- Может, Копенгаген?
- Сам ты Копенгаген, - Ларсен с безнадежностью махнул рукой. -
Ладно... Как звать-то тебя?
- Климчук, мой лейтенант. Степан Климчук.
Взявшись за дверную ручку, Ларсен погрозил пальцем.
- Смотри у меня, Климчук! Степанов на земле много...
Он вошел в сарайчик и, нашарив в темноте выключатель, прикрыл дверь.
Глядя на тусклую лампу, недовольно крякнул. Ларсен не любил полумглы. Ни
тепло, ни холодно, ни рыба, ни мясо... Или уж день, или полновесная ночь.
Промежуточные стадии вызывали у него целый комплекс противоречивых чувств.
- Что ж, будем щуриться, - он еще раз обвел утлое помещение
придирчивым взором, заметив в углу бочку с водой, удивленно покачал
головой.
- Хоть пей, хоть купайся, - сказав это, он медленным шагом двинулся к
лежащему на полу Предателю. Половицы под ногами тоскливо заскрипели,
каждый шаг вызывал нестерпимое желание сморщиться. Приблизившись к
недвижному телу, он опустился на колени и, вынув из-за голенища отточенный
до бритвенного подобия клинок, несколькими движениями перерезал
опутывающие Предателя веревки.
- Пробуждайся, Искариот. Разговор имеется. Пренеприятнейший и долгий.

Для того чтобы привести пленника в чувство, понадобилось не менее
получаса.
Сначала он влил в запекшиеся, покрытые коростой губы порцию самогона,
затем, достав из поясной аптечки репротал, вогнал в худую безжизненную
руку хищную иглу. Пленный застонал. Самогон опалил ему рот, и Ларсен,
зачерпнув из бочки холодной воды, дал Предателю хлебнуть. Попутно и сам
окунул в бочку голову. Фыркая и отдуваясь, утерся носовым платком.
- И ты умойся, - велел он. - А то смотреть тошно.
Пленный никак не отреагировал на сказанное. Тогда лейтенант смочил
лежавшую на подоконнике тряпку и, не обращая внимания на стоны, протер
лицо и руки узника. Подхватив под мышки, волоком подтащил к стене и
привалил к наваленной в беспорядке мешковине. Обшарив все карманы и не
найдя курева, в досаде сплюнул.
- Что ж, поговорим натощак, - он поставил табурет на середину комнаты
и грузно уселся.
- Пока очухиваешься, кое-что тебе расскажу. Может, это тебя даже
порадует.
И, уткнувшись локтями в колени, с неспешностью усталого человека он
принялся рассказывать. Про весь свой сегодняшний день, про все
последующие: про "плуг" с "сигарами", про "слепца" и уничтоженную
артиллерийскую часть, про опустевшее село и простого, хорошего парня
Сашку. Он не сомневался, что пленный слышит его. Слышит и понимает. В
сумасшествие Ларсен уже не верил. И потому жаждал беседы. Продолжительного
разговора с ответами на все его каверзные вопросы. Еще сегодня утром он
мог бы обойтись без них, но кое-что в мире лейтенанта существенно
изменилось. Вернее сказать, не кое-что, а кое-кто, и этим кое-кем был он
сам. Вот почему Ларсен намерен был спрашивать, может быть, даже
допрашивать и если понадобится - с пристрастием. В том, что так или иначе
ему ответят, он был абсолютно убежден.
- ...В общем... Завтра тебя, милый мой, шлепнут. Приказы, сам знаешь,
не обсуждаются, - Ларсен пожал плечами. - Никого ты здесь больше не
интересуешь. Кроме одного пьяного и шибко любопытного лейтенанта...
Сказать по правде, люди вроде тебя мне всегда были непонятны. Не то чтобы
я терпеть вас не мог, но... Больно уж вы дурные какие-то. И все-то вас
касается, лезете во все щели и постоянно норовите поучить чему-то. Ну что,
скажи, вам не сидится? Ведь не умнее других! Нет!.. А не сидится! Будто
шило в одном месте! Как мыши в банке - туда-сюда, бегаете и бегаете! Одни
к власти с пеной у рта, другие в идейность. Идеологи хреновы! Сколько уж
веков людям головы морочите! И что? Лучше жить стало? Да ни хрена! Как был
десяток умниц на сто идиотов, так столько же и осталось. И через сто лет
так будет, и через тысячу. А коли нет перемен - нечего и дергаться, рубаху
на себе полосовать... Раздражаете вы меня. Ох, как раздражаете!.. - Ларсен
машинально потянулся к карману за сигаретами и, вспомнив, что уже искал и
не нашел, обозлился. - Черт бы вас всех!.. - он захрустел кулаком. - Ну
признайся! Скажи как на духу: вам что, действительно что-то сулят за это
или вы на самом деле недоделанные такие? Есть же что-то, ради чего ты
поперся туда? Или, может, это мы идиоты? Стреляем в небушко, гибнем - и
невдомек нам, что гибнем не за понюх табаку! Ты говори, не стесняйся. К
Клайпу я не побегу... Если ты действительно тот, за кого тебя все
принимают, тогда... - он выразительно изогнул бровь, - тогда, извини друг,
я сам тебя шлепну. Этот обормот у дверей не знает, но тебе-то так и быть
скажу: офицеры, мон шер, редко ходят с одной пушкой. На то они и офицеры.
А после нынешнего развеселого денька мне все спишут. В том числе и этот
маленький дисциплинарный срыв.
Пленный молчал, и Ларсен чувствовал, что в груди все жарче
разгорается злое, неуправляемое пламя.
- Ага, значит, смерть нас тоже не пугает? Так, надо понимать?
В узком лице узника что-то дрогнуло. Разлепив губы, он с трудом
прошамкал:
- А может... Может, меня пугает сама жизнь? ЭТА жизнь.
Голос его был тускл, как свет старой отсыревшей свечи. И звучал он с
тем же нездоровым потрескиванием. Поневоле Ларсен подумал о выбитых зубах,
о крепких кулаках Клайпа. Мысль была с примесью жалости и Ларсена удивила.
Не для того он приперся сюда, чтобы плакаться и сочувствовать. Отогнав ее,
он заставил себя думать о Сашке, о погибшем майоре.
Репротал все-таки действовал, к пленному постепенно прибывали силы.
- Вот как?.. А что, разве есть какая-то другая жизнь? Я имею в виду -
кроме этой?
- Этого никто не знает... Но думаю, что есть.
- Прелестно! - Ларсен присвистнул. - И сколько же их всего? Две, три?
Или того больше?
- Наверное, больше, - пленный с усилием качнул головой. - Но это моя
вера. Каждый волен верить в свое. Мне нравится учение Будды. И я готов к
своей новой жизни.
- Еще бы не готов, - Ларсен усмехнулся. - В твоем-то положении!.. А в
общем - не суть важно. Тем более занятно, каким таким манером тебя
сговорили на телевизионное шоу. Верующие - народ храбрый. Как же ты тогда
сломался? Или запугали чем?
- Меня не запугивали. Я... Я сам уговорил их, - после каждой фразы
пленник, словно уставая, делал заполненную тяжелым дыханием паузу. - Я
верил в то, что говорил.
- Верил? А сейчас? Сейчас, стало быть, уже нет? - Ларсен с грохотом
придвинул табурет ближе. - Отчего такая перемена, дружище?
- Мы все меняемся. Что-то понял и я. Что-то такое, чего не понимал
раньше, - пленный пошевелился, выбирая положение поудобнее. На лице его
промелькнула гримаса боли. Должно быть, ребра у него были основательно
помяты.
- Я считал, что война - еще одна попытка остановить нас. Попытка
волевым способом вернуть на праведный путь развития.
- А им, конечно, этот праведный путь известен, - ехидно вставил
Ларсен.
- Вполне вероятно. Потому что они выше нас. И добрее... Во всяком
случае - общее направление они представляют.
- Ну-у... Положим, общее направление - это и Серж с Бунгой обрисуют
без труда.
- И тем не менее ваши Серж с Бунгой будут продолжать воевать.
- Ты уж прости их за это, - Ларсен шутовски развел руками. - Что с
них взять! Самые обыкновенные люди и по мере сил стараются выполнять свой
долг.
- Выполнять так, как они его понимают.
- Разумеется!
- Вот и происходит то, что происходит. Песчинка к песчинке набирается
критическая масса, и очевидный лже-прогресс мало-помалу заводит людей в
тупик.
- Спасибо за открытие, - Ларсен поклонился. - А мы-то, глупыши, не
догадывались. Все глазели и никак не могли налюбоваться на самих себя в
зеркало. Оды человечеству сочиняли, в "грин пис" играли, в помощь братским
народам. Так все славно было и вдруг - на тебе! - набили шишку. Оказалось
- ползли прямиком в ад... Если это все, до чего ты додумался, могу только
посочувствовать. Как же! Самостоятельно выйти на одну из самых затрепанных
тем. Браво!.. - подавшись вперед, Ларсен взорвался. - А не кажется ли
тебе, милейший, что это давным-давно понимают все на свете. Все до
последнего идиота! Потому что - старо, как мир! Бородато и тривиально!
- Значит, понимать - это еще не прочувствовать!
Впервые за время беседы в голосе пленника прозвучали твердые нотки.
- Иногда между осмыслением и чувственным восприятием пролетает целая
жизнь. И главное зачастую приходит лишь на смертном одре. Неудивительно,
что так мало людей сознается в том, что прожитым они довольны.
- Пусть! - яростно прорычал Ларсен. - Пусть недовольны и пусть дорога
наша отвратительна! Но что с того? Кому какое дело до наших ошибок и
нашего пути?! Мне, индивидууму с большой буквы, важно прежде всего то, что
это мой путь! И мне интересно прошагать его самостоятельно - своими
собственными ножками! - он яростно потряс перед лицом лежащего
указательным пальцем. - Не под указку многомудрого наставника! И не по
совету папеньки с маменькой! А САМОСТОЯТЕЛЬНО!
- Я понимаю... Конечно, я понимаю... - потерянно забормотал пленник.
- В сущности это и есть первое заблуждение людей, - он неожиданно
приподнялся на своем ложе из мешковины и неверной рукой ткнул в
лейтенанта. - Но ведь и вы должны в конце концов уяснить, что нельзя
говорить о вашем и только о ВАШЕМ пути?! Родители живут, примеряясь к
судьбе детей, старики - примеряясь к судьбе внуков. Иначе и быть не может.
И тот же скандальный сосед отравляет существование всем, кто живет
поблизости. Наши судьбы переплетены теснейшим образом. Тонущий никогда не
тонет в одиночку! Так уж получается, что мы прихватываем с собой на дно
всех, до кого можем только дотянуться. И точно так же по собственному
неразумению и капризу человечество тянет за собой своих меньших братьев.
Если мы исчезнем, то исчезнем вместе с лесами, океанами и реками. Уверены
ли вы, что хоть малая часть природы избежит вируса всепроникающей
цивилизации?.. Очень сомнительно. Человек умудрился стать вездесущим. И уж
поверьте, - погружаясь на дно, он распахнет руки пошире, - узник сделал
небольшую паузу, переводя дух. - А теперь посудите: если технологический
прогресс - целиком и полностью ваше достояние, в чем же провинилась
природа? В слепом эгоизме о ней ВЫ даже не вспоминаете!
Это "вы" и "ваше" Ларсен решил про себя отметить. На всякий случай.
Вы - то бишь, люди, - замечательно! А кто же тогда - эти самые "мы"?..
Пленник тем временем продолжал распаляться.
- ...Один-единственный раз попробуйте взглянуть на случившееся под
иным углом зрения. Лиса выслеживает полевку, и вот является охотник.
Полевка ему не нужна, ему нужна лисья шкура. И разумеется, по отношению к
лисе он - хищник и оккупант, но согласитесь, точка зрения полевой мыши
будет несколько иной. Другими словами - все, за что я ратовал, было правом
всего сущего на жизнь.
- Ну а как насчет человеческих прав?
- И это само собой. Но будучи разумным, человек должен первым делать
шаг назад, а значит - и навстречу.
- Это на своей-то земле и навстречу?
Пленник взглянул на Ларсена страдающими глазами и протяжно вздохнул.
В легких у него что-то булькающе клокотнуло.
- Господи!.. Почему вы так уверены, что это ваша земля?
- Да потому что мы родились на ней и выросли!
- Но вы не создавали ее и не возделывали. Не вы придумали эти океаны
и не вы подарили жизнь миллионам животных. Данное вам в аренду вы попросту
присвоили, но и присвоив, тут же принялись делить, чем, собственно, и
занимаетесь вплоть до последнего времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11