Аккуратно подписав каждый лист, Стеббингс взглянул на девушку и сказал:
— Джемс Карлтон из хорошей семьи. Я знал его отца.
Эйлин мгновенно вспыхнула и занялась своими бумагами.
— Он очень за вас тревожился, — говорил дальше Стеббингс. — Я был еще в постели, когда он пришел ко мне, и никогда я не видел человека, так убитого горем. Для меня было большим и приятным сюрпризом, что и полицейские деятели обладают вполне человеческими чувствами. Я уже его видел однажды, очень красивый молодой человек, и хотя жалованье его невелико, он может осчастливить любую женщину.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Стеббингс, — промолвила взволнованно Эйлин.
— Не угодно ли вам взять это письмо, — сказал Стеббингс и, изгнав из своего ума сыщиков и краснеющих девиц, погрузился в работу.
Когда Эйлин успокоилась, она с грустью почувствовала себя одинокой. Чем больше она думала о Джиме Карлтоне, тем более убеждалась, что любовь ее была односторонней, что он интересовался ею не более, чем всякой другой девушкой, и что любовь — болезнь, которая излечивается постом и воздержанием.
Размышляя так, она услышала легкий стук в дверь, и на ее «войдите» в комнату вошел высокий человек без шляпы и очень странно одетый. Слишком широкое паль-то было застегнуто до самого горла, из-под него виднелась темно-синяя пижама и ноги в башмаках, но без чулок. Он нервно гладил свою бороду и с сомнением посматривал на девушку.
— Извините, сударыня, — начал он, — это контора Стеббингса?
От изумления Эйлин встала.
— Да, вы желаете видеть мистера Стеббингса?
Он кивнул, испуганно посмотрел на дверь и закрыл ее за собою.
— Пожалуйста, — сказал он.
— Ваше имя? — спросила Эйлин.
— Вы передадите ему, что мистер Стрэтфорд Гарло желает его видеть.
От удивления Эйлин раскрыла рот.
— Стрэтфорд Гарло? Он здесь?
Незнакомец кивнул.
— Я Стрэтфорд Гарло, — сказал он.
Человек, двадцать три года носивший имя Стрэтфорда Гарло, пил чай, когда раздался звонок. Он кончил пить чай и вытер рот шелковым платком. Мистер Гарло с улыбкой встал, стряхнул крошки и, захватив по дороге пальто и шляпу, спустился с лестницы и открыл дверь.
Джим Карлтон стоял на тротуаре вместе с тремя другими сыщиками.
— Вы нужны мне, Гарло, — сказал он.
— Полагаю, что да, — шутливо ответил Гарло. — Это ваш автомобиль? — Он похлопал себя по карманам. — Кажется, я захватил все необходимое для арестованного. Вы можете надеть мне наручники, но я предпочел бы, чтобы вы этого не делали. Оружия я не ношу. Человек, сопротивляющийся аресту с оружием в руках, кажется мне трусливым варваром. Ведь у полиции свои обязанности, неприятные, а иногда и приятные, не знаю, к какой категории относятся ваши.
Элк отворил дверцу, Гарло вошел, удобно уселся в углу и спросил:
— Можно закурить?
Элк зажег спичку.
— Карлтон, вот о чем я хотел бы вас спросить, — сказал Гарло, — в газетах я прочел, что все порты находятся под наблюдением, приняты чрезвычайные меры, чтобы помешать моему бегству. Полагаю, что о моем аресте немедленно будет сообщено всем этим караульщикам. Так тяжело думать, что они бродят по холодной ветреной набережной, разыскивая человека, уже взятого под стражу, я просто не буду спать по ночам.
— Они будут извещены, — так же шутливо ответил Джим.
— Марлинга вы, конечно, отыскали? С ним не случилось ничего неприятного? Трудно себе представить душевное состояние человека, покинувшего этот свет во времена конных омнибусов и извозчичьих кэбов и возвратившегося, когда по улицам носятся спортивные автомобили со скоростью, превышающей допускаемую законами.
— Мистер Гарло в хороших руках.
— Называйте его Марлингом, — сказал Гарло, — и он останется Марлингом, пока окончательно не выяснится мое самозванство.
Он быстро перешел на другую тему.
— Мне следовало бы давно скрыться, и ваши обвинения в нарушении закона не дошли бы до меня. Но я чрезвычайно любопытен, мое задушевнейшее желание — в бестелесном, но сознательном существовании, по крайней мере еще двести тысяч лет наблюдать развитие мира! Я хотел бы увидеть зарождение новых наций, появление новых земных сил, исчезновение и образование новых материков. Двести тысяч лет! Создастся новый Рим, новая варварская Британия, новый Американский материк, населенный невиданными существами. Новые Птоломеи, новые фараоны, забальзамированные после смерти и не допускающие мысли, что их величественные гробницы засыплются песком, будут пребывать в забвении, пока не выроют их напоказ турис1ам!
Он вздохнул и сбросил пепел на пол.
— Ну, вот я и дошел до конца! Я уже предвидел его. Теперь я знаю, на какую клетку упал вихрем вращающийся шарик судьбы. Это чрезвычайно интересно!
Его быстро довезли и ввели в стальную камеру. Он с сияющим видом огляделся вокруг.
Понизив голос, он обратился к Джиму:
— Нельзя ли как-нибудь помешать газетам описывать как иронию судьбы мое заключение в тюремном доме, подаренном мною нации? Я испытываю соблазн подарить миллион фунтов тому изданию, которое удержится от этого припева.
Он молча выслушал обвинительный акт, который читал Элк, и только раз прервал его.
— Подозреваюсь в убийстве миссис Гиббинс? Какая глупость! Ну да дело адвоката опровергнуть это обвинение.
Тюремный смотритель положил ему руку на плечо, и он исчез в своей камере.
— Вот так! — со вздохом облегчения сказал Джим.
— А где настоящий Гарло? — спросил Элк.
— В доме на Парк-Лейне. Он расскажет нам свою историю, я уже пригласил стенографа к девяти часам вечера.
В девять часов бородатый человек сидел в библиотеке мистера Гарло и неуверенным голосом рассказывал свою необычайную историю.
Глава 26
— Меня зовут Стрэтфорд Селвин Мортимер Гарло, и, как вам известно, ребенком я жил у моей тетки, мисс Мерси Гарло, очень богатой и эксцентричной дамы, которая взяла меня на свое попечение и из-за этого поссорилась с моими другими тетками.
Я очень ясно помню мое раннее детство. У меня осталось представление, Марлинг это подтверждает, что я был умственно отсталым ребенком, и это ужасно беспокоило мисс Мерси, которая жила в страхе, что я мог сделаться идиотом и что сестры сочтут ее до некоторой степени виновной в этом. Страх этот совершенно овладел ею, меня не показывали гостям, и я в сущности никого не видел, кроме мисс Мерси, ее горничной миссис Эдвинс и сына этой горничной, Лемюэля, которого дважды пришлось выдавать за меня: он был очень здоровым ребенком.
Я ничего не знаю об обстоятельствах его рождения, мисс Мерси называла его по фамилии матери, и даже когда наступило время поступить ему в школу и было установлено в свидетельстве о рождении, что его отца звали Марлинг, она продолжала называть его по-прежнему.
Он был единственным товарищем моих игр, и я думаю, что он искренно любил меня и жалел за слабость рассудка. Миссис Эдвинс была безгранично честолюбива в отношении своего сына; она экономила, копила и наконец поместила его в подготовительный пансион, а когда он вырос, она потребовала от мисс Мерси денег, чтобы отправить его в университет. Все эти сведения я получил от Марлинга, а мой ум был в то время несомненно помрачен. Он рассказывал, что я был угрюмый, робкий мальчик, чрезвычайно молчаливый, и я думаю, что он совершенно правильно изобразил меня.
Страх, что родственники узнают о моем умственном состоянии, был вечной мукой для мисс Мерси. Она за перла свой дом и переехала в небольшой домик в провинции, и, если она узнавала, что сестры собираются навестить ее, она уезжала еще дальше. Три года я почти не видел Марлинга, и вдруг в один прекрасный день мисс Мерси объявила, что она пригласила ко мне гувернера; я с отвращением отнесся к этому известию, но когда узнал, что приглашен Марлинг, я был вне себя от радости. Он приехал к нам в Борнемут, и я его не узнал: он отрастил себе большую золотистую бороду, которой очень гордился. Мы подолгу разговаривали с ним; он рассказывал мне о своих приключениях, опасностях, которых ему удавалось избежать.
Я ему вполне доверял, и я знаю всю историю миссис Гиббинс. Он познакомился с ней, когда она была хорошенькой горничной у университетского инспектора. Ухаживанье пошло полным ходом, и вот в один прекрасный день приезжает в Оксфорд мать девушки, которая стала угрожать Марлингу, что, если он не женится на ее дочери, она расскажет все инспектору. Если бы она выполнила свою угрозу, он погиб бы, то есть лишился бы покровительства мисс Мерси, разбил бы надежды матери, и потому он предпочел обычный исход: они тайно обвенчались в Челтенхеме и поселились в деревушке близ Оксфорда.
Конечно, для Марлинга этот брак был губителен. Он не любил своей жены; она ненавидела его, как только способна ненавидеть невежественная, из низкой среды женщина человека, утонченность которого подчеркивает ее собственную некультурность. Кончилось тем, что он бросил ее. Через три года он узнал от ее матери, что она умерла. На самом деле это была неправда. Она вышла замуж за некоего Смита, который потом был убит на войне. Вы говорили мне, мистер Карлтон, что в ее сумочке вы не нашли брачного свидетельства.
В это время, благодаря обстоятельствам, которые я вам объясню, Марлинг располагал большим богатством. Он был вообще щедр, а деньги посылаемые им ее матери, были благодарностью за свободу. Деньги приходили аккуратно каждый квартал, и она подозревала, от кого, но у нее не было доказательств, она с удовольствием получала их; потом дочь незаконно завладела ими, назвавшись после смерти матери девичьим именем.
Марлинг был моим гувернером, и, благодаря его заботам, его, я сказал бы, любовному руководству, я почувствовал себя лучше, хотя был еще не совсем здоров, когда скончалась мисс Мерси. В своем безумии я обвинял Марлинга в ее смерти, потому что видел, как он налил что-то из зеленой бутылочки и старался разжать бледные губы мисс Мерси. Я убежден, что был несправедлив к нему, хотя он постоянно вспоминал об этой бутылочке. Я думаю, это входило в его лечебный план — поддерживать иллюзию, пока я не пойму моего заблуждения
Когда мисс Мерси умерла, я был так болен, что меня пришлось запереть в комнате, и я думаю, именно в это время миссис Эдвинс предложила план, который и был потом принят, — подменить меня Марлингом. Вы удивитесь и не поверите, что Марлинг никогда не мог простить этой женщине, что она уговорила его решиться на этот шаг. Один раз он сказал мне, что благодаря ей ом очутился в большем рабстве, чем я. Думаю, со своей точки зрения он был прав. Меня увезли в Беркшир, и я ничего не знал о замене, пока через несколько месяцев меня не перевезли в Парк-Лейн. Там он мне сказал, что мое имя Марлинг, а он Гарло. Он каждый день повторял мне это, как урок, пока я не привык к перемене.
Не думаю, чтобы меня это занимало; у меня появился большой интерес к книгам, и он всячески его поддерживал. Он с полным правом мог говорить, что хотя и держал меня в заключении, но спас от идиотизма. Спокойствие и беззаботность жизни, комфорт и умственная удовлетворенность, которыми он окружил меня, были самым лучшим лечением. Он познакомил меня с патологической стороной моего случая, читал мне книги, объяснявшие, почему мои условия жизни были самыми подходящими, и я опять скажу, он был совершенно искренен.
— Постепенно облако, обволакивавшее мой ум, стало рассеиваться. Я начал мыслить логически, последовательно, стал вникать в прочитанное. Размеры зла, которые он причинил мне, открывались все яснее. По прав-де сказать, он никогда не скрывал от меня самого факта подмены. Он поверял мне все свои мысли и поступки. Я знал о каждой придуманной им махинации. Однажды ночью он вернулся в страшном волнении и сказал мне, что слышал голос своей жены! Он заходил в квартиру человека по имени Ингл, и пока он там был, пришли две уборщицы, и у одной из них был голос его жены;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22