За домом находился хлев, в котором хранили ссыпанную кукурузу. Коров держали в загоне, отгороженном полосатыми досками из молодой сосны. Во дворе под навесом стоял фургон. И еще там находился покосившийся сарай, используемый как дровяной склад. А над колодцем красовался маленький домик из серых дубовых дощечек.
В доме, казалось, не было никаких признаков жизни. Дверь сарая закрыта, и не видно, стоит ли там машина.
Мы остановились у ворот и огляделись.
— Эй там, внутри! Эй, Сэм! — попробовал позвать Ли.
— Вероятно, они все в городе, — предположил я, — сегодня ведь суббота.
— Не похоже на Сэма. — Ли покачал головой. — Он редко ездит в город.
— Ладно, пойдем, — ответил я, — нет смысла болтаться здесь.
— Интересно, где он держит виски?
— Ну конечно не в доме. Это точно.
— Мы могли бы поискать, — предложил Ли.
— Ну да! Шериф пытается поймать его на этом деле уже в течение десяти лет, а мы так сразу и найдем!
Ли грязно выругался, и мы повернулись, чтобы уходить. Но тут я услышал, что открывается наружная дверь.
Стоя в дверях, Анджелина смотрела на нас. Я не знаю, как я догадался, что это она. Возможно, по выражению лица Ли, когда он обернулся. И я понял, что он шел сюда не ради Сэма.
Она вышла на крыльцо.
— Что вам нужно? — обратилась она к нам. В глазах ее не было ни дружелюбия, ни даже приветливости. Никаких тебе “здравствуйте”, лишь грубый вопрос.
Она глядела на Ли, и я сомневаюсь, заметила ли она меня вообще. Но я посчитал своим долгом ей ответить. Ответ Ли в любом случае был бы излишним. Она видела, чего он хочет, и, кажется, не возражала.
— Мы ищем Сэма, — сказал я, — он дома? Итак, это была Анджелина. Я помнил ее худенькой маленькой девочкой с широко раскрытыми пугливыми карими глазами, с тоненькими ручками и ножками и вечно расцарапанными коленками. Я почувствовал себя неловко и попытался отвести от нее глаза.
Нельзя сказать, что она очень выросла. Крупной ее никак не назвать. Просто казалось, что она получила по почте добавку в двадцать пять фунтов с инструкцией, как разместить их там, где это больше всего нужно.
На ней было легкое бумажное платье, из которого она во всех направлениях выросла. Окончательно утратив свою дешевую бесформенность, оно плотно облегало бедра и груди, послушно уступая их натиску. Было ясно, что под ним на ней практически ничего не надето, никакой стесняющей и требующей рабского подчинения нижней одежды. В ней она не нуждалась.
Волосы ее были светлыми, но не настолько, чтобы их можно было назвать золотыми. Они ниспадали на плечи. Прямые, шелковистые и слегка влажные. Она наверняка только что их вымыла и сушила на солнце на заднем дворе. На ее плечи было накинуто банное полотенце.
Оказывается, Сэм не разрешал ей постричься. Он был довольно строг в вопросах всяческих правил, за исключением, конечно, самогоноварения. В его “правилах” ничего не говорилось о том, что женщины могут стричься. Мне пришлось узнать это, как и многое другое об этой девушке, значительно позже.
Глаза у нее миндалевидной формы, карие. Но в них не было мягкости, обычно свойственной карим глазам. Напротив, в них виделся какой-то скрытый вызов. Глаза эти казались одновременно угрюмыми и застенчивыми. Лицо ее было несколько широким, а губы слишком полными и как бы надутыми, так что их трудно назвать красивыми. Кроме того, вся она была лишена живости, и поэтому ее нельзя было назвать очаровательной. Но она была чертовски хорошенькой, вернее, была бы, если бы ее взгляд выражал хоть что-нибудь, кроме “идите вы к черту!”.
Она ответила, продолжая глядеть на Ли:
— Нет, он заготавливает дрова. Но он должен скоро вернуться.
Странно, но Ли просто молча пожирал ее глазами. Хотя обычно сразу шел к цели, наступая, как кавалеры Стюарта. Но в ней было что-то, что сдерживало его. Лицо его покрылось испариной, и он никак не мог закрыть рот.
— Ты не будешь против, если мы его подождем? — спросил я.
— Ждите, если хотите.
Мы протиснулись через калитку и сели у порога, бок о бок, на ступеньках лестницы, спиной к четырем столбикам, поддерживавшим крышу крыльца.
— Ты не дашь нам по глотку воды? — снова заговорил я.
Мне почему-то хотелось ее разговорить. Я не мог понять ее, и потом, молчание втроем становилось утомительным, а откровенное разглядывание заставляло меня испытывать неловкость.
Но ее, по-видимому, совершенно не волновал мой слишком любопытный взгляд, хотя сам я смущался.
— Могу, — довольно нелюбезно ответила она. — Подождите, я принесу.
Когда она исчезла в доме, двигаясь с природной грацией. Ли взглянул на меня.
— Иисусе Христе, — прошептал он. — О Иисусе!
— Пойдем-ка отсюда. Ты можешь зайти к Сэму в другой раз!
Он не слышал меня.
Она появилась с деревянным ведерком, полным воды, и ковшом с длинной ручкой и поставила все это на крыльцо между нами. Затем повернулась и шагнула за порог, рассеянно и бесполезно одернув платье. Обутая в старые домашние шлепанцы, она была без чулок. Слишком короткое платье нисколько не прикрывало длинных, гладких и слегка загорелых ног. Я посмотрел в сторону пастбища, где Майк исследовал сусликовую нору. Мне больше не хотелось сидеть и глазеть на нее, уподобляясь лысым старикам в партере на бурлескном спектакле.
Вновь воцарилось молчание, и я сделал вид, что меня интересует исключительно собака. Но я чувствовал, что эти двое смотрят друг на друга. И мне это не нравилось. Не то чтобы мне было дело до того, как они друг на друга глядят и как себя ведут, но я кое-что знал о мужчинах из глуши, таких, как Сэм. Я знал, как они реагируют, если кто-то чужой начинает хороводиться с их женщинами. Да, Сэм разговаривал тихо и был немного застенчив в присутствии посторонних. Но я отлично помнил, как мальчишкой видел в суде (дед был присяжным) людей, говоривших очень тихо и выглядевших застенчивыми, но их судили за жестокие и зверские убийства.
Я помнил также и другое. Однажды ночью, давно, когда мы охотились на енотов и сидели с Сэмом у костра возле Черного ручья, он говорил, что Анджелина будет школьной учительницей. Она была неглупой девочкой и преуспела, занимаясь по своим учебникам. “Она чего-нибудь, да достигнет”, — сказал он своим спокойным тоном, боясь показаться хвастливым перед посторонними, но все же с плохо скрытой гордостью. Сэм был высокого мнения о своей старшей дочери и всякий, особенно женатый мужчина, пойманный им на ухаживании за ней, был бы очень быстро отправлен к чертям. У меня между лопатками пробежал холод. Хотелось, чтобы Сэм поскорее пришел, тогда бы, взяв виски, мы отсюда убрались.
Молчание на этот раз нарушила Анджелина:
— Зачем вам папа?
— Мы хотели спросить у него разрешения поохотиться здесь, — нашелся я.
— Да знаю, что вам нужно. Вы пришли за виски.
Я быстро оглянулся на нее. Я знал, Сэм всегда старался скрыть от семьи, что он гнал самогон. Однако она произнесла это открыто и невозмутимо. И в глазах ее читался скрытый вызов, будто она предлагала мне опровергнуть этот факт.
— С чего ты взяла?
— А все вы из города приходите сюда за этим. Все приходят сюда за виски.
— Откуда ты знаешь?
— О, я все об этом знаю. Он думает, что я не знаю, но я давно все узнала. Самогонщик!
В ее голосе прозвучали едкое презрение и гнев.
— Ну и что здесь особенного? — спросил я. — Очень многие занимаются этим. И мало кто — так хорошо, как твой отец.
— А твой занимался этим?
— Нет, — ответил я, — но он всегда пил гораздо больше, чем Сэм.
— Ну, думаю, есть небольшая разница.
— А я, право, никогда об этом не думал.
— Ты прекрасно знаешь, черт побери, что разница есть. Как бы тебе понравилось жить здесь, на этой ферме, в глухом лесу и никогда не ездить в город, потому что твой папа — самогонщик! И у тебя никогда не может быть друзей, потому что все знают об этом и шушукаются за твоей спиной!
Черт возьми, подумал я! Я начал немного уставать от Анджелины. Имея тело, способное вернуть к жизни даже мертвого, она разговаривала так, что вызывала лишь одно раздражение. Сама мысль, что с ее внешностью можно себя жалеть, казалась просто нелепой.
— Сколько тебе лет? — спросил я, просто чтобы переменить тему разговора.
— Восемнадцать.
Я был уверен, что она немного прибавляет себе, но ничего не сказал.
— А когда ты поступишь в учительский колледж?
— Не знаю. У меня еще недостаточно знаний, да и денег пока накоплено мало.
Она стала несколько менее угрюмой, словно учительский колледж действительно представлял для нее интерес.
Может быть, у нее есть и другие хобби, кроме того, чтобы вертеть перед глазами у мужчин этими своими “шасси” и ненавидеть отца, подумал я. Но она мне явно не нравилась.
Через минуту она спросила:
— Кто-нибудь из вас бывал когда-либо в учительском колледже? — Она немного поколебалась', не зная, следует ли продолжать. Потом уставилась в пол. — Мне просто хотелось узнать, как одеваются девушки, которые там учатся.
Я почувствовал обычную мужскую беспомощность перед таким вопросом. Но прежде чем я смог придумать, как ей ответить, она проскользнула, виляя бедрами, между нами в дом, сверкнув голыми ногами.
Она вернулась почти тотчас же, неся присланный по почте каталог какой-то компании, рекламирующей одежду. Она уселась между нами на ступеньках и сразу открыла его на нужных ей страницах. Каталог был смят и затерт, видно, его постоянно листали.
— Они выглядят вот так? — спросила она нерешительно.
Черт возьми, ее близость волновала меня. И я не решался открыть рот, боясь себя выдать.
Когда она нагнулась над каталогом, выбившиеся пряди ее светлых волос почти коснулись моего лица. Чтобы видеть картинки, которые она показывала, мне приходилось перегибаться. И тогда мой взгляд невольно падал на ее грудь, выпиравшую из платья.
Я попытался сосредоточиться на картинках. На них были изображены обычные манекены, стоявшие в стандартных позах, почему-то отставив в сторону одну ногу. И платья и костюмы на них, казалось мне, выглядели совершенно одинаково.
— Ну, — сказала она, — какие тебе нравятся? Какие носят девушки из колледжа?
Я пробормотал что-то нечленораздельное и сделал вид, что снова их рассматриваю. Я мог не думать о ней, когда она была угрюмой и позволяла рассматривать себя или когда жаловалась. Однако когда она была от меня так близко, бросая молчаливый вызов, она выглядела просто девочкой, просящей о помощи. Этим она, что называется, доставала меня и задевала глубоко. То, что она мне не нравилась, не помогало.
— Дай-ка мне взглянуть, — вдруг сказал Ли и слегка к ней придвинулся.
Она переложила каталог на его сторону и с надеждой посмотрела на него. Я же соскользнул со ступенек крыльца и вышел во двор, вынув и закурив сигарету. Пальцы мои дрожали. Черт бы ее побрал! — ругнулся я про себя.
Легкий ветерок, который дул во дворе, приятно освежал мне лицо. Я мог слышать за спиной голос Ли, усиливавший с каждым словом стремительность атаки и завоевывавший доверие.
— Ну, возьмем вот это, — говорил он, и казалось, что это говорит крупнейший специалист в вопросах девичьей одежды. — Это не твоего типа, эти линии не годятся. Это платье чересчур консервативно. Тебе нужно что-то более броское и живое.
Какой умелый подход к соблазну, думал я. Ну что ты понимаешь в женской одежде? При чем здесь эти проклятые броскость и живость?
Зачем так пугаться? Ведь ты хорошо знаешь Ли. Конечно, он старался произвести на нее впечатление. Казалось, к нему вернулась некоторая доля трезвости. Он не напоминал мне больше так сильно жеребца, готового разнести свой денник. Когда-нибудь он постарается ее завоевать, но может быть, у него хватит здравого смысла не доводить до того, чтобы его убили. Если только не напьется. И при этой мысли меня снова обдало холодом.
Наконец уладив, к общему удовольствию, вопрос о платьях, они продолжили разговор уже под навесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25