Несколько раз встречные делали попытку заговорить с беглецами, но те поспешно проплывали мимо, несмотря на все сигналы и оклики. С низовьев реки никто не перегонял их. Беглецы работали веслами с утра до ночи, а на время стоянок втаскивали челнок на берег и разводили костер из хвороста, так как в воздухе уже чувствовалось приближение зимы.
Не одни только жители этой страны с их поселками удивляли молодую француженку, просиживавшую целыми днями на корме. Муж и Амос Грин указывали ей на леса и на многое другое, что без этого ускользнуло бы от ее внимания. Го из расселины дерева вдруг выглядывала пушистая морда енота, то под прибрежными кустами смело проплывала выдра с белой рыбкой в зубах, то дикая кошка кралась по сучку, устремив злые желтые глаза на белок, игравших на другом конце ветки; то канадский дикобраз стремительно, с треском пролагал себе путь сквозь спутанную поросль желтых цветов смолистых кустарников и черники. Адель уже научилась различать крик трясогузки и трепет ее крыльев среди листвы, нежное щебетанье белой с черным стрепетки и протяжное мяуканье кошки-птицы. На широкой глубокой реке, среди чудного концерта природы, доносившегося с берегов, среди красоты умирающего леса, горевшего всеми красками, какие только могли представляться воображению художника, Адель как бы ожила. Улыбка снова появилась на ее губах, и румянец, какого не могла дать ей и Франция, играл теперь на ее щеках. Де Катина видел эту перемену, но она не радовала его… Он чувствовал гнетущий страх, зная, что природа создала эти леса раем, но люди превратили их в ад. Здесь за красою этих вянущих листьев и чудных последних цветов таится неописуемый роковой ужас. Часто ночью, лежа на подстилке из сосновых веток у потухающего костра, он смотрел на укутанную в одеяло фигурку, мирно спящую рядом, и думал, какое право он имел подвергать страшным опасностям дорогое ему существо, решая утром же повернуть лодку к Квебеку и покорно склонить голову перед ожидавшей его судьбой. Но рассвет будил мысли об унижении, страшном возвращении на родину, разлуке, ожидавшей супругов на галерах или в тюрьме, — и намерения, продиктованные ночью, исчезали при свете дня.
На седьмой день беглецы остановились в нескольких милях от устья реки Ришелье, где де Сорель выстроил громадное укрепление, форт Ришелье. Отсюда было недалеко до земель вельможи, знакомого де Катина, на поддержку которого он рассчитывал. Они провели ночь на островке посреди реки и на заре, только что принялись стаскивать свой челнок с песчаной отмели, как вдруг Эфраим Савэдж заворчал что-то себе под нос, указывая на реку.
Вверх по ней неслась большая лодка со всей быстротой, какую могли придать ей двенадцать весел. На корме сидела темная фигура, наклонявшаяся в такт каждому взмаху весел, словно пожираемая стремлением придать лодке еще больше ходу. Ошибиться было нельзя: это был фанатик-монах, оставленный беглецами на острове.
Путешественники спрятались в кусты и выждали, пока погоня не промчалась мимо них и не скрылась за поворотом реки. Потом они смущенно посмотрели друг на друга.
— Лучше было выкинуть его за борт или тащить с собой как балласт, — проговорил наконец Эфраим. — Теперь он далеко впереди нас и несется во всю прыть.
— Ну, дела уж не поправишь, — заметил Амос.
— Как же поступить? — уныло проговорил де Катина. — Этот мстительный дьявол разблаговестил всем и в порту и здесь по реке. Он из Квебека. Это лодка губернатора с ходом в полтора раза быстрее нашей.
— Дайте-ка мне подумать, — вымолвил Амос Грин. Он сел на упавший кленовый ствол и подпер руками голову. — Ну, — наконец решил он, — если нельзя идти вперед и невозможно назад, то остается только удариться в сторону. Не правда ли, Эфраим?
— Да, парень, так; когда нельзя плыть, приходится лавировать; только у нас-то мелко с обоих бортов.
— Нельзя идти на север, значит надо продвигаться на юг.
— Оставить лодку?
— Это наш единственный шанс на спасение. Мы можем пройти лесом к усадьбе на Ришелье. Мы заметем следы, и монах останется в дураках, оставаясь на реке Св. Лаврентия.
— Другого выхода нет, — печально согласился Эфраим. — Не люблю ходить лесом, раз можно еще плыть водой, да и не бывал в нем со времен короля Филиппа. Тут уж тебе и карты в руки, смотри не сбивайся, Амос.
— Это путь не дальний. Выйдем на южный берег и двинемся. Амори, если ваша жена устанет, мы можем по очереди нести ее.
— Ах, вы себе и представить не можете, какой я хороший ходок. На этом чудесном воздухе можно шагать бесконечно.
— Ну, так переезжаем.
Через несколько минут они были уже у другого берега, причалив к опушке леса. Мужчины разделили между собой ружья, заряды, провизию и скудный багаж. Затем беглецы расплатились с индейцами, приказав им строго-настрого никому не указывать направления их пути, и, повернувшись спиной к реке, углубились в безмолвный лес.
Глава XXXI. ВЛАДЕЛЕЦ «СВ. МАРИИ»
Изгнанники, оставив направо форт С. — Луи, откуда доносился колокольный звон, поспешно продвигались вперед, меж тем солнце на горизонте спустилось уже низко, и на просеках лежали длинные, словно от деревьев, тени кустов. Вдруг перед ними, среди стволов, вместо зеленой травы сверкнула голубая вода, и беглецы увидели широкую быструю реку. Во Франции она считалась бы громадной, но видевших реку Св. Лаврентия она не могла поразить своим простором. Амос и де Катина уже раньше бывали на Ришелье, но теперь сердца их радостно забились, ибо они знали, что по этой реке лежит прямой путь: одному — домой, другому — к покою и свободе. Всего несколько дней по Ришелье, еще немного по прекрасным, усеянным островами озерам Шамплен и Св. Сакраменто, под тенью деревьев Адирондика — и они очутятся в верховьях Гудзона и все пережитые трудности и опасности станут только предметом разговоров в зимние вечера.
На другом берегу лежала страна страшных ирокезов и в двух местах они заметили дым, поднимавшийся к вечернему небу. Они помнили слова одного траппера, что воинственные отряды индейцев еще не переходили через реку, а потому смело шли по тропинке вдоль восточного берега. Однако через несколько шагов их остановил грозный военный оклик и из чащи показались два мушкетных дула, направленных на них.
— Мы друзья! — крикнул де Катина.
— Откуда вы? — спросил невидимый часовой.
— Из Квебека.
— А куда идете?
— Навестить г-на Шарля де ла Ну, владельца «Св. Марии».
— Прекрасно. Опасности нет, дю Лю. С ними еще и дама. Приветствую вас от имени моего отца, мадам.
Из чащи вышли двое людей. Один из них мог свободно сойти за чистокровного индейца, если бы не учтивые слова, произнесенные на безукоризненном французском языке. Это был высокий, стройный молодой человек, очень смуглый, с проницательными черными глазами и резкими, неумолимыми очертаниями рта, указывавшими на несомненно индейское происхождение. Его жесткие длинные волосы были собраны кверху в чуб; воткнутое в них орлиное перо служило единственным украшением. Грубая кожаная куртка и мокасины из оленьей шкурки совершенно походили на одежду Амоса Грина, но блеск золотой цепи на поясе, драгоценное кольцо на пальце и изящной работы мушкет придавали элегантность всему костюму юноши. Широкая желтая полоса охры на лбу и томагавк у пояса еще более усиливали впечатление двойственности от всей его наружности.
Его товарищ был несомненно природный француз, пожилой, темноволосый и жилистый, с жесткой черной бородой и суровым энергичным лицом. На нем также была охотничья одежда, а за ярким, полосатым поясом торчала пара длинных пистолетов. Его оленья куртка была увешана спереди крашеными иглами дикобраза и индейскими бусами, а ярко-красные штиблеты — бахромой из енотовых хвостов. Опершись на длинное темное ружье, он смотрел на путников, между тем как молодой человек шел им навстречу.
— Извините наши предосторожности, — проговорил последний. — Никогда нельзя предвидеть, что предпримут эти негодяи с целью провести нас. Боюсь, мадам, что столь долгий и трудный путь был для вас чрезвычайно утомительным.
Бедная Адель, славившаяся своей опрятностью даже среди хозяев улицы Св. Мартина, едва осмелилась взглянуть на свое испачканное и грязное платье. Она с улыбкой переносила все опасности и усталость, но выдержка чуть не изменила ей при мысли, что она в таком виде оказалась перед посторонними.
— Моя мать будет очень рада принять вас и позаботиться о всем необходимом, — поспешно проговорил молодой человек, как будто читая ее мысли. — Но вас, сударь, я, наверно, где-то видел прежде.
— И я вас также! — воскликнул гвардеец. — Я Амори де Катина, бывший офицер Пикардийского полка. Вы, без сомнения, Ахилл де ла Ну де Сен-Мари. Припоминаю, видал вас на губернаторских приемах в Квебеке, где вы бывали вместе с вашим отцом.
— Да, это я, — ответил молодой человек, протягивая руку и улыбаясь несколько принужденно.
Де Катина действительно помнил этого юношу как одного из многочисленных молодых дворян, приезжавших раз в год в Квебек. Там они справлялись о последних модах, болтали о прошлогодних версальских сплетнях и хоть в продолжение нескольких недель жили жизнью, соответствовавшей традициям их сословия. Сейчас, под тенью больших дубов, с чубом и военной татуировкой на лице, с мушкетом в руке и томагавком за поясом, этот юноша казался совсем иным существом.
— У нас в лесах одна жизнь, а в городе — другая, — произнес он, — хотя мой добрый отец не признает этого и повсюду таскает Версаль за собой. Вы знаете его, месье, и потому излишне объяснять вам мои слова. Но настал час смены и мы в состоянии проводить вас до дому.
Двое людей в одежде канадских фермеров, держа ружья так, что опытный глаз де Катина сейчас же признал в них хорошо обученных солдат, внезапно появились перед разговаривавшими. Молодой де ла Ну, коротко отдав им несколько приказаний, пошел с беглецами вдоль тропинки.
— Вы, может быть, не знаете лично моего приятеля, — произнес он, указывая на другого часового, — но я уверен, что имя его вам знакомо. Это Грейсолон дю Лю.
Амос и де Катина с величайшим любопытством и интересом посмотрели на знаменитого предводителя «лесных бродяг» — человека, проведшего в лесах всю жизнь, неразговорчивого, ничего не записывавшего и постоянно оказывавшегося впереди повсюду, где только встречалось затруднение или грозила опасность. В эти пустынные дикие западные страны его бросила не религия или жажда наживы, а горячая любовь к природе и страсть к авантюре. У этого человека был атрофирован инстинкт честолюбия, и он никогда не пытался описывать своих странствований по белу свету. Никто не знал, где он бывал и где останавливался. На целые месяцы исчезал он из поселков колонистов, пропадал в обширных равнинах Дакоты или в громадных пустынях северо-запада и вдруг в один прекрасный день внезапно появлялся в поместье или в каком-либо другом форпосте цивилизации, несколько более худой и загорелый, чем прежде, но по-прежнему молчаливый. Индейцы отдаленнейших частей материка отлично знали его. Он мог взбудоражить целые племена и приводить на помощь французам по тысяче разрисованных людоедов, говоривших на никому неизвестном языке и появлявшихся с берегов никому, кроме него, неведомых рек. Самые смелые французские пионеры, достигнув после многочисленных приключений, по их мнению, новооткрытой земли, часто встречали там дю Лю, сидящего у костра, с трубкой во рту рядом с какой-нибудь женщиной. Иногда, сбившись с пути, окруженные опасностями путники за тысячи миль от друзей внезапно натыкались на этого молчаливого человека с одним или двумя товарищами. Дю Лю выводил путников из затруднений и исчезал столь же внезапно, как и появлялся. Таков был тот, кто шел рядом с беглецами вдоль берега реки Ришелье, и Амос и де Катина знали, что его присутствие здесь является зловещим симптомом, так как Грейсолон дю Лю всегда находился в местах, которым грозила неминуемая опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Не одни только жители этой страны с их поселками удивляли молодую француженку, просиживавшую целыми днями на корме. Муж и Амос Грин указывали ей на леса и на многое другое, что без этого ускользнуло бы от ее внимания. Го из расселины дерева вдруг выглядывала пушистая морда енота, то под прибрежными кустами смело проплывала выдра с белой рыбкой в зубах, то дикая кошка кралась по сучку, устремив злые желтые глаза на белок, игравших на другом конце ветки; то канадский дикобраз стремительно, с треском пролагал себе путь сквозь спутанную поросль желтых цветов смолистых кустарников и черники. Адель уже научилась различать крик трясогузки и трепет ее крыльев среди листвы, нежное щебетанье белой с черным стрепетки и протяжное мяуканье кошки-птицы. На широкой глубокой реке, среди чудного концерта природы, доносившегося с берегов, среди красоты умирающего леса, горевшего всеми красками, какие только могли представляться воображению художника, Адель как бы ожила. Улыбка снова появилась на ее губах, и румянец, какого не могла дать ей и Франция, играл теперь на ее щеках. Де Катина видел эту перемену, но она не радовала его… Он чувствовал гнетущий страх, зная, что природа создала эти леса раем, но люди превратили их в ад. Здесь за красою этих вянущих листьев и чудных последних цветов таится неописуемый роковой ужас. Часто ночью, лежа на подстилке из сосновых веток у потухающего костра, он смотрел на укутанную в одеяло фигурку, мирно спящую рядом, и думал, какое право он имел подвергать страшным опасностям дорогое ему существо, решая утром же повернуть лодку к Квебеку и покорно склонить голову перед ожидавшей его судьбой. Но рассвет будил мысли об унижении, страшном возвращении на родину, разлуке, ожидавшей супругов на галерах или в тюрьме, — и намерения, продиктованные ночью, исчезали при свете дня.
На седьмой день беглецы остановились в нескольких милях от устья реки Ришелье, где де Сорель выстроил громадное укрепление, форт Ришелье. Отсюда было недалеко до земель вельможи, знакомого де Катина, на поддержку которого он рассчитывал. Они провели ночь на островке посреди реки и на заре, только что принялись стаскивать свой челнок с песчаной отмели, как вдруг Эфраим Савэдж заворчал что-то себе под нос, указывая на реку.
Вверх по ней неслась большая лодка со всей быстротой, какую могли придать ей двенадцать весел. На корме сидела темная фигура, наклонявшаяся в такт каждому взмаху весел, словно пожираемая стремлением придать лодке еще больше ходу. Ошибиться было нельзя: это был фанатик-монах, оставленный беглецами на острове.
Путешественники спрятались в кусты и выждали, пока погоня не промчалась мимо них и не скрылась за поворотом реки. Потом они смущенно посмотрели друг на друга.
— Лучше было выкинуть его за борт или тащить с собой как балласт, — проговорил наконец Эфраим. — Теперь он далеко впереди нас и несется во всю прыть.
— Ну, дела уж не поправишь, — заметил Амос.
— Как же поступить? — уныло проговорил де Катина. — Этот мстительный дьявол разблаговестил всем и в порту и здесь по реке. Он из Квебека. Это лодка губернатора с ходом в полтора раза быстрее нашей.
— Дайте-ка мне подумать, — вымолвил Амос Грин. Он сел на упавший кленовый ствол и подпер руками голову. — Ну, — наконец решил он, — если нельзя идти вперед и невозможно назад, то остается только удариться в сторону. Не правда ли, Эфраим?
— Да, парень, так; когда нельзя плыть, приходится лавировать; только у нас-то мелко с обоих бортов.
— Нельзя идти на север, значит надо продвигаться на юг.
— Оставить лодку?
— Это наш единственный шанс на спасение. Мы можем пройти лесом к усадьбе на Ришелье. Мы заметем следы, и монах останется в дураках, оставаясь на реке Св. Лаврентия.
— Другого выхода нет, — печально согласился Эфраим. — Не люблю ходить лесом, раз можно еще плыть водой, да и не бывал в нем со времен короля Филиппа. Тут уж тебе и карты в руки, смотри не сбивайся, Амос.
— Это путь не дальний. Выйдем на южный берег и двинемся. Амори, если ваша жена устанет, мы можем по очереди нести ее.
— Ах, вы себе и представить не можете, какой я хороший ходок. На этом чудесном воздухе можно шагать бесконечно.
— Ну, так переезжаем.
Через несколько минут они были уже у другого берега, причалив к опушке леса. Мужчины разделили между собой ружья, заряды, провизию и скудный багаж. Затем беглецы расплатились с индейцами, приказав им строго-настрого никому не указывать направления их пути, и, повернувшись спиной к реке, углубились в безмолвный лес.
Глава XXXI. ВЛАДЕЛЕЦ «СВ. МАРИИ»
Изгнанники, оставив направо форт С. — Луи, откуда доносился колокольный звон, поспешно продвигались вперед, меж тем солнце на горизонте спустилось уже низко, и на просеках лежали длинные, словно от деревьев, тени кустов. Вдруг перед ними, среди стволов, вместо зеленой травы сверкнула голубая вода, и беглецы увидели широкую быструю реку. Во Франции она считалась бы громадной, но видевших реку Св. Лаврентия она не могла поразить своим простором. Амос и де Катина уже раньше бывали на Ришелье, но теперь сердца их радостно забились, ибо они знали, что по этой реке лежит прямой путь: одному — домой, другому — к покою и свободе. Всего несколько дней по Ришелье, еще немного по прекрасным, усеянным островами озерам Шамплен и Св. Сакраменто, под тенью деревьев Адирондика — и они очутятся в верховьях Гудзона и все пережитые трудности и опасности станут только предметом разговоров в зимние вечера.
На другом берегу лежала страна страшных ирокезов и в двух местах они заметили дым, поднимавшийся к вечернему небу. Они помнили слова одного траппера, что воинственные отряды индейцев еще не переходили через реку, а потому смело шли по тропинке вдоль восточного берега. Однако через несколько шагов их остановил грозный военный оклик и из чащи показались два мушкетных дула, направленных на них.
— Мы друзья! — крикнул де Катина.
— Откуда вы? — спросил невидимый часовой.
— Из Квебека.
— А куда идете?
— Навестить г-на Шарля де ла Ну, владельца «Св. Марии».
— Прекрасно. Опасности нет, дю Лю. С ними еще и дама. Приветствую вас от имени моего отца, мадам.
Из чащи вышли двое людей. Один из них мог свободно сойти за чистокровного индейца, если бы не учтивые слова, произнесенные на безукоризненном французском языке. Это был высокий, стройный молодой человек, очень смуглый, с проницательными черными глазами и резкими, неумолимыми очертаниями рта, указывавшими на несомненно индейское происхождение. Его жесткие длинные волосы были собраны кверху в чуб; воткнутое в них орлиное перо служило единственным украшением. Грубая кожаная куртка и мокасины из оленьей шкурки совершенно походили на одежду Амоса Грина, но блеск золотой цепи на поясе, драгоценное кольцо на пальце и изящной работы мушкет придавали элегантность всему костюму юноши. Широкая желтая полоса охры на лбу и томагавк у пояса еще более усиливали впечатление двойственности от всей его наружности.
Его товарищ был несомненно природный француз, пожилой, темноволосый и жилистый, с жесткой черной бородой и суровым энергичным лицом. На нем также была охотничья одежда, а за ярким, полосатым поясом торчала пара длинных пистолетов. Его оленья куртка была увешана спереди крашеными иглами дикобраза и индейскими бусами, а ярко-красные штиблеты — бахромой из енотовых хвостов. Опершись на длинное темное ружье, он смотрел на путников, между тем как молодой человек шел им навстречу.
— Извините наши предосторожности, — проговорил последний. — Никогда нельзя предвидеть, что предпримут эти негодяи с целью провести нас. Боюсь, мадам, что столь долгий и трудный путь был для вас чрезвычайно утомительным.
Бедная Адель, славившаяся своей опрятностью даже среди хозяев улицы Св. Мартина, едва осмелилась взглянуть на свое испачканное и грязное платье. Она с улыбкой переносила все опасности и усталость, но выдержка чуть не изменила ей при мысли, что она в таком виде оказалась перед посторонними.
— Моя мать будет очень рада принять вас и позаботиться о всем необходимом, — поспешно проговорил молодой человек, как будто читая ее мысли. — Но вас, сударь, я, наверно, где-то видел прежде.
— И я вас также! — воскликнул гвардеец. — Я Амори де Катина, бывший офицер Пикардийского полка. Вы, без сомнения, Ахилл де ла Ну де Сен-Мари. Припоминаю, видал вас на губернаторских приемах в Квебеке, где вы бывали вместе с вашим отцом.
— Да, это я, — ответил молодой человек, протягивая руку и улыбаясь несколько принужденно.
Де Катина действительно помнил этого юношу как одного из многочисленных молодых дворян, приезжавших раз в год в Квебек. Там они справлялись о последних модах, болтали о прошлогодних версальских сплетнях и хоть в продолжение нескольких недель жили жизнью, соответствовавшей традициям их сословия. Сейчас, под тенью больших дубов, с чубом и военной татуировкой на лице, с мушкетом в руке и томагавком за поясом, этот юноша казался совсем иным существом.
— У нас в лесах одна жизнь, а в городе — другая, — произнес он, — хотя мой добрый отец не признает этого и повсюду таскает Версаль за собой. Вы знаете его, месье, и потому излишне объяснять вам мои слова. Но настал час смены и мы в состоянии проводить вас до дому.
Двое людей в одежде канадских фермеров, держа ружья так, что опытный глаз де Катина сейчас же признал в них хорошо обученных солдат, внезапно появились перед разговаривавшими. Молодой де ла Ну, коротко отдав им несколько приказаний, пошел с беглецами вдоль тропинки.
— Вы, может быть, не знаете лично моего приятеля, — произнес он, указывая на другого часового, — но я уверен, что имя его вам знакомо. Это Грейсолон дю Лю.
Амос и де Катина с величайшим любопытством и интересом посмотрели на знаменитого предводителя «лесных бродяг» — человека, проведшего в лесах всю жизнь, неразговорчивого, ничего не записывавшего и постоянно оказывавшегося впереди повсюду, где только встречалось затруднение или грозила опасность. В эти пустынные дикие западные страны его бросила не религия или жажда наживы, а горячая любовь к природе и страсть к авантюре. У этого человека был атрофирован инстинкт честолюбия, и он никогда не пытался описывать своих странствований по белу свету. Никто не знал, где он бывал и где останавливался. На целые месяцы исчезал он из поселков колонистов, пропадал в обширных равнинах Дакоты или в громадных пустынях северо-запада и вдруг в один прекрасный день внезапно появлялся в поместье или в каком-либо другом форпосте цивилизации, несколько более худой и загорелый, чем прежде, но по-прежнему молчаливый. Индейцы отдаленнейших частей материка отлично знали его. Он мог взбудоражить целые племена и приводить на помощь французам по тысяче разрисованных людоедов, говоривших на никому неизвестном языке и появлявшихся с берегов никому, кроме него, неведомых рек. Самые смелые французские пионеры, достигнув после многочисленных приключений, по их мнению, новооткрытой земли, часто встречали там дю Лю, сидящего у костра, с трубкой во рту рядом с какой-нибудь женщиной. Иногда, сбившись с пути, окруженные опасностями путники за тысячи миль от друзей внезапно натыкались на этого молчаливого человека с одним или двумя товарищами. Дю Лю выводил путников из затруднений и исчезал столь же внезапно, как и появлялся. Таков был тот, кто шел рядом с беглецами вдоль берега реки Ришелье, и Амос и де Катина знали, что его присутствие здесь является зловещим симптомом, так как Грейсолон дю Лю всегда находился в местах, которым грозила неминуемая опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50