Элизабет так и знала - им не под силу помешать стихии. Она взвизгнула. Затем плот выровнялся и мягко взлетел на следующую волну.
- Эй! - Гриффин придвинулся к жене и обнял ее за плечи. - Все нормально. У нас все хорошо.
- Нет, - выдохнула она ему в грудь. - У нас ничего не хорошо.
- О'кей, у нас не хорошо. Чего ты боишься?
- Чего я боюсь? - набросилась она на него. - Мы находимся посреди океана, посреди ночи на плоту размером с крышку от бутылки... и ты спрашиваешь меня, чего я боюсь? А как насчет смерти?
- Смерти от чего?
- Ради бога, Говард...
- Я серьезно. Давай обсудим.
- Я не хочу ничего обсуждать.
- У тебя есть более подходящее занятие? Ну давай. - Он поцеловал жену в голову. - Давай выведем страхи наружу и разделаемся с ними.
- Хорошо. - Элизабет сделала глубокий вдох. - Акулы. Можешь называть меня паникершей, но я в ужасе от мысли об акулах.
- Акулы. Хорошо. О'кей. Мы можем забыть о них.
- Скажешь тоже!
- Нет, послушай. Вода холодная. И во всяком случае, японцы и корейцы выловили большинство из них. И если даже какая-нибудь крупная акула все-таки приплывет сюда, то, пока мы находимся на плоту, мы не выглядим, не пахнем и не воспринимаемся ею как что-либо, чем она привыкла питаться. Что еще?
- Предположим, шторм...
- Хорошо. Погода. Никаких проблем. Прогноз хороший. Сейчас не сезон ураганов. Даже если придет шторм с северо-востока, то плот почти непотопляем. Самое плохое, что может случиться, - он перевернется. Если это произойдет, мы опять выправим его.
- И будем плавать без конца, пока не умрем от голода.
- Этого не произойдет. - Гриффин был доволен - он обнаружил, что чем больше говорил, тем больше ему удавалось разогнать свои собственные страхи. - Первое: ветер гонит нас обратно к Бермудам. Второе: суда ходят туда и обратно каждый день. Третье: худший случай - к вечеру понедельника дети и... как их там... ну, эти, из торгового агентства, заявят, что мы пропали, а радио гавани Бермуда знает о нас все. Но до этого не дойдет. Вот этот малыш выкладывает за нас свою душу, подавая сигналы. - Гриффин похлопал по ящику аварийного радиомаяка. - Первый же самолет, который пролетит над нами, вышлет кавалерию, которая, как известно, всегда приходит на выручку. Возможно, это уже сделано.
Элизабет помолчала немного, а потом проговорила:
- Ты веришь всему этому?
- Конечно, я верю всему этому.
- И ты не боишься?
Он прижал ее к себе и сказал:
- Конечно, боюсь.
- Хорошо.
- Но если ты ничего не предпринимаешь по поводу пришедшего страха, не рассеиваешь его разговором, не заменяешь его чем-нибудь другим, он пожирает тебя.
Элизабет опустила голову мужу на грудь и потянула носом. Она уловила запах соли, пота... и успокоения. Она услышала запах двадцати лет своей жизни.
- Так... - произнесла наконец она. - Значит, ты желаешь пофлиртовать?
- Правильно, - рассмеялся он. - Перевернуть плот в приступе страсти.
Они оставались в таком положении, прижавшись друг к другу, а плот медленно дрейфовал к югу, гонимый ветром. Звезды на небе, казалось, танцевали в сумасшедшем согласии с ними, кружась и опускаясь вместе с движением плота, но всегда неуклонно двигаясь на запад.
Через некоторое время Гриффин подумал, что Элизабет уснула. Но вскоре он ощутил у себя на груди слезы.
- Эй, - прошептал он. - Что это значит?
- Кэролайн, - ответила она. - Такая маленькая...
- Не надо, милая. Пожалуйста...
- Я ничего не могу поделать.
- Ты должна попытаться заснуть.
- Заснуть?!
- Хорошо, тогда давай играть в «Боттичелли».
Элизабет вздохнула.
- О'кей. Я думаю о... знаменитом М.
- М. Посмотрим. Он... знаменитый француз...
Элизабет внезапно вздрогнула. Она выпрямилась и повернулась к носу плота.
- Что это было?
- Что именно?
- Такой царапающий звук.
- Я ничего не слышал.
- Как будто когти.
- Где?
Она проползла вперед и потрогала резину на самой передней камере:
- Как раз здесь. Словно когти, скребущие по резине.
- Может, что-нибудь с яхты? Забудь об этом. Кусочек дерева. Здесь плавает всякая дрянь. Могла быть летающая рыба. Иногда они попадают прямо на палубу.
- Что это за запах?
- Какой запах? - Гриффин глубоко вдохнул воздух и теперь действительно почувствовал. - Аммиак?
- Я так и подумала.
- Что-нибудь с яхты.
- Например?
- Откуда я знаю? У нас стояла бутылка под раковиной... Если что-нибудь не разлилось здесь.
Он потянулся, сел на корме плота и расстегнул молнию на крышке прорезиненного ящика. Было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть, поэтому он нагнулся, чтобы понюхать внутри.
Гриффин услышал шум, похожий на хрюканье, и плот подпрыгнул и накренился в одну сторону. Мужчину сбило с колен, и консервные банки в ящике загрохотали, сбившись в кучу, а палубный настил под ним затрещал и завизжал, двигаясь по резине. Он услышал какие-то непонятные шлепающие звуки - возможно, их производил плот, хлопая по беспорядочным волнам.
- Эй! - Гриффин восстановил равновесие, удерживаясь руками за края плота. - Будь осторожна.
В ящике не было постороннего запаха. Он закрыл крышку на молнию.
- Здесь ничего.
Но запах аммиака стал сильнее. Гриффин повернулся лицом к носу:
- Я не знаю, что...
Элизабет не было.
Исчезла. Просто... исчезла.
На долю секунды у Гриффина появилось чувство, что он сошел с ума, что он страдает галлюцинациями, что ничего подобного не происходит, что вскоре он проснется в больнице после бессознательного состояния, длившегося месяц и вызванного автомобильной катастрофой, или поражением молнией, или куском карниза, свалившегося со здания.
Он позвал:
- Элизабет!
Ветер поглотил слово. Гриффин позвал вновь.
Он сел, откинувшись назад, сделал глубокий вдох и закрыл глаза.
Он чувствовал головокружение и тошноту, в ушах грохотали удары пульса.
Через мгновение Гриффин вновь открыл глаза, ожидая увидеть жену, сидящую на носу плота и вопросительно глядящую на него, как будто в раздумье, не случилось ли у него припадка.
Но он по-прежнему был один.
Он встал на колени и проковылял по всему плоту, воображая, что она упала за борт и цепляется за свисающую петлю спасательного троса.
Нет.
Он снова сел.
О'кей, думает он. Взглянем на это разумно. Что могло произойти? Она прыгнула за борт. Она внезапно сошла с ума и решила плыть к берегу. Или покончить с собой. Или... или что? Ее похитили террористы из галактики Андромеды?
Он снова и снова выкрикивал ее имя.
Он услышал скрежещущий звук и почувствовал, как что-то дотронулось до резины под его ягодицами.
Она там, под плотом. Должно быть, упала за борт и запуталась в чем-то, может быть, в каких-то обломках от яхты, а теперь она под плотом, сражается за глоток воздуха.
Гриффин наклонился и протянул руку под плот, нащупывая ее волосы, ее ногу, ее плащ - что угодно.
Позади него снова послышался скрежет.
Он вытащил руку из воды, подтянулся на плот и обернулся.
В желто-сером свете лунного осколка он увидел, как что-то шевельнулось на передней части резинового плота. Казалось, что оно пробирается вверх по резине при помощи когтей, карабкаясь на плот.
Рука. Это, должно быть, рука. Элизабет высвободилась из путаницы обломков и теперь, обессилевшая, наполовину захлебнувшаяся, прилагает последние усилия, чтобы взобраться на борт.
Гриффин бросился вперед и протянул руки, но, когда его пальцы находились в дюйме или двух от нее - так близко, что он почувствовал холод, - он понял, что это не рука, что это вообще не принадлежит человеку.
Это было скользким и извивающимся, чем-то враждебным, что двигалось к нему, дотягивалось до него.
Гриффин отпрянул назад и бросился к корме. Он поскользнулся, упал. Из-за перемещения его тела нос плота на секунду поднялся, и он почувствовал облегчение: тварь исчезла.
Но тут же Гриффин с ужасом увидел, как это нечто появилось вновь и дюйм за дюймом стало пробираться вверх, пока наконец не появилось полностью наверху резинового отсека. Оно распрямилось, развернулось веером и теперь походило, как подумал Гриффин, на гигантскую кобру. Поверхность чудовища была плотно покрыта кольцами, каждое из которых пульсировало своей собственной жизнью и выпускало воду, как отвратительную слюну.
Гриффин завизжал. Это были не слова, не проклятия, не брань, не мольба, а просто нутряной визг ужаса, возмущения и неверия.
Но тварь продолжала продвигаться вперед, все время вперед, сжимаясь в конусообразную массу, скользя к человеку, будто шагая на своих корчившихся присосках, и когда кольцо касалось резины, оно издавало скрежещущий звук, будто в нем были когти.
Чудовище продолжаю приближаться. Оно не раздумывало, не задерживалось и не обследовало весь плот. Оно надвигалось, как будто знало, что то, что оно ищет, находится именно там.
Взгляд Гриффина наткнулся на весло, прикрепленное на правой стороне под секциями плота. Он схватил его как бейсбольную биту, поднял над головой и стал ждать, приблизится ли тварь еще.
Он уверенно поднялся на колени и, когда решил, что настал подходящий момент, закричал «Черт подери!» и со всей силой ударил веслом по наступающей твари.
Ему не суждено было узнать, попало ли весло по чудовищу или тварь каким-то образом предвидела это. Все, что узнал Гриффин, - это то, что весло было вырвано у него из рук, поднято вверх, раздавлено и выброшено в море.
Точно поняв, где находится человек, тварь быстро двинулась по резине.
Гриффин запнулся, отползая, и упал на корму. Он толкал себя назад, назад и назад, отчаянно стремясь втиснуться между секциями плота и палубным настилом. Он потянулся - безумно, смешно! - за своим швейцарским армейским ножом, путаясь с застежкой кожаного чехла и причитая. «О Господи Иисусе... О Господи Иисусе...»
Тварь нависла над ним, извиваясь и обрызгивая его каплями воды. Каждая присоска дергалась и искривлялась, как будто в голодном соперничестве со своими соседями, а в центре каждой из них находился изогнутый крюк, который отражал лучи лунного света, напоминая золотой ятаган.
Это было последнее, что осознал Гриффин, последнее, за исключением боли.
5
Вип Дарлинг вышел со своей чашкой кофе на веранду, чтобы взглянуть на наступающий день.
Солнце вот-вот должно было взойти: на востоке уже появилась розовая полоска и последние звезды постепенно исчезали.
Скоро на горизонт выкатится кусочек апельсина, небо побледнеет, а ветер наконец решит, что он намерен делать.
Тогда и Вип тоже решит. Ему следует выйти в море и попытаться добыть что-нибудь, стоящее хоть несколько долларов. С другой стороны, если он останется на берегу, то всегда найдется работа на судне.
Ночью ветер изменил направление. Когда Вип в сумерки пришел с пристани, суда, стоявшие на якоре в бухте, были повернуты носом к югу. Сейчас их носы были похожи на фалангу, обращенную лицом к северо-западу. Но ветер не обладал силой, он был немного более свежим, чем легкий бриз. Был бы он чуть слабее, и суда стояли бы вразброс и поворачивались вместе с течением.
Вип увидел всплеск в бухте, затем услышал трепетанье: рыба для наживки, стая мальков, спасаясь от кого-то, неслась, касаясь поверхности гладкой воды.
Макрель? Щучки? Маленькие акулы, заканчивающие предрассветный осмотр перед возвращением к рифам?
Макрель, решил он, судя по силе водоворотов и упорству погони.
Он любил это время суток - до начала шума транспорта в Сомерсете, напротив через бухту, рычания лодок с туристами в бухте и других шумов, производимых человечеством. Это было время покоя и обещаний, когда он мог смотреть на воду и предоставлять своей памяти возможность сосредоточиться на том, что было, а своему воображению - на том, что еще могло быть.
Позади него открылась обтянутая сеткой дверь, и его жена Шарлотта - босиком, в летней хлопчатобумажной ночной сорочке, сквозь которую виднелись очертания ее тела, - вышла со своей чашкой чаю, как обычно каждое утро, и остановилась рядом с мужем настолько близко, что он уловил запах сна в ее волосах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45