Она помнила единственный случай в начале своей судебной практики, когда председатель суда пытался дать ей указание по конкретному делу. И вот снова на нее пытаются давить... В своей строгой манере она дала адвокату и его крутому клиенту от ворот поворот.
– Равенство перед судом не зависит от имущества или социального положения. – Она нарочито выделила последние слова.
Адвокат делано вздохнул и, оглядев коридор, тихо произнес:
– Боюсь, что все это может плохо кончиться.
Он понял, что это простенькое дело может проиграть. И проиграл.
Курлычкин в тот день не сдержался. Впрочем, в кабинет судьи он вошел степенно. Не обращая внимания на протестующие жесты Ширяевой и ее секретаря, приблизился к столу.
– Тебя разве не предупреждали? – На губах улыбка, не предвещающая ничего хорошего, голос вкрадчивый.
Валентина указала рукой на дверь:
– Выйдите, пожалуйста, из моего кабинета! Или я вызову охрану.
– Ну, стерва, ты еще пожалеешь об этом!
Он терял свой авторитет не только в глазах этой неопрятной бабы. Пожалуй, впервые он не смог преодолеть препятствие на своем пути, хотя оно и не казалось поначалу сложным.
Курлычкин вышел из кабинета, грохнув дверью.
* * *
...Устюгов пошел навстречу Курлычкину, загодя протягивая руку. На предварительной встрече они договорились, что будут обращаться друг к другу на «ты».
Полковник пошел еще дальше, фамильярно приветствуя лидера «киевлян»:
– Привет, Стас!
Не обращая внимания на скривившуюся физиономию собеседника, он продолжил:
– Все, что нужно, взял с собой?
На людях Курлычкина начальник СИЗО делал неплохие деньги. Шесть человек из группировки, проходящие по делам о вымогательстве и нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть, располагались в отдельной камере, рассчитанной на тридцать человек. Пальма в углу прекрасно переносила микроклимат, создаваемый японским кондиционером. После того как камеру с заключенными оборудовали кондиционером, Устюгов решил поставить и у себя в кабинете чудо техники, которое в тридцать пять градусов жары превращало помещение в уютный и прохладный погребок. Холодильник и цветной телевизор у него уже были.
Проблемы благоустройства «киевлян» в тюрьме решал помощник Курлычкина Костя Сипягин. Станислав Сергеевич приехал в СИЗО, чтобы повидаться с сыном и передать хорошие новости: через неделю снова будет суд, и его освободят под залог стопроцентно.
Когда-то Курлычкин-старший входил через эти металлические двери с электрическими замками, ему были знакомы и привратка, и отстойник.
Начальник СИЗО провел гостя длинным мрачным коридором. У лестницы, ведущей на второй этаж, они остановились, контролер открыл решетчатую дверь, пропуская их. Точно такая же процедура у входа на второй этаж, где ритмичными шагами мерил коридор очередной «продольный», изредка заглядывая в «волчки» переполненных камер.
– Открой два-четыре, – распорядился Устюгов, используя терминологию заключенных.
Контролер открыл двадцать четвертую камеру. Он был предупрежден заранее и посмотрел на Курлычкина с неподдельным интересом.
Станислав Сергеевич шагнул мимо него в камеру.
Навстречу поднялся черноглазый паренек лет восемнадцати. На его губах играла самодовольная улыбка.
Еще шесть человек были уже на ногах, как только продольный начал громыхать ключами, открывая дверь.
Отец и сын сдержанно поздоровались.
Прежде чем присесть на кровать, Курлычкин-старший огляделся. Он сидел не только в этой тюрьме, но даже в этой камере. Тогда, в 1995-м, главу «киевлян» все же арестовали. И только через год под давлением «сверху» освободили под подписку о невыезде. Он тут же уехал в страну, где все есть, а когда через десять месяцев дело закрыли, вернулся.
И вот почти та же история повторялась с его сыном Максимом. Вроде бы ничего серьезного, не должен он тут сидеть, но на пути встала строптивая судья.
Курлычкин до сих пор не мог забыть дородное лицо Ширяевой, на котором лежала неизгладимая печать сурового блюстителя закона. Если бы он до суда взглянул в это лицо, то настоял, чтобы Ширяеву убрали из процесса.
Теперь ее убрали, считай, навсегда: профессионально, не совсем обычным способом, что Станиславу Сергеевичу очень понравилось. Судья понесла справедливое наказание.
23
«Жигули» девяносто девятой модели трое суток кряду стояли в углу двора, где жила Ширяева. В салоне всегда находились два человека из группировки «киевлян» – Владимир Тетерин и Иван Мигунов.
Как только начиналась программа «Спокойной ночи, малыши!», они уезжали.
Для Тетерина эти дни были праздничным концертом, причем бесплатным. Он в голос ржал, наблюдая за полным пареньком лет семнадцати, который в основном возился в песочнице или на пару с кем-нибудь из детей крутил скакалку, через которую поочередно прыгали девчонки.
На второй день наблюдения Тетерин принес с собой видеокамеру и снимал Илью Ширяева через лобовое стекло. Он-то думал, что выплакал все слезы еще в детстве, но они катились из глаз бандита, когда он во все горло хохотал, толкая напарника локтем:
– Гляди, Иван! Кулич лепит!
И едва не сполз с сиденья, когда больной паренек сам попытался прыгать через скакалку.
Илья тяжело подпрыгивал на месте, напряженно глядя себе под ноги, и был настолько сосредоточен, что на лбу проступили крупные капли пота. Широко расставленные руки во время прыжков то поднимались, то опускались. Он очень хотел научиться прыгать так, как делают это его младшие друзья, но нарушенная координация движений не позволяла ему сделать простое на первый взгляд упражнение.
После того как скакалка раз двадцать ударила его по ногам, по щекам паренька покатились слезы. Девочка лет восьми подбежала к нему: «Давай еще, Илья, у тебя получится. Ну, давай!»
Дети командовали ему: «Раз, два, три». А он не попадал в такт, и прикосновения веревки к ногам были для него очень болезненными.
Он хотел убежать домой, но дети удержали его: «Последний раз, ладно?»
Казалось, от напряжения лопнут его узкие глаза.
«Раз, два...»
Его ноги запутались в веревке. Он неуклюже переступал, пытаясь освободиться. Кто-то снова помог ему, и он в ожидании очередной команды приподнял круглые плечи.
«Раз, два, три...»
Его живот колыхался под клетчатой рубашкой навыпуск, он согнул ноги, приседая, посчитал, что так ему будет удобнее и он наконец-то сможет удачно прыгнуть.
Дети болели за него. Девочка с длинными светлыми волосами от напряжения приложила к груди руки и затаила дыхание: «Давай, Илья... У тебя получится».
Стоптанные ботинки тяжело били в асфальт: раз, два, три. Лицо блестело от выступившего пота и слез.
Старухи на скамейке непроизвольно встали, с балкона раздался мужской голос:
– Давай, Илья!
На него смотрел весь двор.
Веревка продолжала бить по ногам и для несчастного парня казалась стальной лентой с острыми краями.
Губы его приоткрылись, показывая толстый, неповоротливый язык, больное сердце стучало в груди, отдаваясь в голове.
«Раз, два, три...»
– Четыре... Пять...
На глазах девочки проступили слезы: Илья прыгал, а скакалка послушно избегала его ног, чиркая по асфальту.
– Шесть... Семь...
Он прыгнул семь раз и упал. Он плакал от счастья. Его стриженой головы касались детские руки.
– Молодец!..
– Ты смог, Илья!
– Здорово!..
– Ну, умора! – Тетерин продолжал снимать. – Сегодня телкам дам посмотреть на этого «дауна».
Мигунов промолчал. Его интересовало совсем другое. Он не пропустил ничего. Заинтересованным взглядом проводил «дауна» до подъезда, приметив, что и в этот раз его провожала светловолосая девочка.
И он не удивился, когда, подняв глаза, увидел и ее, и Илью на балконе квартиры судьи Ширяевой.
Вскоре он узнал, что девочку зовут Светой, фамилия – Михайлова, а живет она двумя этажами выше Ширяевых и дружит с больным пареньком, нередко появляясь в его квартире.
Тетерин скептически отнесся к поведению приятеля, который что-то записывал в блокнот. Грохнуть этого «дауна» или его мамашу проблем не составит.
Однако знал, что Мигунов не пойдет на прямолинейное убийство, как и не будет участвовать в нем: для этого у него есть особые люди. Всего два человека, которых, кроме Мигунова, в бригаде никто не знал.
В конце четвертого дня Тетерин, когда Иван бегал за гаражи, прочел его последнюю запись: «Снова позвала его натереть морковь – за четыре дня шестой раз».
– Зачем тебе это дерьмо? – Тетерин ткнул в блокнот, когда Мигунов появился в машине.
– Есть неплохая идея, – задумчиво ответил напарник. – Вчера одна бабка крикнула этому «дауну»: «Илья, не слышишь, мать зовет морковку натереть». То ли он любит это занятие, то ли Ширяева сама не справляется. Хотя вряд ли. Но главное – многие об этом знают.
– Что ты задумал?
– Вечером расскажу. Сначала нужно посоветоваться со Станиславом Сергеевичем.
* * *
Никто, кроме Мигунова и Курлычкина, не догадывался, что жизнь Ильи Ширяева круто изменилась.
Было два варианта: либо сын судьи попадет в учреждение типа казанской психушки «номер икс» для шизофреников и прочих, совершивших убийства, либо закончит ее в собственной квартире. Курлычкина устраивали оба варианта. О психбольнице с интенсивным лечением он был прекрасно осведомлен – оттуда редко кто выходит. Как раз на днях ему рассказали о забавном парне, который угодил в психушку практически ни за что. Знакомая шизофреника порезалась, а крови нет. Он решил, что перед ним киборг.
Ему всегда было интересно, как устроены биороботы.
«Сначала я отрезал ей голову...»
Если план Ивана сработает, думал Курлычкин, просматривая видеокассету с записью «дауна», потешавшего весь двор, то, вполне возможно, сына судьи убьют прямо в квартире.
Он немного поколебался насчет девочки – невинная жертва и все такое прочее, – но уж больно хорошо выглядела операция, разработанная Мигуновым. Действительно, ничего прямолинейного, никаких выстрелов, ударов ножом в подъезде. Зато есть результат. То есть способ показать судье, что она сама себя наказала за строптивость и несговорчивость.
Пусть знает свое место.
Поначалу он просто хотел видеть Ширяеву с переломанными ногами – несчастный случай, споткнулась на лестничном марше, случайно свалилась в канализационный колодец. Но, как назло, после того позорного судебного заседания состоялась встреча с лидером татарской группировки Шамилем Минвалиевым. Шамиль классно посочувствовал Курлычкину: «Время лечит». А потом добавил: «Стас, чем я могу помочь в этом деле?» Вначале неряшливая судья вытерла об него ноги, а потом посыпались насмешки от коллег, больше похожие на открытые издевки. Исправить положение можно было лишь радикальным способом, чтобы братки-коллеги не только удивились, но и ахнули.
В мыслях Курлычкин снова вернулся к девочке, его почти совсем успокоил тот факт, что она была из многодетной семьи. По словам Мигунова, опрятная, чистенькая, родители не ханыги, как часто такое бывает в многодетных семьях, работают, но живут бедно. Опять же из наблюдений боевика выходило, что в квартире Светы Михайловой нет даже телевизора, в основном она смотрела телепередачи в доме судьи.
А что касается девочки Светы...
* * *
У Станислава Сергеевича многодетные семьи вызывали брезгливость. Ему безразличны были голодные и оборванные дети, чьи родители пропивали свои квартиры. Их скупали агенты по недвижимости, многочисленные риэлторские фирмы, работающие на лидера «киевлян». Еще год-два – и родители Светы совершат последнюю в их жизни сделку. В лучшем случае, купят мазанку в деревне и переедут туда. В худшем, останутся в городе. И та же Света станет проституткой на пригородном автовокзале.
Он представил себе и другую ситуацию. Ладно, пожалели девчонку, «дауна» придушили в подъезде – в него даже не обязательно стрелять, лишний шум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56