Мы поднялись на ноги и попытались бежать, я спотыкался и падал, потом поднимался снова и бежал за Гарри, который даже не останавливался, когда я опускался на землю.
Мы были всего в нескольких футах от выхода из туннеля, когда я настиг остолбеневшего Гарри, моргающего от изумления. Я попытался крикнуть, воззвать к небесам, но из моего горла вырвался только хрип, а в голове моей загудело и закружилось. Гарри стоял рядом со мной и кричал, как ребенок, по его лицу катились крупные слезы. Мы вместе вышли из туннеля к ослепительному солнечному свету над Андами.
Глава 24
Эпилог
Никогда, полагаю, страдание и радость не были смешаны в человеческом сердце более удивительным образом, чем когда мы с Гарри, еле держась на ногах, стояли и безмолвно глядели на мир, который так долго был от нас скрыт.
Мы нашли свет, но потеряли Дезире. Мы были живы, но так близки к смерти, что наш первый глоток горного воздуха походил на последний.
Подробности нашего сложного спуска с горы по скалам и утесам, через стремительные потоки, которые не раз сбивали нас с ног, невозможно описать, да я их и не помню. В памяти смутно запечатлелись лишь кошмарные страдания. Но после смерти Дезире судьба повернулась к нам лицом, мы оставались под ее защитой и, после бесконечных часов невероятного напряжения, вконец выбившись из сил, нашли узкий проход, который вывел нас к цели. Ночь была готова опуститься на открытую ветрам одинокую гору, когда нашим приключениям пришел конец. Темнота уже давно окутала нас, и мы увидели вдали большую пустошь, в середине которой светились окна большого дома. Его смутные, темные очертания словно были окутаны мирным сиянием.
Но мы бросились к нему, как в атаку. На отнюдь не тихий стук в дверь вышел сам хозяин гасиенды. Едва взглянув на нас, он издал громкий вопль, будто увидел не человека, а дьявола, и тут же захлопнул дверь прямо у нас перед носом. Мы и правда были мало похожи на людей.
Голые, черные, в синяках, истекающие кровью, небритые и обросшие (волосы были колкими и жесткими); такая внешность оправдывала любые подозрения.
Но мы вновь забарабанили в дверь, а я, по возможности кратко, рассказал о нас и наших недавних приключениях. Переубежденный, возможно благодаря моему отличному испанскому, который, конечно, не мог быть языком дьявола, и увидев, что мы находимся в слишком жалком состоянии, чтобы быть опасными, он, помедлив, приоткрыл дверь и разрешил нам войти.
Нам не скоро удалось рассеять его подозрения относительно правдивости моего рассказа, хотя я был осторожен, чтобы не потревожить его суеверия упоминанием о пещере дьявола, которая должна была быть ему хорошо известна. Но после этого он, не теряя времени, стал демонстрировать свою доброту. Позвав в дом нескольких слуг с заднего двора гасиенды, он дал им множество распоряжений насчет лечения и еды, а час спустя мы с Гарри лежали бок о бок в собственной кровати хозяина дома, жесткой, но неизмеримо лучшей, чем гранит. Мы чисто вымылись, нас перевязали, и мы чувствовали себя настолько хорошо, насколько этому могло способствовать гостеприимство хозяев.
Старый испанец был достойным наследником самаритян, несмотря на то что национальность его была «немножко» другая. Несколько недель он нянчился с нами, кормил и всячески раздувал еле тлевшие в наших израненных телах искры жизни.
Видимо, отчаянная борьба за жизнь у выхода из пещеры отняла у нас последние силы, потому что много дней мы лежали на спинах, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой и едва осознавая происходящее.
Но искры жизни все-таки начали в нас разгораться.
Настал день, когда мы, прихрамывающие и поддерживаемые с обеих сторон, доковыляли до дверей гасиенды и много часов впитывали жизненную силу, которую несли с собой солнечные лучи. После этого наше выздоровление пошло быстрее. На наших щеках вновь появился румянец, а в глазах блеск. Однажды в полдень было решено, что назавтра нам следует отправиться в Серро-де-Паско. Гарри предложил отложить наше отправление на пару дней, изъявив желание совершить экскурсию по горам. Я сразу его понял.
- Это бесполезно, - сказал я. - Ты ничего не найдешь.
- Но она была с нами, когда мы падали, - настаивал он, не сделав попытки изобразить, что он меня не понял. - Она должна быть где-то неподалеку.
- Ничего подобного, - разъяснил ему я. - Ты что, забыл, что мы там были больше месяца назад? Ты ничего не найдешь.
Когда он это понял, его лицо побелело, и он замолчал. И на следующее утро мы отправились в путь.
Наш хозяин снабдил нас пищей, одеждой, мулами и проводником, не говоря уже о пожеланиях доброго пути и благословении. Пока мы не скрылись за поворотом горной дороги, он, стоя в дверях, махал нам своим сомбреро. Видимо, наше пребывание скрасило его одиночество.
Мы несколько миль поднимались в гору и вновь оказались среди вечных снегов. Там мы повернули на юг. Мы попытались узнать у проводника, как далеко находимся от дьявольской пещеры, но, к нашему удивлению, он сказал, что знать о ней не знает. Похоже, этот вопрос разбудил в нем нешуточные подозрения, потому что частенько, когда ему казалось, что на него никто не смотрит, я замечал, как он с ужасом на нас поглядывает.
Мы одиннадцать дней двигались к югу, а утром двенадцатого увидели внизу цель нашего путешествия.
Шесть часов спустя мы были на улицах Серро-де-Паско. Мы ехали по ним с легким сердцем, но сердце, которое было для нас дороже всех, мы оставили позади себя, и оставили навсегда, где-то под каменными горами, которые она сама выбрала себе в качестве могилы. Почти первым, кого мы встретили, был не кто иной, как проводник Филип. Когда мы подъехали на мулах, он сидел на ступеньках отеля. Увидев нас, он побледнел, медленно поднялся на ноги и уставился на нас, как зачарованный.
Я уже открыл было рот, чтобы его окликнуть, как он сорвался с места и с душераздирающим криком, размахивая руками, понесся мимо нас вниз по ступенькам. И несколько часов, пока мы были в отеле, он туда не показывался.
Через два дня мы были на яхте в Кальяо. В гасиенде я, к своему глубокому удивлению, обнаружил, что мы провели в странствиях целый год, поэтому сильно сомневался, что капитан Харрис все еще нас ждет. Но он был на месте и даже не взял на себя труд выказать удивление при нашем появлении. Зайдя вечером к нам в каюту с бутылочкой вина, он сказал, что «точно не знает, но вроде сеньора решила взять кусочек Анд домой для украшения своего камина, и он должен обеспечить транспортировку».
Когда я сказал, что «сеньоры» больше нет, его лицо побледнело от грусти и жалости. Он много о ней говорил, и, похоже, его старое сердце было сильно тронуто этой утратой.
- Это была такая мягкая леди, - говорил старый капитан, и я улыбался, представляя, как бы сама великая Ле Мир восприняла такую характеристику.
Наконец мы прибыли в Сан-Франциско. Там я распорядился о покрытии убытков в соответствии с договором об аренде яхты, и мы сели в поезд, идущий на восток.
Еще через четыре дня мы прибыли в Нью-Йорк, полные печальных мыслей о той, что покинула нас навсегда. Тень Дезире еще долго витала над старым мрачным особняком на Пятой авеню. Ей было так неуютно в старых холлах среди портретов Ламаров, поблекших в свое время, когда сама Ла Марана ворвалась метеором в сердца своих современников.
На этом, думаю, и следует закончить этот рассказ. Но я не могу удержаться, чтобы не поведать о любопытном приключившемся со мной инциденте. Минут двадцать назад, когда я писал последнюю главу, сидя за массивным столом из красного дерева, рядом с окном, через которое падали лучи сентябрьского солнца, - двадцать минут назад, как я сказал, в комнату ввалился Гарри и рухнул на большое кресло с другой стороны стола.
Я поднял голову и кивнул ему, а он несколько секунд нетерпеливо на меня смотрел.
- Ты не прогуляешься со мной в Саутгемптон? - наконец спросил он.
- Когда ты туда поедешь? - осведомился я, не поднимая головы.
- В полдвенадцатого.
- Ну и что там?
- Послушаем блюзы. Ну и партия в поло.
Я на мгновение задумался.
- Что ж, думаю, я пойду с тобой. Сейчас соберусь.
- Вот и отлично! - Гарри поднялся на ноги и начал бесцельно барабанить пальцами по столу. - Что это у тебя тут за ерунда?
- Мой дорогой мальчик, - улыбнулся я, - ты пожалеешь, что назвал это ерундой, если я тебе скажу, что это искренний и правдивый рассказ о нашем путешествии.
- Должно быть, дьявольски интересно, - заключил он. - Самая глупая ерунда на свете.
- Думаю, у других будет иное мнение, - ответил я, в некотором раздражении от его манер. - Уверен, что это будет волнующее чтение о том, как мы вместе с Дезире Ле Мир были похоронены в Андах, как мы сражались с инками, как, наконец, бежали, как…
- Дезире - что? - прервал он меня.
- Дезире Ле Мир, - четко повторил я. - Великая французская танцовщица.
- Никогда о ней не слышал, - сказал Гарри и посмотрел на меня так, будто сомневался, в своем ли я уме.
- Никогда не слышал о Дезире - женщине, которую ты любил? - почти выкрикнул я.
- Женщина, которую я… Вздор! Говорю, я никогда о ней не слышал.
Я смотрел на него, весь кипя от возмущения.
- Полагаю, после этого ты скажешь, что никогда не бывал в Перу, - произнес я со всем возможным сарказмом.
- К сожалению, не бывал.
- И никогда не взбирался на пик Пайка, чтобы посмотреть восход солнца?
- Дальше Рахвея, штат Нью-Джерси, я на западе не бывал.
- И ты никогда не нырял со мной с вершины колонны высотой в сотню футов?
- Нет. Я еще не потерял рассудка.
- И ты не отомстил за гибель Дезире, убив короля инков?
- Постольку поскольку не знаю никакой Дезире, - промолвил Гарри, и в его голосе появилось нетерпение. - Могу лишь еще раз повторить, что никогда ничего о ней не слышал. И… - продолжил он, - если ты собираешься поставить на уши весь свет такими небылицами, могу сказать, что ты слишком дешевый автор, чтобы так свободно распоряжаться именами членов своей семьи, то есть в данном случае моим. А если ты попытаешься все это опубликовать, я непременно поставлю всех в известность, что это вымысел чистейшей воды.
Эта угроза, произнесенная категорическим тоном и совершенно искренне, окончательно вывела меня из себя, я упал в обморок и обмяк в кресле. Когда я пришел в сознание, Гарри уже ушел играть в свое поло, не дождавшись меня. Я схватил ручку и поспешил запечатлеть все перипетии нашего разговора, чтобы читатель сам мог нас рассудить.
Со своей стороны клятвенно заверяю, что эта история правдива, и даю слово киника и философа.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36