То, что вам нравится сегодня, раздражает вас завтра. Но я, конечно, изменю все, что может оскорблять ваш вкус, – сказала Жозефина с удивительной кроткостью.
Император сделал несколько шагов в толпу, которая, расступившись, образовала проход, через который мы могли идти. Затем он снова остановился и через плечо взглянул на императрицу.
– Сколько раз повторял я вам, Жозефина, что я не выношу вульгарных женщин?!
– Я хорошо знаю это, Наполеон!
– Почему же тогда я вижу здесь m-me Шевре?
– Но право же она не так вульгарна.
– Она вульгарнее, чем должна быть. Я предпочитаю не видеть ее. Кто это такая? – он указал на молодую девушку в голубом платье. Несчастная затряслась от ужаса, видя, что имела несчастье привлечь на себя внимание раздраженного императора.
– Это mademoiselle де Бержеро!
– Сколько ей лет?
– 23, Ваше Величество!
– Вам пора выходить замуж! В двадцать три года все женщины должны быть замужем. Почему же вы до сих пор не сделали этого?
Бедная девушка, казалось, была неспособна произнести хотя бы одно слово; императрица, желая выручить ее из беды, добродушно заметила, что с этим вопросом надо было бы обратиться к молодым людям.
– Ах, так вот в чем затруднение? – сказал он. – Тогда беру на себя заботы о вас, m-lle, и найду вам супруга!
Он повернулся и, к моему ужасу, я увидал, что он вопрошающе смотрел на меня.
– Мы и вам найдем жену, m-r де Лаваль, – сказал он. – Об этом, впрочем, речь впереди! Ваше имя? – обратился он к оставшемуся совершенно покойным, изящному человеку в черном.
– Я музыкант по професии, Гретри!
– Да, да, я припоминаю вас! Я видел вас сотни раз, но никак не могу запомнить ваше имя. Кто вы? – обратился он к следующему. – Мое имя Иосиф де Шенье.
– Ах, да я видел вашу трагедию. Я не помню ее названия, но она плоха. Вы написали что-нибудь еще?
– Да, Ваше Величество. Вы разрешили мне посвятить последний том моих произведений вам!
– Очень возможно, но только у меня не было времени, чтобы прочесть его. Жаль, чьл у нас во Франции нет поэтов, потому что события последних лет дали бы довольно материала даже для Гомера и Вергилия. К сожалению, я могу создавать королевства, но не поэтов! Кто, по вашему мнению, лучший французский писатель?
– Расин, Ваше Величество!
– Ну тогда вы мало знакомы с литературой, потому что Корнель несравненно выше. Я плохо разбираю красоту стихов, но я могу симпатизировать или не симпатизировать духу поэта, и я считаю, что Корнель – величайший из всех поэтов. Я бы сделал его моим первым министром, если бы он жил в одну эпоху со мною. Я удивляюсь его уму, его знанию человеческого сердца и глубине его чувств. Что вы пишите теперь? – Я пишу трагедию из времен Генриха IV, Ваше Величество! – Это совершенно лишнее! Сюжет выбран вами слишком близко к нам, а я не желаю иметь на сцене современную политику. Пишите лучше пьесы об Александре. Ваше имя?
Он обратился к тому же музыканту, с которым только что говорил. – Я Гетри, музыкант, – спокойно повторил тот.
Император вспыхнул на мгновение от его краткого ответа, но не сказал ни слова и перешел к нескольким дамам, стоявшим у входа в комнату для карточной игры.
– Рад вас видеть, madame, – сказал он ближайшей из них. – Я надеюсь, вы себя лучше ведете? Мне сообщали о вас из Парижа различные сплетни, которые, говорят, доставили большое удовольствие и пищу для пересудов всему кварталу Сен Жермен.
– Я прошу, Ваше Величество, пояснить вашу мысль, – недовольным тоном возразила она.
– Сплетни соединяют ваше имя с именем полковника Лассаля! – Это клевета, Ваше Величество!
– Очень возможно, но только странно что-то, чтобы всем в одно и то же время пришла мысль сплетничать только о вас. В этом отношении вы, вероятно, самая несчастная из дам: ведь только что у вас был скандал с адъютантом Раппа. Должно же это когда-нибудь иметь конец! Ваше имя? – обернулся он к другой.
– Mademoiselle де Перигор!
– Сколько вам лет?
– Двадцать лет.
– Вы слишком худы, и ваши локти красны… Боже мой! Мadame Буамезон, неужели вы не можете являться ко Двору в чем-нибудь другом, а не в этом сером платье с красным тюрбаном и бриллиантовым полумесяцем? – Но я ни разу еще не надевала его, Ваше Величество!
– Ну, значит, у вас есть другое такое же, потому что я уже успел несколько раз видеть на вас одно и то же! Никогда не показывайтесь в этом костюме при мне! Monsieur де Ремюсат, я дал вам хорошее жалованье. Почему же вы так скаредничаете?
– Я проживаю сколько нужно, Ваше Величество!
– Я слышал, что вы продали ваш экипаж? Я даю вам деньги совсем не для того, чтобы вы их сберегали в банках! Вы занимаете высокий пост и должны жить соответственно вашему положению. Я желаю, чтобы у вас снова был экипаж, когда я вернусь в Париж. Примите к сведению! Жюно, бездельник! Я слышал, вы записались в азартные игроки и совершенно проигрались? Не забывайте, что карты – самая трудная дорога к счастью!
– Кто же виноват, Ваше Величество, что мой туз был побит четыре раза сряду!
– Та, та, та, да вы еще совсем дитя, не знающее цены деньгам. Сколько же вы задолжали?
– Сорок тысяч, Ваше Величество!
– Отлично, идите к Лебрену и там узнайте, не может ли он уладить все это. В конце концов, ведь мы быди же вместе под Тулоном! Вы и Рапп – притча во языцех моей армии! Но довольно карточной игры! Я не люблю открытых платьев, madame Пикар. Они не идут даже молодым женщинам, а вам носить их просто непростительно! Теперь, Жозефина, я иду в свою комнату и прошу вас прийти ко мне через полчаса почитать мне на ночь. Несмотря на усталость, я приехал к вам, раз вы высказали желание, чтобы я помог вам принимать и занимать гостей! Вы можете остаться здесь, monsieur де Лаваль, потому что ваше присутствие тут необходимо.
Дверь захлопнулась за императором, и каждый, начиная с императрицы до последнего служителя, вздохнул глубоким вздохом облегчения. Дружеская болтовня возобновилась, снова раздался шорох карт и звон металла. Словом, все пошло так, как было до прихода императора.
16. В БИБЛИОТЕКЕ ГРОСБУА
Теперь, читатель, я приближаюсь к концу моих не совсем обыкновенных приключений, пережитых мною со времени моего приезда во Францию, приключений, которые сами собою могут представлять некоторый интерес, но этот интерес, конечно, затмевается личностью императора, стоящего на первом месте в моих записках.
Много лет прошло с тех пор, и в своих мемуарах я старался вывести Наполеона таким, каким он был в действительности. Наблюдая его слова и поступки, я чувствовал, что моя собственная личность совершенно стушевывалась. Теперь я попрошу вас сопутствовать мне в экспедиции не Красную Мельницу и последить за событиями, которые произошли в библиотеке Гросбуа.
Прошло несколько дней после раута у императрицы; был последний день того срока, в который Сибилль было разрешено спасти своего возлюбленного, отдав в руки полиции Туссака. Правду сказать, я не особенно тревожился за ее неуспех, потому что под прекрасной внешностью ее возлюбленно скрывался низкий, жалкий трус. Но эта чудная женщина с твердой волей, мужественным сердцем, совершенно одинокая в жизни, глубоко трогала мои чувства, и я был готов сделать все, чего бы она ни потребовала, лишь бы исполнились ее желания – даже противное моим взглядам и мнениям.
С такими чувствами я вышел навстречу ей и генералу Саварею, входившим в мою комнату в Булони. Один взгляд на ее пылавшие щеки и светившиеся победой глаза подсказал мне, что она уверена в успехе своего дела. – Я сказала вам, что найду его, Луи! – крикнула она. – Теперь я прямо обращаюсь к вам, потому что мне нужна ваша помощь!
– Mademioselle настаивает на том, что солдаты в данном случае бесполезны, – сказал Саварей, пожимая плечами.
– Нет, нет, нет, – пылко проговорила она, – тут необходима осторожность, а при виде солдат он сразу спрячется в какой-нибудь тайник, где вы никогда не сможете открыть его присутствия. Я не могу отнестись легкомысленно к этому делу, когда оно доведено почти до конца! – Судя по вашим словам, нам вполне достаточно троих, – сказал Саварей, – я лично никогда не взял бы больше. Вы говорите, что у вас есть еще один друг, какой-то лейтенант?
– Лейтенант гусарского полка из Берчени, Жерар!
– Тем лучше! В Великой армии мало таких хороших, исполнительных офицеров, как Жерар! Я думаю, что мы трое сможем выполнить возложенную на нас миссию.
– Я в вашем распоряжении!
– Потрудитесь сообщить нам, где же находится Туссак?
– Он скрывается на Красной Мельнице!
– Мы обыскали там все, и уверяю вас, что его там нет.
– Когда вы произвели там обыск?
– Два дня тому назад.
– Следовательно, он поселился там после. Я знаю его возлюбленную Жанну Порталь; Я следила за нею в течение шести дней. В эту ночь я заметила, что она тихонько пробиралась к Красной Мельнице с корзиной вина и фруктов. Все утро она внимательно приглядывалась к прохожим, и я видела, что при проходе солдата на ее лице мелькнуло выражение ужаса. Я так уверена в том, что Туссак на мельнице, как будто я видела его собственными своими глазами.
– В таком случае не будем терять ни минуты! – вскричал Саварей. – Если он может рассчитывать найти лодку на берегу, то, несомненно, с наступлением темноты он сделает попытку бежать в Англию. С мельницы хорошо видны все окрестности, и mademoiselle права, полагая, что вид солдат заставит его лишь скорее убежать!
– Что же тогда мы будем делать? – спросил я.
– Через час вы явитесь к нам в той же одежде, как вы есть, к южному въезду в лагерь. Вы будете путешественником, едущим по большой дороге. А я увижу Жерара, и мы сговоримся с ним относительно переодеванья. Берите ваши револьверы, потому что нам придется иметь дело с самым опасным человеком по Франции! Мы предоставим в ваше распоряжение лошадь.
Последние лучи заходящего солнца окрашивали в пурпур белые меловые утесы, которые так часто встречаются на северных берегах Франции. Когда через час после нашего разговора я вышел к южным воротам лагеря, я был удивлен, не найдя на условленном месте моих друзей. Только у дороги высокий человек, одетый в синий сюртук с металлическими пуговицами, похожий по внешности на бедного сельского фермера, подтягивал подпруги на чудной вороной лошади; несколько поодаль от него молодой конюх в выжидающей позе держал уздечки двух других лошадей. Только узнав в одной из лошадей ту, на которой я приехал из Гросбуа, я догадался, в чем дело, и ответил улыбкой на приветливую улыбку молодого конюха, а фермере в широкой шляпе тотчас же узнал Саварея.
– Я думаю, что мы можем отправиться в путь, не возбуждая ни в ком подозрения, – сказал он. – Вы должны слегка сгорбиться, Жерар! Ну, а теперь трогаемся, а то, пожалуй, будет уже слишком поздно! В моей жизни было много всяких приключений, но это последнее стоит выше всех. Я вспомнил, глядя на воду, туманные берега Англии с чередующимися на них сонными деревушками, жужжание пчел, звон колоколов в воскресные дни, широкие и длинные улицы Ашфорда с их красными кирпичными домиками, кабаками с кричащими вывесками. Большая часть моей жизни мирно протекла в этой обстановке, а теперь я чувствовал под собою бешеную горячую лошадь; два заряженных пистолета висели у меня за поясом; наконец, – самое поручение, от исполнения которого могла измениться вся моя жизнь; мое будущее зависело теперь от того, удаться или нет арестовать самого опасного заговорщика.
Припоминая свою молодость, оглядываясь теперь на все опасности, которые грозили мне, все превратности судьбы, я всегда яснее всего себе представляю этот вечер и бешеную скачку по извилистой проселочной дороге. Это приключение настолько врезалось в мою память, что я, как сейчас, представляю себе все малейшие детали. Мне кажется, что я вижу даже комки грязи, отскакивавшие от подков лошадей, во время бешеной скачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Император сделал несколько шагов в толпу, которая, расступившись, образовала проход, через который мы могли идти. Затем он снова остановился и через плечо взглянул на императрицу.
– Сколько раз повторял я вам, Жозефина, что я не выношу вульгарных женщин?!
– Я хорошо знаю это, Наполеон!
– Почему же тогда я вижу здесь m-me Шевре?
– Но право же она не так вульгарна.
– Она вульгарнее, чем должна быть. Я предпочитаю не видеть ее. Кто это такая? – он указал на молодую девушку в голубом платье. Несчастная затряслась от ужаса, видя, что имела несчастье привлечь на себя внимание раздраженного императора.
– Это mademoiselle де Бержеро!
– Сколько ей лет?
– 23, Ваше Величество!
– Вам пора выходить замуж! В двадцать три года все женщины должны быть замужем. Почему же вы до сих пор не сделали этого?
Бедная девушка, казалось, была неспособна произнести хотя бы одно слово; императрица, желая выручить ее из беды, добродушно заметила, что с этим вопросом надо было бы обратиться к молодым людям.
– Ах, так вот в чем затруднение? – сказал он. – Тогда беру на себя заботы о вас, m-lle, и найду вам супруга!
Он повернулся и, к моему ужасу, я увидал, что он вопрошающе смотрел на меня.
– Мы и вам найдем жену, m-r де Лаваль, – сказал он. – Об этом, впрочем, речь впереди! Ваше имя? – обратился он к оставшемуся совершенно покойным, изящному человеку в черном.
– Я музыкант по професии, Гретри!
– Да, да, я припоминаю вас! Я видел вас сотни раз, но никак не могу запомнить ваше имя. Кто вы? – обратился он к следующему. – Мое имя Иосиф де Шенье.
– Ах, да я видел вашу трагедию. Я не помню ее названия, но она плоха. Вы написали что-нибудь еще?
– Да, Ваше Величество. Вы разрешили мне посвятить последний том моих произведений вам!
– Очень возможно, но только у меня не было времени, чтобы прочесть его. Жаль, чьл у нас во Франции нет поэтов, потому что события последних лет дали бы довольно материала даже для Гомера и Вергилия. К сожалению, я могу создавать королевства, но не поэтов! Кто, по вашему мнению, лучший французский писатель?
– Расин, Ваше Величество!
– Ну тогда вы мало знакомы с литературой, потому что Корнель несравненно выше. Я плохо разбираю красоту стихов, но я могу симпатизировать или не симпатизировать духу поэта, и я считаю, что Корнель – величайший из всех поэтов. Я бы сделал его моим первым министром, если бы он жил в одну эпоху со мною. Я удивляюсь его уму, его знанию человеческого сердца и глубине его чувств. Что вы пишите теперь? – Я пишу трагедию из времен Генриха IV, Ваше Величество! – Это совершенно лишнее! Сюжет выбран вами слишком близко к нам, а я не желаю иметь на сцене современную политику. Пишите лучше пьесы об Александре. Ваше имя?
Он обратился к тому же музыканту, с которым только что говорил. – Я Гетри, музыкант, – спокойно повторил тот.
Император вспыхнул на мгновение от его краткого ответа, но не сказал ни слова и перешел к нескольким дамам, стоявшим у входа в комнату для карточной игры.
– Рад вас видеть, madame, – сказал он ближайшей из них. – Я надеюсь, вы себя лучше ведете? Мне сообщали о вас из Парижа различные сплетни, которые, говорят, доставили большое удовольствие и пищу для пересудов всему кварталу Сен Жермен.
– Я прошу, Ваше Величество, пояснить вашу мысль, – недовольным тоном возразила она.
– Сплетни соединяют ваше имя с именем полковника Лассаля! – Это клевета, Ваше Величество!
– Очень возможно, но только странно что-то, чтобы всем в одно и то же время пришла мысль сплетничать только о вас. В этом отношении вы, вероятно, самая несчастная из дам: ведь только что у вас был скандал с адъютантом Раппа. Должно же это когда-нибудь иметь конец! Ваше имя? – обернулся он к другой.
– Mademoiselle де Перигор!
– Сколько вам лет?
– Двадцать лет.
– Вы слишком худы, и ваши локти красны… Боже мой! Мadame Буамезон, неужели вы не можете являться ко Двору в чем-нибудь другом, а не в этом сером платье с красным тюрбаном и бриллиантовым полумесяцем? – Но я ни разу еще не надевала его, Ваше Величество!
– Ну, значит, у вас есть другое такое же, потому что я уже успел несколько раз видеть на вас одно и то же! Никогда не показывайтесь в этом костюме при мне! Monsieur де Ремюсат, я дал вам хорошее жалованье. Почему же вы так скаредничаете?
– Я проживаю сколько нужно, Ваше Величество!
– Я слышал, что вы продали ваш экипаж? Я даю вам деньги совсем не для того, чтобы вы их сберегали в банках! Вы занимаете высокий пост и должны жить соответственно вашему положению. Я желаю, чтобы у вас снова был экипаж, когда я вернусь в Париж. Примите к сведению! Жюно, бездельник! Я слышал, вы записались в азартные игроки и совершенно проигрались? Не забывайте, что карты – самая трудная дорога к счастью!
– Кто же виноват, Ваше Величество, что мой туз был побит четыре раза сряду!
– Та, та, та, да вы еще совсем дитя, не знающее цены деньгам. Сколько же вы задолжали?
– Сорок тысяч, Ваше Величество!
– Отлично, идите к Лебрену и там узнайте, не может ли он уладить все это. В конце концов, ведь мы быди же вместе под Тулоном! Вы и Рапп – притча во языцех моей армии! Но довольно карточной игры! Я не люблю открытых платьев, madame Пикар. Они не идут даже молодым женщинам, а вам носить их просто непростительно! Теперь, Жозефина, я иду в свою комнату и прошу вас прийти ко мне через полчаса почитать мне на ночь. Несмотря на усталость, я приехал к вам, раз вы высказали желание, чтобы я помог вам принимать и занимать гостей! Вы можете остаться здесь, monsieur де Лаваль, потому что ваше присутствие тут необходимо.
Дверь захлопнулась за императором, и каждый, начиная с императрицы до последнего служителя, вздохнул глубоким вздохом облегчения. Дружеская болтовня возобновилась, снова раздался шорох карт и звон металла. Словом, все пошло так, как было до прихода императора.
16. В БИБЛИОТЕКЕ ГРОСБУА
Теперь, читатель, я приближаюсь к концу моих не совсем обыкновенных приключений, пережитых мною со времени моего приезда во Францию, приключений, которые сами собою могут представлять некоторый интерес, но этот интерес, конечно, затмевается личностью императора, стоящего на первом месте в моих записках.
Много лет прошло с тех пор, и в своих мемуарах я старался вывести Наполеона таким, каким он был в действительности. Наблюдая его слова и поступки, я чувствовал, что моя собственная личность совершенно стушевывалась. Теперь я попрошу вас сопутствовать мне в экспедиции не Красную Мельницу и последить за событиями, которые произошли в библиотеке Гросбуа.
Прошло несколько дней после раута у императрицы; был последний день того срока, в который Сибилль было разрешено спасти своего возлюбленного, отдав в руки полиции Туссака. Правду сказать, я не особенно тревожился за ее неуспех, потому что под прекрасной внешностью ее возлюбленно скрывался низкий, жалкий трус. Но эта чудная женщина с твердой волей, мужественным сердцем, совершенно одинокая в жизни, глубоко трогала мои чувства, и я был готов сделать все, чего бы она ни потребовала, лишь бы исполнились ее желания – даже противное моим взглядам и мнениям.
С такими чувствами я вышел навстречу ей и генералу Саварею, входившим в мою комнату в Булони. Один взгляд на ее пылавшие щеки и светившиеся победой глаза подсказал мне, что она уверена в успехе своего дела. – Я сказала вам, что найду его, Луи! – крикнула она. – Теперь я прямо обращаюсь к вам, потому что мне нужна ваша помощь!
– Mademioselle настаивает на том, что солдаты в данном случае бесполезны, – сказал Саварей, пожимая плечами.
– Нет, нет, нет, – пылко проговорила она, – тут необходима осторожность, а при виде солдат он сразу спрячется в какой-нибудь тайник, где вы никогда не сможете открыть его присутствия. Я не могу отнестись легкомысленно к этому делу, когда оно доведено почти до конца! – Судя по вашим словам, нам вполне достаточно троих, – сказал Саварей, – я лично никогда не взял бы больше. Вы говорите, что у вас есть еще один друг, какой-то лейтенант?
– Лейтенант гусарского полка из Берчени, Жерар!
– Тем лучше! В Великой армии мало таких хороших, исполнительных офицеров, как Жерар! Я думаю, что мы трое сможем выполнить возложенную на нас миссию.
– Я в вашем распоряжении!
– Потрудитесь сообщить нам, где же находится Туссак?
– Он скрывается на Красной Мельнице!
– Мы обыскали там все, и уверяю вас, что его там нет.
– Когда вы произвели там обыск?
– Два дня тому назад.
– Следовательно, он поселился там после. Я знаю его возлюбленную Жанну Порталь; Я следила за нею в течение шести дней. В эту ночь я заметила, что она тихонько пробиралась к Красной Мельнице с корзиной вина и фруктов. Все утро она внимательно приглядывалась к прохожим, и я видела, что при проходе солдата на ее лице мелькнуло выражение ужаса. Я так уверена в том, что Туссак на мельнице, как будто я видела его собственными своими глазами.
– В таком случае не будем терять ни минуты! – вскричал Саварей. – Если он может рассчитывать найти лодку на берегу, то, несомненно, с наступлением темноты он сделает попытку бежать в Англию. С мельницы хорошо видны все окрестности, и mademoiselle права, полагая, что вид солдат заставит его лишь скорее убежать!
– Что же тогда мы будем делать? – спросил я.
– Через час вы явитесь к нам в той же одежде, как вы есть, к южному въезду в лагерь. Вы будете путешественником, едущим по большой дороге. А я увижу Жерара, и мы сговоримся с ним относительно переодеванья. Берите ваши револьверы, потому что нам придется иметь дело с самым опасным человеком по Франции! Мы предоставим в ваше распоряжение лошадь.
Последние лучи заходящего солнца окрашивали в пурпур белые меловые утесы, которые так часто встречаются на северных берегах Франции. Когда через час после нашего разговора я вышел к южным воротам лагеря, я был удивлен, не найдя на условленном месте моих друзей. Только у дороги высокий человек, одетый в синий сюртук с металлическими пуговицами, похожий по внешности на бедного сельского фермера, подтягивал подпруги на чудной вороной лошади; несколько поодаль от него молодой конюх в выжидающей позе держал уздечки двух других лошадей. Только узнав в одной из лошадей ту, на которой я приехал из Гросбуа, я догадался, в чем дело, и ответил улыбкой на приветливую улыбку молодого конюха, а фермере в широкой шляпе тотчас же узнал Саварея.
– Я думаю, что мы можем отправиться в путь, не возбуждая ни в ком подозрения, – сказал он. – Вы должны слегка сгорбиться, Жерар! Ну, а теперь трогаемся, а то, пожалуй, будет уже слишком поздно! В моей жизни было много всяких приключений, но это последнее стоит выше всех. Я вспомнил, глядя на воду, туманные берега Англии с чередующимися на них сонными деревушками, жужжание пчел, звон колоколов в воскресные дни, широкие и длинные улицы Ашфорда с их красными кирпичными домиками, кабаками с кричащими вывесками. Большая часть моей жизни мирно протекла в этой обстановке, а теперь я чувствовал под собою бешеную горячую лошадь; два заряженных пистолета висели у меня за поясом; наконец, – самое поручение, от исполнения которого могла измениться вся моя жизнь; мое будущее зависело теперь от того, удаться или нет арестовать самого опасного заговорщика.
Припоминая свою молодость, оглядываясь теперь на все опасности, которые грозили мне, все превратности судьбы, я всегда яснее всего себе представляю этот вечер и бешеную скачку по извилистой проселочной дороге. Это приключение настолько врезалось в мою память, что я, как сейчас, представляю себе все малейшие детали. Мне кажется, что я вижу даже комки грязи, отскакивавшие от подков лошадей, во время бешеной скачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26