– А ты умеешь нырять? – Чейс почувствовал болезненный укол ревности, словно то, что Макс научился нырять без него, подчеркивало его отцовскую несостоятельность. – Где ты учился?
– Дома, в бассейне. Грэмпс мне дал несколько уроков.
– А-а, – произнес Чейс с некоторым облегчением. По крайней мере, мальчик в действительности не нырял, он просто готовился к поездке сюда. – Конечно, мы тебя макнем, но начнем, наверное, с меньшей глубины.
Длинный вернулся в каюту отцепить кабель и изолировать разъем с помощью герметика и резиновой ленты. Чейс поднял крышку люка на корме и вытащил желтый резиновый буй восемнадцати дюймов в диаметре с надписью «О. I.», сделанной ярко-красным цветом.
Длинный смотал кабель на плечо, снял насквозь пропотевшую рубашку. Мышцы его огромного торса блестели, будто натертые маслом, перекатываясь под кожей цвета киновари. Росту в нем было шесть футов шесть дюймов, вес – около двухсот двадцати, и если был какой-то жир, то, как говорила его мать, подкладывая Длинному добавки, то только между ушей.
– У-у! – воскликнул Макс, глядя на Длинного. – Рэмбо встречается с Терминатором. Ты тренируешься каждый лень?
– Тренируется? – засмеялся Чейс. – Он делает только два упражнения: ест и пьет. Диета – стопроцентные соленые и жареные жиры. Он – образец вселенской несправедливости.
– Я – мщение Великого Духа, – заявил Длинный Максу. – Он должен как-то расплатиться за пять столетий гнета белых.
– Поверь ему, – сказал Чейс, – и с таким же успехом можешь поверить в сказочных гномов. Его Великий Дух – Рональд Макдональд.
Макс расплылся в улыбке. Ему это нравилось: разговор мужчин, разговор взрослых, и они принимали его, включали в свой разговор, ему разрешали быть взрослым.
Он слышал о Длинном всю жизнь – тот с детства был лучшим другом отца. Огромный индеец пеко стал для мальчика фигурой мифической. Макс почти боялся встречи с ним, боялся, что действительность испортит созданный образ. Но этот человек в величии не уступал мифу.
Несколько раз Саймон и Длинный разлучались: когда Чейс учился в колледже, Длинный служил морпехом; а когда Чейс был в университете, Длинный практиковался в Олбани как монтажник-высотник.
Но вот Чейс начал воплощать в жизнь свою затею с институтом, и их судьбы снова пересеклись. Саймон знал, что ему нужен помощник с хорошими техническими навыками, которыми сам он не обладал, и он нашел Длинного, работавшего механиком по дизельным двигателям у оптового торговца грузовиками. Работа Длинного вроде бы устраивала, и двадцать долларов в час – неплохое жалованье; но ему было противно слушать, как кто-то указывает, когда приходить в мастерскую и когда уходить, и к тому же он не любил сидеть взаперти. Хотя Чейс не мог предложить ему ни определенного оклада, ни каких-либо гарантий, Длинный немедленно рассчитался и начал работать в институте.
Его служебные обязанности не предусматривали чего-то конкретного, и он делал все, что требовалось Чейсу, а также все, что сам считал необходимым, – от техобслуживания лодок до испытаний редукторов скафандров. Длинный любил работать с животными и, казалось, имел почти мистический дар общения с ними, успокаивая их и заставляя верить себе. Морские птицы с рыболовными крючками, впившимися в клювы, позволяли ему лечить себя: запутавшийся хвостом в моноволоконной сети и израненный дельфин подплыл к Длинному на мелководье и терпеливо лежал, пока тот удалял пластиковые обрывки и вводил животному антибиотики.
В Длинном удачно сочетались свобода и ответственность: он рано приходил, поздно уходил, работал в том темпе, который ему нравился, и немало (хотя и не высказывался вслух) гордился тем, что он – партнер в деле обеспечения нормальной жизни института.
* * *
Прикрепив кабель к бую, они выбросили связку за борт и некоторое время наблюдали, не запутается ли кабель и выдержит ли буй его вес. Кабель был довольно тяжел, но в воде почти терял вес: на десять футов оставался один фунт, а расчетная нагрузка буя превышала двести фунтов.
– Вот и ладненько, – удовлетворенно произнес Длинный.
– Если только никто не украдет...
– Ну прямо. Кому нужны триста футов кабеля?
– Ты знаешь не хуже меня. Народ ломает фонари у ломов, чтобы добыть бронзу, рушит осветительные мачты из-за алюминия, ворует детали в туалетах ради меди. При теперешней экономической ситуации, особенно благодаря твоим братьям по крови, собирающим толпы в своих казино в Ледьярде, умный человек ходит по улицам с закрытым ртом, чтобы никто не украл у него пломбы.
– Вот опять, пожалуйста, – ухмыляясь, сказал Длинный Максу. – Этот расист во всем винит бедных индейцев.
Чейс засмеялся и прошел вперед запустить двигатель.
10
– Птицы! – крикнул Длинный с ходового мостика, указывая на юг.
Чейс и Макс стояли на баке. Макс с шестифутового деревянного настила, выступавшего перед носом лодки, глядел в воду, надеясь увидеть дельфина. Чейс сказал ему, что дельфины иногда играют в волне от форштевня.
Саймон прикрыл глаза от солнца и посмотрел на юг. Стая птиц – чаек и крачек – кружилась над водной поверхностью площадью в пол-акра, казалось, кипевшей от живых существ. Птицы пикировали, плескались, бешено работая крыльями, и снова взлетали, головы их тряслись, когда они в спешке заглатывали добычу, чтобы спикировать за новой. Легкий юго-западный ветер доносил суматошный гам.
– Что они делают? – заинтересовался Макс.
– Кормятся, – ответил Чейс. – Мальком... Мелкой рыбешкой. Кто-то нападает на мелочь снизу, выдавливает на поверхность. – Он посмотрел на Длинного и произнес: – Давай взглянем.
Длинный развернул лодку к югу, оставляя отдаленный серый горб острова Блок на севере, а более близкий, но меньше и ниже профилем остров Оспри – на востоке.
Когда лодка подошла к пятну бурлящей воды. Длинный бросил:
– Синие.
– Ты уверен? – спросил Чейс.
Он надеялся, что Длинный прав: большой косяк голодных синих акул был бы хорошим знаком, знаком того, что они восстанавливаются. В последнее время их численность уменьшалась – акулы стали жертвами гербицидов, пестицидов и фосфатов из сельскохозяйственных стоков, – а многие из уцелевших страдали от опухолей, язв, проявлялись даже странные генетические мутации. Некоторые рождались с пищеварительной системой, прекращающей функционировать через год, так что рыба умирала от голода. Институт и различные группы защитников окружающей среды помогли очистить реки, впадающие в океанские заливы, и объемы загрязняющих веществ в сбросах значительно сократились, хотя о полной чистоте говорить не приходилось.
Если синие акулы снова успешно размножаются... Что ж, это маленький шаг, но все-таки шаг вперед, а не назад.
– Ну, должны быть синие, – сказал Длинный. – Кто еще так пускает кровь?
От стаи отделилась птица и взмыла над лодкой. Чейс увидел явные знаки устроенной акулами бойни: белые перья на брюхе птицы запятнаны красным – рыбьей кровью. Синие акулы впали в неистовство среди огромного косяка мелкой рыбы, кусая и разрывая ее в слепой ярости, окрашивая волу в красно-коричневый цвет.
Длинный сбросил обороты мотора, оставив лодку дрейфовать в относительной тишине, чтобы не отогнать косяк.
– И здоровые, ублюдки, – произнес он. – Пяти-шестисотники.
Синие акулы перекатывались, прыгали, ныряли; отливающие вороненой сталью тела блестели на солнце; птицы безрассудно пикировали между ними, выдергивая рыбью мелочь из кровавой воды.
– Здорово! – воскликнул загипнотизированный зрелищем Макс. – Мы можем посмотреть?
– Ты и смотришь.
– Нет, я имею в виду – надеть маски и спуститься.
– Ты псих? – поинтересовался Чейс. – Ни в коем случае. Эти рыбы обглодают тебя до костей. Ты не хотел везти меня домой в ящике – как тебе понравится, если я отправлю тебя к матери в бумажном пакете?
– Синие нападают на людей?
– Когда безумствуют, как сейчас, то нападают на что угодно. Несколько лет назад во Флориде один спасатель сидел на доске для серфинга, когда подошла стая синих акул во время кормежки. Он потерял четыре пальца на ноге. У них маленькие треугольные зубы, острые как бритва, и когда они кормятся...
– ...они как осатаневшие сукины дети, – вставил Длинный.
– Полегче, – сказал Макс.
Словно подслушав, большая чайка спланировала вниз, нацеливаясь на рыбешку, промахнулась, хлопнула крыльями и упала в воду. Она все же схватила рыбу и начала разбег, чтобы взлететь, когда рядом с ней перекатилось синее тело. Чайка остановилась, дернулась назад и закричала – акула поймала ее за ноги. Птица тщетно била крыльями и изгибала шею, пытаясь достать мучителя клювом. Видимо, ее схватила и другая акула, потому что чайка повалилась набок, погрузилась и снова выскочила на поверхность. Она опять закричала, забила крыльями, но теперь еще одна рыба почуяла новую аппетитную добычу; акулы выскочили из воды, набросившись на пропитанное кровью оперение, и за хвост утащили птицу под воду.
Этот рывок отбросил назад ее голову, и последнее, что увидели люди, был желтый клюв, направленный в небо. Чейс взглянул на Макса. Глаза мальчика все еще были устремлены в точку на воде, где только что билась птица, а цвет лица стал зеленовато-серым.
* * *
Они продолжали путь к острову. Макс и Саймон стояли на баке. Длинный управлялся на ходовом мостике. Время от времени Чейс давал Длинному команду сбавить ход, опускал в воду сеть и вылавливал что-нибудь показать Максу: пучок водорослей, в котором крошечные ракообразные – креветки и крабы – находили убежище, пока не подрастали настолько, чтобы защитить себя на дне; «португальский кораблик» – медузу размером с кулак, с полупрозрачной красной перепонкой наверху, походившей на парус, и длинными болтающимися щупальцами, которыми, как объяснил Саймон, она до смерти жалит жертву. Изумленный, Макс коснулся одного из щупалец и вскрикнул, отдергивая руку: медуза обожгла ему палец.
– Рановато для них, – заметил Длинный. – Вода, видать, быстро прогревается.
Когда они были в полумиле от острова, Чейс показал на маленький институтский буй, болтавшийся по правому борту. Длинный заглушил мотор, лодка причалила к бую, а Чейс поднял багор и встал у борта. Он зацепил буй и вытащил его на борт. В воду уходил канат.
– Тащи, – приказал он Максу.
Макс взялся за канат и начал выбирать его.
– Что это? – спросил он.
– Эксперимент, – отозвался Чейс, бросая багор и помогая Максу вытягивать канат. – У нас тут серьезные проблемы с вершами на омаров. Поплавки срезает лодочными винтами, или их относит шторм, или просто канаты гниют и рассыпаются. Короче, на дне полно потерянных вершей.
– Ну и что?
– Это убийцы. Внутрь за приманкой забирается самая разная живность, не только омары, а вылезти не может. Они умирают и сами становятся приманкой, так что туда забираются и там умирают все новые и новые твари. Эти верши делают свое черное дело год за годом.
Плетенка стукнулась о борт лодки. Чейс наклонился и вытащил ее на планшир. Это была прямоугольная проволочная клетка с деревянными ребрами. С одного конца имелась проволочная воронка – вход; с другого – квадратная дверца из тонкой сетки, закрепленная бечевкой.
– Мы с Длинным хотим сконструировать биологически разлагающуюся дверцу, – сказал Чейс. – Верши проверяют раз, обычно даже два раза в неделю, поэтому мы ищем дешевый материал для дверцы, который разлагался бы примерно через десять дней. Хозяева вершей могут еженедельно менять дверцы. А если ловушка потеряется, креветки освободятся раньше, чем умрут.
Макс нагнулся к самой верше и заглянул внутрь.
– Пустая, – сообщил он.
– Мы не закладывали приманку, – объяснил Чейс. – Мы не ловить стараемся, а спасать. – Он слегка потянул сетку на дверце, и несколько нитей порвались. – Этот сорт ниток, может быть, как раз то, что нам нужно, – сказал он Длинному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38