В конце концов один парень посоветовал мне заглянуть в тот магазин. Он сказал, что хозяин специалист по серебру и, возможно, возьмет вещь.
Он слегка вздрогнул и уткнулся головой мне в плечо.
– Что же ты собирался делать, получив деньги?
– Поесть.
Ответ был быстрым и эмоциональным.
Я взглянула на него.
– Бедняжка! Ты хочешь сказать, что ничего не ел весь день?
– У меня был только ленч с водителями грузовиков, и все.
– Боже мой! У меня в сумке был шоколад, но я потеряла ее. Могу утешить тебя только тем, что если бы тебя усыпили хлороформом с полным желудком, то тошнило бы гораздо сильнее. Ничего, скоро перекусишь. – Я подняла голаву, прислушиваясь, но ни один звук, кроме вздохов сосен, не доносился. – А что ты собирался делать после еды, Дэвид?
– Я хотел вернуться в Ним и поискать папу.
Я вздрогнула.
– Поискать твоего отца?
Он стыдливо взглянул на меня.
– Да. Когда вы уехали из отеля, я решил отправиться за ним.
– Не понимаю.
– В тот день в Ниме – помните? – когда мы убежали от моего отца и я сказал, что боюсь его… Это была неправда. Я начала пересматривать свои идеи заново.
– На самом деле ты никогда не считал его сумасшедшим? Ты никогда не боялся его?
Дэвид ответил презрительно:
– Конечно, нет. Бояться его? Никогда, пока жив, не буду его бояться!
Я сказала беспомощно:
– Тогда, ради Бога, объясни! Я не могу разобраться. Ты говорил, что не хочешь встречаться с ним; сказал, что это вопрос жизни и смерти; выглядел перепуганным. И что все это значило?
– Я боялся, – ответил он серьезно, – ужасно боялся, но за него, а не его. Я попробую рассказать… Можно мне начать с начала?
– Конечно.
Он начал рассказывать чистым тихим голосом, лишенным каких-либо эмоций. Странно было слушать ту же самую страшную историю ночного убийства и предательства из уст ребенка. Она отличалась от изложения Ричарда только точкой зрения.
–…И когда я услышал, что его освободили, то понял, что он поедет в Дипинг. Но он не приехал. Я ждал и ждал, а потом из полиции позвонили миссис Хатчинз – нашей экономке – и сообщили, что папа попал в автомобильную аварию и сильно ранен. Они сказали, что его отправили в больницу. Конечно, я хотел поехать навестить его, но мне сказали, он без сознания и надо подождать с визитом. Потом, довольно поздно, приехала она.
Его голос не изменился, но меня вдруг потрясла холодная ненависть, прозвучавшая в нем. Когда Дэвид продолжил, я начала понимать, что его история ужаснее, чем у Ричарда.
– Она вошла ко мне в комнату. Я не спал, конечно. Она сказала, что была в госпитале, а затем очень, очень осторожно сообщила, что папа умер. Что вы на это скажете?
– Ничего. Продолжай. Она сообщила тебе, что твой отец мертв?
– Да. И добавила, что ехать в госпиталь бесполезно, я не смогу его увидеть – он слишком сильно обгорел. Конечно, – сказал Дэвид, уткнувшись лицом куда-то возле правого уха Роммеля, – я тогда еще довольно плохо соображал. Мне не хотелось уезжать с ней, но я не мог и оставаться в Дипинге, и, в любом случае, что я мог сделать? Папа умер, она – моя мачеха, и я верил, что должен подчиняться ей. Немногое можно сделать, если ты только мальчик. Тогда я еще не привык обдумывать происходящее сам. Теперь научился.
– Знаю, – сказала я горько. Дэвид продолжил:
– Она наняла квартиру возле Буа, и мы там поселились. Относилась она ко мне довольно хорошо, но я был так несчастен, что ни на что не обращал внимания. Я просто слонялся по окрестностям. Однажды я нашел в Буа Роммеля с привязанной к хвосту консервной банкой. После этого стало лучше.
Я спросила мрачно:
– Что же случилось потом?
– Примерно три недели назад она сообщила, что папа жив.
– Господи, как ей удалось объяснить ложь о его смерти?
– Она сказала, что сделала это ради меня. – Серые глаза встретились на секунду с моими, их взгляд ничего не выражал. – Она добавила, что, по словам врачей и полиции, папа пытался совершить самоубийство.
– Дэвид!
– Да. Она подозревала, что он совершил это ужасное убийство и оно терзало его. О, – сказал Дэвид с широким жестом, – она щадила меня как могла. Она сказала, что последнее время он вел себя все чуднее и чуднее и что он, наверное, убил дядю Тони и ударил меня – в момент затмения, провала памяти. Она предписала это… есть такое слово?
– Приписала.
– Она приписала это его ужасным испытаниям на войне. Почему вы смеетесь?
– В этом есть своя ирония, – ответила я, – но это не имеет значения.
– Ну, – продолжил Дэвид, – такова была ее история. Он был болен, опасен, потому она удалила меня из беспокойной зоны.
– Ты ей поверил?
– Нет. Я знал, что он не сумасшедший, что он не убивал дядю Тони и что ударил меня точно не он. Я был уверен, что он не собирался разбивать машину и совершать самоубийство, потому что, выйдя из здания суда, он позвонил мне из Лондона и сказал, что едет прямо в Дипинг.
– Ты ей это сообщил?
– Нет. Не могу объяснить, миссис Селборн, но я начал все сильнее чувствовать, что мне следует держать свои мысли при себе. Было что-то такое… ну, что-то странное и неправильное во всем этом деле. То, что она говорила, как иногда на меня смотрела… и то, что она увезла меня с собой, хотя я точно знал, что она меня не любит… О! Многое казалось странным. И теперь все эти разговоры о папе: я уверен, она тоже не думала, что он сошел с ума. И, конечно, ничто не могло извинить ее ложь о его смерти. – Он замолчал.
– Почему же ты не написал отцу?
– Я в первую очередь об этом подумал. Но тут была загвоздка, миссис Селборн. В квартире внизу жили два парня – она сказала, ее кузены, – и они все время проводили с нами. У меня не было ни одной минуты для себя. Я не мог написать письмо без их ведома, и они прочли бы его. Более того, она хотела, чтобы я написал отцу, и это заставило меня задуматься.
– Она хотела, чтобы ты попросил его приехать и встретиться с тобой?
– Точно. – Его голос был приятным эхом голоса Ричарда. – Она сказала, что не может позволить мне вернуться в Англию, пока не увидит, в каком он состоянии, и предложила написать и пригласить его во Францию. Но она прочла бы письмо; мне не удалось бы рассказать ему о положении дел и спросить, что на самом деле с ним случилось. Она снова и снова возвращалась к письму с приглашением от меня, и это было так странно, что я заподозрил неладное и отказался. Я притворился, что поверил ее рассказу о его сумасшествии и боюсь встречаться с ним. – Он издал сухой смешок. – Черт! Она была в ярости, попав в собственную ловушку. Так можно сказать?
– Скорее, подорвавшись на собственной мине. Оставим это. Я поняла. Ты знаешь, в конце концов она написала ему сама.
Он бросил на меня еще один взгляд:
– Да, я знаю. Я позвонил ему однажды вечером.
– Ты звонил? Но…
– Его не было дома. Я… я был очень разочарован. Мне удалось вечером пробраться вниз и позвонить из квартиры кузенов, пока они были с ней. Ответила миссис Хатчинз. Она сказала, что этим утром папа получил письмо с парижским штемпелем и немедленно уехал. Я спросил, как он, и она сказала, что с ним все в порядке, но он ужасно волнуется, и вообще он только что из больницы… Кузены застукали меня по пути наверх от телефона. Я придумал какую-то ложь, но они не поверили, и после этого случая мне уже не удавалось улизнуть одному. На следующее утро мы все отправились в Лион, а потом сюда, на юг. Я ломал над этим голову, пока не решил, что они хотят заманить папу сюда вместо Парижа. И мог только предполагать, что это все, как-то связано с убийством и они замышляют недоброе.
– Ловушка, – сказала я, – с тобой в качестве приманки.
– Точно, – согласился он. – Поэтому я не собирался связываться с папой, чтобы не завлечь его сюда. Сначала я хотел убедиться, что это бесполезно. Как ни странно, в Монтелимаре кузены нас покинули, а когда мы приехали в Авиньон, она разрешила мне гулять одному…
– Нет, ты был не один, – сказала я, вспоминая Пауля Вери. – На пост заступил другой. Тебя все время сопровождали.
– В самом деле? Значит, я был прав, бежав из Нима?
– Скорее всего.
Он медленно заговорил, неосознанно, как эхо, отражая недоумение своего отца:
– Это ужасно, не знать, что делать… не знать, враги вокруг тебя или просто обычные люди. Словно все,—он содрогнулся, – перевернулось с ног на голову. Он снова вздрогнул.
– Теперь все кончилось, – заявила я твердо. – Если тебе холодно, залезай под мой жакет снова.
– Да нет, не холодно. Я только хочу знать, что произошло и откуда вы все это узнали. Послушайте, мы действительно должны здесь оставаться, миссис Селборн? Этот транспорт, о котором вы говорили…
– Он уже здесь, – прервала я его, вставая.
Я расслышала шаги человека, карабкающегося на насыпь с той стороны. Дэвид вскочил, слегка испуганный, а Роммель ощетинился.
– Кто?..
Ричард спустился вниз по склону и стоял, залитый лунным светом, глядя на сына. Поколебавшись секунду, он протянул руку.
Промчавшись мимо меня, Дэвид устремился вперед, как стрела в мишень. Руки отца сомкнулись вокруг него, и темные головы соприкоснулись.
Я быстро прошла мимо них, и Марсден протянул сверху руку, помогая мне взобраться на насыпь.
Я взглянула на него вопросительно.
Он покачал головой.
– Никаких признаков, – сказал он тихо.
Мы пошли через деревья по направлению к дороге, где фургон стоял в ожидании, развернутый носом к Марселю.
ГЛАВА 28
Две любви у меня…
Шекспир
Я проснулась в комнате, залитой ярким солнечным светом и наполненной в высшей степени восхитительным запахом кофе. Выплывая из волн глубокого и безмятежного сна, я рассматривала, моргая, смутно знакомые белые стены и красный кафельный пол. Солнце прорывалось желтыми полосами через закрытую ставню, другая была распахнута настежь, впуская золотой водопад. Крики и шумы города доносились музыкально, словно смягченные светом.
Дверь отворилась, впуская приятный запах кофе, разбудивший меня. Я подняла голову и села в постели, полностью проснувшись.
– Луиза!
Как всегда безукоризненно одетая, она стояла в дверях, глядя на меня поверх нагруженного подноса.
– Ты уже проснулась? Или я тебя потревожила? Я подумала, самое время…
– О Луиза! Как приятно снова тебя увидеть! Как ты сюда попала? И сколько сейчас времени?
Она поставила поднос мне на колени и пошла открыть вторую ставню.
– Полдень, дитя мое.
– Боже мой, в самом деле? – Я налила кофе. – Когда ты сюда приехала?
– Полтора часа назад. Первым поездом. – Она добавила рассудительно: – Ты сказала, что попала в переделку, и я знала, что у тебя нет с собой одежды.
– Моя дорогая, – воскликнула я благодарно, – ты хочешь сказать, что привезла мои вещи! Я всегда знала, ты самая восхитительная женщина в мире.
Она рассмеялась:
– Никто не может смело встретить кризис, пока не оденется подходяще. Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно… полагаю. – Я осторожно потянулась и почувствовала облегчение. – Немного одеревенела, да синяки тут и там, а в целом, – я улыбнулась ей, – на верху блаженства.
– М-м-м…– Пристально разглядывая меня, Луиза подтянула к кровати неустойчивый на вид плетеный стул. – Да-а. Похоже, твоя ужасная деревня оказалась в конце концов весьма волнующим местечком. Что с тобой произошло?
Я хихикнула с куском рогалика во рту, чувствуя волшебный подъем в крови: кошмары кончились, и яркое утреннее солнце поднялось над совсем другим миром, где последний клочок страха и неуверенности должен сморщиться и исчезнуть в изобилии света. Я сказала:
– Я была… обновлена.
– Похоже. Полагаю, ты встретила самого Оранжевого Волка?
– Собственной персоной, – подтвердила я счастливо.
– Я так и подумала. – Голос ее прозвучал мягко. – Он звонил полчаса назад. Если ты здорова и бодра, мы встречаемся с ним на ленче в отеле «Де-ла-Гар». На террасе, в час пятнадцать. А теперь, – сказала Луиза, устраиваясь поудобнее на плетеном стуле и безмятежно на меня глядя, – я умираю от любопытства и хочу, чтобы ты рассказала мне все случившееся до последней мелочи, включая то, почему этот Ричард Байрон, который оказался отцом Дэвида Бристола и которого я считала убийцей, должен звонить тебе в Марселе и приглашать на ленч, и почему он счел нужным сообщить мне, что ни он, ни мистер Марсден еще не в тюрьме, и что Роммель укусил Андре за зад, и что я должна дать тебе поспать допоздна, затем принести тебе кофе и проследить, чтобы ты взяла такси до ресторана, как если бы, – закончила Луиза на обвиняющей ноте, – он был знаком с тобой всю жизнь вместо – какого времени?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Он слегка вздрогнул и уткнулся головой мне в плечо.
– Что же ты собирался делать, получив деньги?
– Поесть.
Ответ был быстрым и эмоциональным.
Я взглянула на него.
– Бедняжка! Ты хочешь сказать, что ничего не ел весь день?
– У меня был только ленч с водителями грузовиков, и все.
– Боже мой! У меня в сумке был шоколад, но я потеряла ее. Могу утешить тебя только тем, что если бы тебя усыпили хлороформом с полным желудком, то тошнило бы гораздо сильнее. Ничего, скоро перекусишь. – Я подняла голаву, прислушиваясь, но ни один звук, кроме вздохов сосен, не доносился. – А что ты собирался делать после еды, Дэвид?
– Я хотел вернуться в Ним и поискать папу.
Я вздрогнула.
– Поискать твоего отца?
Он стыдливо взглянул на меня.
– Да. Когда вы уехали из отеля, я решил отправиться за ним.
– Не понимаю.
– В тот день в Ниме – помните? – когда мы убежали от моего отца и я сказал, что боюсь его… Это была неправда. Я начала пересматривать свои идеи заново.
– На самом деле ты никогда не считал его сумасшедшим? Ты никогда не боялся его?
Дэвид ответил презрительно:
– Конечно, нет. Бояться его? Никогда, пока жив, не буду его бояться!
Я сказала беспомощно:
– Тогда, ради Бога, объясни! Я не могу разобраться. Ты говорил, что не хочешь встречаться с ним; сказал, что это вопрос жизни и смерти; выглядел перепуганным. И что все это значило?
– Я боялся, – ответил он серьезно, – ужасно боялся, но за него, а не его. Я попробую рассказать… Можно мне начать с начала?
– Конечно.
Он начал рассказывать чистым тихим голосом, лишенным каких-либо эмоций. Странно было слушать ту же самую страшную историю ночного убийства и предательства из уст ребенка. Она отличалась от изложения Ричарда только точкой зрения.
–…И когда я услышал, что его освободили, то понял, что он поедет в Дипинг. Но он не приехал. Я ждал и ждал, а потом из полиции позвонили миссис Хатчинз – нашей экономке – и сообщили, что папа попал в автомобильную аварию и сильно ранен. Они сказали, что его отправили в больницу. Конечно, я хотел поехать навестить его, но мне сказали, он без сознания и надо подождать с визитом. Потом, довольно поздно, приехала она.
Его голос не изменился, но меня вдруг потрясла холодная ненависть, прозвучавшая в нем. Когда Дэвид продолжил, я начала понимать, что его история ужаснее, чем у Ричарда.
– Она вошла ко мне в комнату. Я не спал, конечно. Она сказала, что была в госпитале, а затем очень, очень осторожно сообщила, что папа умер. Что вы на это скажете?
– Ничего. Продолжай. Она сообщила тебе, что твой отец мертв?
– Да. И добавила, что ехать в госпиталь бесполезно, я не смогу его увидеть – он слишком сильно обгорел. Конечно, – сказал Дэвид, уткнувшись лицом куда-то возле правого уха Роммеля, – я тогда еще довольно плохо соображал. Мне не хотелось уезжать с ней, но я не мог и оставаться в Дипинге, и, в любом случае, что я мог сделать? Папа умер, она – моя мачеха, и я верил, что должен подчиняться ей. Немногое можно сделать, если ты только мальчик. Тогда я еще не привык обдумывать происходящее сам. Теперь научился.
– Знаю, – сказала я горько. Дэвид продолжил:
– Она наняла квартиру возле Буа, и мы там поселились. Относилась она ко мне довольно хорошо, но я был так несчастен, что ни на что не обращал внимания. Я просто слонялся по окрестностям. Однажды я нашел в Буа Роммеля с привязанной к хвосту консервной банкой. После этого стало лучше.
Я спросила мрачно:
– Что же случилось потом?
– Примерно три недели назад она сообщила, что папа жив.
– Господи, как ей удалось объяснить ложь о его смерти?
– Она сказала, что сделала это ради меня. – Серые глаза встретились на секунду с моими, их взгляд ничего не выражал. – Она добавила, что, по словам врачей и полиции, папа пытался совершить самоубийство.
– Дэвид!
– Да. Она подозревала, что он совершил это ужасное убийство и оно терзало его. О, – сказал Дэвид с широким жестом, – она щадила меня как могла. Она сказала, что последнее время он вел себя все чуднее и чуднее и что он, наверное, убил дядю Тони и ударил меня – в момент затмения, провала памяти. Она предписала это… есть такое слово?
– Приписала.
– Она приписала это его ужасным испытаниям на войне. Почему вы смеетесь?
– В этом есть своя ирония, – ответила я, – но это не имеет значения.
– Ну, – продолжил Дэвид, – такова была ее история. Он был болен, опасен, потому она удалила меня из беспокойной зоны.
– Ты ей поверил?
– Нет. Я знал, что он не сумасшедший, что он не убивал дядю Тони и что ударил меня точно не он. Я был уверен, что он не собирался разбивать машину и совершать самоубийство, потому что, выйдя из здания суда, он позвонил мне из Лондона и сказал, что едет прямо в Дипинг.
– Ты ей это сообщил?
– Нет. Не могу объяснить, миссис Селборн, но я начал все сильнее чувствовать, что мне следует держать свои мысли при себе. Было что-то такое… ну, что-то странное и неправильное во всем этом деле. То, что она говорила, как иногда на меня смотрела… и то, что она увезла меня с собой, хотя я точно знал, что она меня не любит… О! Многое казалось странным. И теперь все эти разговоры о папе: я уверен, она тоже не думала, что он сошел с ума. И, конечно, ничто не могло извинить ее ложь о его смерти. – Он замолчал.
– Почему же ты не написал отцу?
– Я в первую очередь об этом подумал. Но тут была загвоздка, миссис Селборн. В квартире внизу жили два парня – она сказала, ее кузены, – и они все время проводили с нами. У меня не было ни одной минуты для себя. Я не мог написать письмо без их ведома, и они прочли бы его. Более того, она хотела, чтобы я написал отцу, и это заставило меня задуматься.
– Она хотела, чтобы ты попросил его приехать и встретиться с тобой?
– Точно. – Его голос был приятным эхом голоса Ричарда. – Она сказала, что не может позволить мне вернуться в Англию, пока не увидит, в каком он состоянии, и предложила написать и пригласить его во Францию. Но она прочла бы письмо; мне не удалось бы рассказать ему о положении дел и спросить, что на самом деле с ним случилось. Она снова и снова возвращалась к письму с приглашением от меня, и это было так странно, что я заподозрил неладное и отказался. Я притворился, что поверил ее рассказу о его сумасшествии и боюсь встречаться с ним. – Он издал сухой смешок. – Черт! Она была в ярости, попав в собственную ловушку. Так можно сказать?
– Скорее, подорвавшись на собственной мине. Оставим это. Я поняла. Ты знаешь, в конце концов она написала ему сама.
Он бросил на меня еще один взгляд:
– Да, я знаю. Я позвонил ему однажды вечером.
– Ты звонил? Но…
– Его не было дома. Я… я был очень разочарован. Мне удалось вечером пробраться вниз и позвонить из квартиры кузенов, пока они были с ней. Ответила миссис Хатчинз. Она сказала, что этим утром папа получил письмо с парижским штемпелем и немедленно уехал. Я спросил, как он, и она сказала, что с ним все в порядке, но он ужасно волнуется, и вообще он только что из больницы… Кузены застукали меня по пути наверх от телефона. Я придумал какую-то ложь, но они не поверили, и после этого случая мне уже не удавалось улизнуть одному. На следующее утро мы все отправились в Лион, а потом сюда, на юг. Я ломал над этим голову, пока не решил, что они хотят заманить папу сюда вместо Парижа. И мог только предполагать, что это все, как-то связано с убийством и они замышляют недоброе.
– Ловушка, – сказала я, – с тобой в качестве приманки.
– Точно, – согласился он. – Поэтому я не собирался связываться с папой, чтобы не завлечь его сюда. Сначала я хотел убедиться, что это бесполезно. Как ни странно, в Монтелимаре кузены нас покинули, а когда мы приехали в Авиньон, она разрешила мне гулять одному…
– Нет, ты был не один, – сказала я, вспоминая Пауля Вери. – На пост заступил другой. Тебя все время сопровождали.
– В самом деле? Значит, я был прав, бежав из Нима?
– Скорее всего.
Он медленно заговорил, неосознанно, как эхо, отражая недоумение своего отца:
– Это ужасно, не знать, что делать… не знать, враги вокруг тебя или просто обычные люди. Словно все,—он содрогнулся, – перевернулось с ног на голову. Он снова вздрогнул.
– Теперь все кончилось, – заявила я твердо. – Если тебе холодно, залезай под мой жакет снова.
– Да нет, не холодно. Я только хочу знать, что произошло и откуда вы все это узнали. Послушайте, мы действительно должны здесь оставаться, миссис Селборн? Этот транспорт, о котором вы говорили…
– Он уже здесь, – прервала я его, вставая.
Я расслышала шаги человека, карабкающегося на насыпь с той стороны. Дэвид вскочил, слегка испуганный, а Роммель ощетинился.
– Кто?..
Ричард спустился вниз по склону и стоял, залитый лунным светом, глядя на сына. Поколебавшись секунду, он протянул руку.
Промчавшись мимо меня, Дэвид устремился вперед, как стрела в мишень. Руки отца сомкнулись вокруг него, и темные головы соприкоснулись.
Я быстро прошла мимо них, и Марсден протянул сверху руку, помогая мне взобраться на насыпь.
Я взглянула на него вопросительно.
Он покачал головой.
– Никаких признаков, – сказал он тихо.
Мы пошли через деревья по направлению к дороге, где фургон стоял в ожидании, развернутый носом к Марселю.
ГЛАВА 28
Две любви у меня…
Шекспир
Я проснулась в комнате, залитой ярким солнечным светом и наполненной в высшей степени восхитительным запахом кофе. Выплывая из волн глубокого и безмятежного сна, я рассматривала, моргая, смутно знакомые белые стены и красный кафельный пол. Солнце прорывалось желтыми полосами через закрытую ставню, другая была распахнута настежь, впуская золотой водопад. Крики и шумы города доносились музыкально, словно смягченные светом.
Дверь отворилась, впуская приятный запах кофе, разбудивший меня. Я подняла голову и села в постели, полностью проснувшись.
– Луиза!
Как всегда безукоризненно одетая, она стояла в дверях, глядя на меня поверх нагруженного подноса.
– Ты уже проснулась? Или я тебя потревожила? Я подумала, самое время…
– О Луиза! Как приятно снова тебя увидеть! Как ты сюда попала? И сколько сейчас времени?
Она поставила поднос мне на колени и пошла открыть вторую ставню.
– Полдень, дитя мое.
– Боже мой, в самом деле? – Я налила кофе. – Когда ты сюда приехала?
– Полтора часа назад. Первым поездом. – Она добавила рассудительно: – Ты сказала, что попала в переделку, и я знала, что у тебя нет с собой одежды.
– Моя дорогая, – воскликнула я благодарно, – ты хочешь сказать, что привезла мои вещи! Я всегда знала, ты самая восхитительная женщина в мире.
Она рассмеялась:
– Никто не может смело встретить кризис, пока не оденется подходяще. Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно… полагаю. – Я осторожно потянулась и почувствовала облегчение. – Немного одеревенела, да синяки тут и там, а в целом, – я улыбнулась ей, – на верху блаженства.
– М-м-м…– Пристально разглядывая меня, Луиза подтянула к кровати неустойчивый на вид плетеный стул. – Да-а. Похоже, твоя ужасная деревня оказалась в конце концов весьма волнующим местечком. Что с тобой произошло?
Я хихикнула с куском рогалика во рту, чувствуя волшебный подъем в крови: кошмары кончились, и яркое утреннее солнце поднялось над совсем другим миром, где последний клочок страха и неуверенности должен сморщиться и исчезнуть в изобилии света. Я сказала:
– Я была… обновлена.
– Похоже. Полагаю, ты встретила самого Оранжевого Волка?
– Собственной персоной, – подтвердила я счастливо.
– Я так и подумала. – Голос ее прозвучал мягко. – Он звонил полчаса назад. Если ты здорова и бодра, мы встречаемся с ним на ленче в отеле «Де-ла-Гар». На террасе, в час пятнадцать. А теперь, – сказала Луиза, устраиваясь поудобнее на плетеном стуле и безмятежно на меня глядя, – я умираю от любопытства и хочу, чтобы ты рассказала мне все случившееся до последней мелочи, включая то, почему этот Ричард Байрон, который оказался отцом Дэвида Бристола и которого я считала убийцей, должен звонить тебе в Марселе и приглашать на ленч, и почему он счел нужным сообщить мне, что ни он, ни мистер Марсден еще не в тюрьме, и что Роммель укусил Андре за зад, и что я должна дать тебе поспать допоздна, затем принести тебе кофе и проследить, чтобы ты взяла такси до ресторана, как если бы, – закончила Луиза на обвиняющей ноте, – он был знаком с тобой всю жизнь вместо – какого времени?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32