, и к
несчастью идет это быстрее чем с неграми через книги. В наши
дни деревенские много чего знают.
-- Есть еще замок Обуантро в двух лье отсюда. С часовней
времен Ренессанса и красивым прудом.
Ромуальд подумал, что у него еще есть время, до того как
отправиться в Кьефран, поснимать местную достопримечательность.
При мысли, что он снова окажется в родной деревне, в которой не
бывал со времени своего отъезда весной сорокового года, его
охватило волнение. Остановка в замке Обуантро даст ему
возможность снять напряжение.
Испросив на то разрешение у графа, Ромуальд установил свой
штатив в парке, разбитом во французском стиле и запечатлел
замок и пруд. После этого владелец замка угостил его
стаканчиком мадеры в огромной библиотеке. Мелкопоместный
дворянин, хотя и вполне демократичный -- высокий одеревенелый
старик, бледный и с седой бородой, одетый в поношенный
охотничий костюм -- с любопытством и живой искрой в глазах
рассматривал Ромуальда. Поначалу разговор шел как бы ни о чем,
но потом Ромуальд попросил графа соблаговолить раскошелиться на
благородное дело. В двух словах он объяснил владельцу замка,
что является членом и казначеем организации "Движение
монархистов за цивилизацию" и показал свой членский билет, в
правом верхнем углу которого на фоне карты Франции была
изображена сидящая девушка в национальном костюме и с лилией в
руке.
-- Мсье граф, мы крайне нуждаемся в средствах.
-- Вы и впрямь верите, мой юный Друг, что чего-нибудь
добьетесь? Здесь же почти не осталось монархистов... Но конечно
же, Боже мой, вот, возьмите хоть это.
Он открыл шкатулку и протянул Ромуальду 500 франков.
"Сказать ему или нет?" -- не раскрывая рта, соображал
фотограф целых три минуты, показавшихся ему нескончаемыми. Мозг
его лихорадочно работал. Пока Ромуальд раздумывал, хозяин дома
вежливо ждал, когда же он соизволит убраться прочь. Бледное
лицо старика сделалось еще суровее от появившейся на нем печати
надменности и брезгливости, и по тому, как он барабанил
пальцами по подлинному столику времен Директории, чувствовалось
охватившее его нетерпение.
Уже тридцать лет Ромуальд носа не казал в эти края. Может,
граф был знаком с его отцом?
-- Я Ромуальд Мюзарен де Фальгонкуль,-- пролепетал
заштатный фотограф.
-- Кто вы? -- вздрогнул владелец замка
-- Сын барона Мюзардена...
-- Что за чушь вы мне тут несете? -- с раздражением и
презрением в голосе произнес граф.
-- Не соизволите ли взглянуть на мое удостоверение
личности?
Поместный дворянин посмотрел на стоптанные башмаки
Ромуальда, купленные в супермаркете за четыре тысячи монет:
башмаки горемыки, паршивца, не знающего Бога, не имеющего ни
дома, ни семьи.
-- Выход у вас за спиной, приятель..
-- Умоляю вас, поверьте мне...
-- Охотно вам верю, досточтимый мсье. Но ваш отец, мсье,
самоубийца, а в моем доме строго придерживаются католической
веры. Сделайте милость, уйдите. Боже мой, до чего вы
докатились! Какая была гордая и благородная семья... И зачем
вашему отцу было ехать в Америку? Что, он не мог жить здесь,
среди своих, жениться на местной девушке?
-- А вы не знаете, э... замок моих предков все еще цел? --
и не думая тронуться с места спросил Ромуальд.
-- А вы сами не знаете? Ну, это уж слишком! Разумеется,
Фальгонкуль стоит, как и прежде, это точно. Только вот
развалился. А вы что, никогда там не бывали?
-- Жил там, в детстве. Я снова здесь впервые за тридцать
лет.
-- Держу пари, что вы живете и работаете в Париже, стали
там пролетарием. Так, ведь?
-- От вас, граф, ничего не утаишь. Но я все же пытаюсь
этому сопротивляться и борюсь за короля Франции.
-- Так значит, ваш нотариус не извещал вас о состоянии
ваших дел?
-- Нет. По правде говоря, у меня и нет нотариуса. Я ж
простой бедняк.
-- Гм. Вы пешком? Или, может, вы на велосипеде?
-- Да нет, у меня машина. Как у каждого рабочего нынче.
-- Как же, как же, я как-то об этом забыл. А то я бы велел
Топену, моему слуге, запрячь Тамбура в двуколку и довезти вас
до Кьефрана. Так, прогулки ради. А деревня, знаете ли,
представляет собой печальное зрелище. Запустение. Муниципалитет
там из кожи вон лезет, чтобы привлечь туристов, да только
знаете..
Ромуальд ушел. Графская болтовня его больше не
интересовала Он впрыгнул в свой фургончик и направился в
Кьефран.
По дороге он, мало помалу, начал с волнением узнавать
места своего детства. Лес Кайет, куда он ходил собирать ежевику
и сбивать орехи вместе со своими приятелями, маленькими
негодяями, сыновьями фермеров и рабочих, которые работали в
Грей. Лес Юрт, где в тринадцать лет он впервые в жизни обеими
руками мял женский зад, то была Марта Офрани из табачной лавки,
наипервейшая сучка, носившая исключительно фиолетовые чулки и
лишившая девственности трех кюре этой округи. Потом появился
пруд Берж, по-прежнему, как и тридцать лет назад, переполненный
нечистотами, в котором плавало несколько рахитичных уток и
который подступал к стене фермы Криспенов, форменных сволочей,
для сыновей которых он был просто козлом отпущения. Как только
он станет депутатом от этого края вандалов, эту ферму сотрут с
лица земли в первую очередь. Он велит проложить там дорогу.
Деревня была близко, и его сердце заколотилось еще
сильней. Он увидел возвышавшуюся вдали колокольню, за лесом
Грет, в котором вперемежку росли орешник, бук и дикая груша и
который принадлежал ему.
Волоча ноги, по шосе шагало несколько деревенских,
отмолотивших свое поле, с лиловыми от чрезмерного потребления
вина лицами. Телевизору еще не удалось отвратить их от бутылки.
Хитрые, нескромные взгляды в сторону тащившегося с черепашьей
скоростью фургончика. Но негодяи его не узнали. Они ушли прочь,
злословя в свои жесткие усы. Ромуальд продолжал ехать вперед. К
своему великому удивлению -- не шутка ли это,-- он прочел на
щите, установленном у обочины перед въездом в деревню: "Кьефран
и его богатый рыбой пруд... его скалы... старый колодец XVII-го
века... (это колодец Эвариета Аншеляра, куда в 1912 году
бросилась из-за неразделенной любви Маринетта и куда в августе
1918-го бросили двух взятых в плен немцев)... знаменитый
каменный дуб, посаженный в 1789 году..."
"Во дают!" -- подумал Ромуальд и тут же нажал на тормоза.
Машина застыла посреди дороги. Он снова перечитал надпись на
щите:
"Кьефран и его величественный феодальный замок..."
"Боже милостивый! Да это же мой замок! Так дело не пойдет!
Надо будет заставить их убрать этот щит! Завлекать туристов в
этот рассадник грязных взей моим замком, моими развалинами! Вот
сволочи!"
-- Давай трогай, эй ты, хрен! -- заорал ему крепкий и
плотный мужик, восседавший высоко над землей на тракторе,
остановившемся позади фургончика.
Ромуальд тронулся с места, но ехал не спеша, а трактор шел
следом вплотную за его драндулетом. За поворотом дороги, над
зубчатой стеной плешивых елей он увидел два гордо вознесшихся
донжона, соединенных галереей, надменный руины замка
Фальгонкуль.
x x x
Ромуальд знал, что если взять сразу влево по дорожке,
ведущей к Поммет вдоль болота -- двести метров стоячей воды, в
которой гнило несколько ольшин и от которого шло такое
зловоние, что даже мальчишки не решались забираться сюда играть
из-за чудовищно мерзкого запаха -- так вот, если идти этим
коротким путем, то можно быстро дойти до ворот дедовского
замка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21