Они все очень любили ее, но эта любовь таинственным образом исключала всякие физические проявления. То, что сделала для них Пэтси на Кенделл-Пойнт, закрыло этот вопрос навсегда.
Как нередко бывает в жизни маленьких городков, обитатели двух домов часто обедали вместе, вместе гуляли, вместе смеялись во время вечерних коктейлей и даже порой вместе ходили в кино. Ричард не обнаружил никаких препятствий к усыновлению Табби и в конце октября занялся юридическими формальностями. Грем и Пэтси отлично ладили друг с другом как отец с дочерью.
Но неожиданно Грем заметил, что они поменялись ролями. Теперь не он заботился о Пэтси, а, наоборот, Пэтси нежила, охраняла, почти что нянчила его. Это приводило Грема в ужасное смущение: ему совершенно не хотелось очутиться в таком положении. Так же как и Ричард, он мечтал о возвращении к работе. И тут Пэтси приняла свое собственное решение.
***
Перед Рождеством Грем и Ричард распивали коктейли в гостиной Грема. Единственным напоминанием о Рождестве была стоящая на книжной полке искусственная елка. Грем теперь жил один. Надо сказать, что он испытывал определенное (тайное) удовольствие от того, что самая любимая на свете женщина больше не заставляет его каждое утро завтракать. Ричард тоже был один. Табби упросил его разрешить ему вместе с семьей школьного приятеля отправиться на неделю в Аспин. Так что они праздновали Рождество в обществе друг друга. Ричард поджарил утку и принес две бутылки отличного вина.
– Эй, дружище, – запротестовал Грем, – я ведь экс-алкоголик. Целую бутылку мне уже не осилить.
Он тщательно принарядился к празднику: откопал на чердаке зеленый бархатный смокинг с черными атласными лацканами, одел ярко-синюю, тщательно выглаженную рубашку с золотистыми пуговицами и вязаный полосатый галстук; с черных туфель он даже не потрудился смахнуть пыль.
– Тогда кончайте глотать джин, – посоветовал, улыбаясь, Ричард.
– Я специально хранил его для такого случая, – с притворной обидой заявил Грем.
На какое-то мгновение к ним как бы присоединилась Пэтси – так живо их шутливая перебранка воскресила воспоминания о ней.
Грем прервал молчание:
– Что слышно у Табби?
– Он звонит каждый день; я говорил с ним как раз перед тем, как прийти сюда. Он отлично проводит время. Я очень скучаю без него, но рад, что разрешил ему эту поездку.
Они опять замолчали, и каждый знал, о чем думает другой, – о Пэтси.
– Грем, – наконец сказал Ричард, – я до сих пор не понимаю, что же все-таки случилось. Я думал, что со временем смогу разобраться во всем этом лучше. Мне кажется, что, может быть, мы недооценили роль «Телпро» во всем, что происходило.
– Что ж, – задумчиво произнес Грем, – «Телпро» действительно сыграла свою роль. Но я думаю, что Гидеон Винтер уцепился за нее из-за названия этого вещества – ДРК.
С другой стороны, название может быть простым совпадением, а авария – аварией. И Гидеон Винтер только постарался извлечь из этого свою выгоду. Есть, правда, еще один вариант, но он мне уж очень не нравится.
– Что мы частично ответственны за эту так называемую аварию? – полуутвердительно-полувопросительно проговорил Ричард.
– Во всяком случае, мы помогли распространить эту ядовитую гадость по всему округу Патчин. Вспомните, что говорил этот ученый, Вайс. – Лицо Грема выразило отвращение. – Думаю, что, когда Дракон понял, что случилось, он просто не мог поверить в такую удачу. Все это делало его могущественнее и сильнее. Он вполне мог устроить еще одно Черное Лето. Черт! Я думаю, что он и устроил его.
– Значит, вы все-таки думаете, что это был Дракон? Вы действительно так считаете?
– Но ведь вы же сами убили его, разве нет?
– Я думаю, что бы это ни было, его убила Пэтси.
Ричард помолчал.
– Вы должны описать все, всю эту историю, Грем. Описать так, как видели ее мы. Это нужно для всех нас.
– Это было бы, конечно, хорошо. Но боюсь, что появится искушение выдумать разные вещи. Например, я должен буду сочинить диалоги, придумать, что произошло с другими людьми. Очень скоро это все превратится в роман.
– Прекрасно, и роман подойдет.
– Нет. Невозможно. Мы много беседовали с вами и Пэтси, но я ведь даже не знаю, что вы делали в мае и июне.
Я должен буду сочинить и это.
– Я дам вам свои дневники, – пообещал Ричард.
– Ну что ж, я подумаю.
– Пэтси тоже вела дневник, – улыбнулся Ричард.
– Я знаю. Я подумаю над этим.
На следующее утро Грем позвонил Ричарду и попросил занести ему дневники.
***
Спустя два года, как раз перед тем как Грем Вильяме закончил великолепную книгу «Парящий дракон», Ричард повез жену, малыша и Табби Смитфилда на короткие каникулы во Францию. Он завершил две большие реставрационные работы в Новой Англии и собирался скоро приступить к очередной – в Виргинии. Французская ассоциация архитекторов пригласила Ричарда на съезд, и он использовал эту возможность, чтобы показать своей новой семье Париж.
Жена, которая была моложе его на десять лет, работала в Музее современного искусства и прекрасно говорила по-французски. Они собирались вернуться домой за два дня до начала занятий Табби на первом курсе Коннектикутского университета. Малышу исполнилось три месяца, и он еще не знал никаких расписаний, кроме расписания кормления.
Ричард водил их по музеям, паркам и ресторанам. Бесконечно счастливый и благодарный, он гулял по улицам Парижа – Табби и жена по обе стороны, веселый малыш в коляске. Если одни силы заставили его пережить лето 1980 года, то другие подарили ему эту радость.
За два дня до возвращения Ричард, толкая перед собой коляску, вышел из центральных дверей гостиницы «Интерконтиненталь» и без всякой определенной цели свернул к Вандомской площади. Жена и Табби отправились за покупками, а ему хотелось, чтобы малыш подышал воздухом, да и потом он понимал, что время их пребывания в Париже подходит к концу, и ему не хотелось терять ни единой оставшейся минуты. Он неторопливо шагал по площади, любуясь витринами магазинов, и опять-таки без всякой определенной цели двинулся по направлению к «Гранд-Опера». Через пять или шесть кварталов он решил, что неплохо бы выпить пива, и оглянулся по сторонам в поисках кафе.
Ричард повернул на незнакомую улицу и увидел на следующем углу столики под тентами. Он вкатил коляску в кафе и уселся за крайним из столов. Малыш гукал и лепетал, колотя кулачками по висящим игрушкам. Ричард сделал заказ на ужасном французском языке и огляделся. Он от души надеялся на то, что здесь нет ни одной обожающей детей дамы, которая примется охать над его сыном и которой придется отвечать, судорожно составляя на незнакомом языке любезные фразы. Это испортило бы удовольствие и от пива, и от прогулки. В этот момент Ричард заметил в другом конце кафе полного седого мужчину. Безумное лето 1980 года вновь ожило, ему показалось, что он сходит с ума. Ричард знал, что уже видел это лицо. Он застыл, парализованный страхом. Дракон… Дракон показывал ему этого человека в том нескончаемом туннеле, где пытался убить его.
Прошло несколько казавшихся бесконечными минут, и Ричард осознал, что седой человек не собирается предпринимать никаких действий, подобных тем. Это был самый обычный мужчина, а не очередная игрушка Гидеона Винтера.
Но он так же походил на старого моряка или романтичного поэта, как и тот мужчина, с которым Ричард повстречался тогда в страшном туннеле. Должно быть, отец Ричарда был хорошим собеседником и добрым собутыльником; наверное, он и работал совсем неплохо, а срывы, видимо, объяснялись тяжелыми переживаниями. И друзей он должен был иметь немало. Ричарду даже показалось, что этот седоволосый мужчина похож на него самого. Лет через двадцать пять он, наверное, будет так выглядеть сам.
Ричард вынул малыша из коляски и подошел, держа его на руках, к дальнему столику. Крепко обняв сына и чувствуя стук собственного сердца, он произнес:
– Майкл Альби, познакомьтесь с Майклом Альби.
Мужчина удивленно взглянул на Ричарда. Это был вовсе не его отец. Он совершенно не напоминал человека из туннеля. Типичный парижский буржуа – он казался даже оскорбленным выходкой Ричарда. Малыш начал плакать. Загадка за загадкой. Тайна за тайной.
Ричард торопливо шел в направлении «Интерконтиненталя». И почти сразу же заблудился. Это был единственный случай в жизни, когда его способность ориентироваться изменила ему. В конце концов он сдался и остановил такси, тем более что малыш плакал все громче и громче, требуя свою порцию молока.
Ричард не стал рассказывать своей способной, привлекательной и чуть агрессивной жене о встрече с «отцом» – из рассказов она давно усвоила, что его родители умерли. Но он не чувствовал себя спокойно до тех пор, пока огромный французский авиалайнер не приземлился в аэропорту Кеннеди. Тайна за тайной.
***
Пэтси Макклауд исчезла из их жизни, хотя никто из них не хотел и не мог с этим примириться. Когда Пэтси жила в доме Грема, она довольно часто отправлялась на одинокие ночные прогулки. Грем Вильяме обычно шел спать в десять часов вечера, и он никак не мог воспрепятствовать этим необъяснимым уходам, так как узнавал о них только по хлопанью гаражной двери, будившему его в три, а то и в четыре часа утра. Но как бы поздно Пэтси ни возвращалась, утром, цветущая и отдохнувшая, она встречала его на кухне-евежесваренным кофе и приготовленным завтраком. Она всегда требовала, чтобы он съедал эти завтраки, особенно яйца – он должен помнить о пользе яиц.
Потом в один прекрасный день она сообщила Грему, что встретила понравившегося ей мужчину. Юрист из Чипаккуа, Нью-Йорк, вдовец. Они познакомились с Пэтси еще несколько лет назад на Мартинике, где она с Лесом и несколькими парами из их компании проводили отпуск. Этот человек увидел ее фото в «Ньюсуик», узнал номер телефона и сумел дозвониться до нее в один из тех редких дней, что она проводила в доме на Чарльстон-роад. Его звали Артур Поверс. Пэтси особенно ценила в нем то, что он вполне серьезно, без тени насмешки отнесся к рассказам о событиях предыдущего лета.
Через Ронни Ригли Пэтси удачно продала дом – Хэмпстед по-прежнему оставался комфортабельной спальней Нью-Йорка: прошлые проблемы с химическим производством не смогли всерьез изменить ситуацию, и цены на недвижимость были довольно высокие. Кроме того, Лес имел страховой полис. Так что если бы она и потеряла что-то на продаже дома, то у нее оставалась сумма ничуть не меньшая, чем губительное наследство Смитфилда.
Рождество 1980-го Пэтси провела в Чипаккуас Артуром Поверсом.
Но уехала она еще раньше. После пяти-шести недель, прожитых у Грема, она отправилась в Нью-Йорк погостить у школьной приятельницы. Они с Гремом скучали друг без друга. Пэтси часто звонила.
– Я люблю вас, – говорила она в телефонную трубку, – я люблю вас, потому что не любить вас я не могу.
При этих словах Грему до боли хотелось, чтобы она вернулась и снова жила вместе с ним, пусть даже закармливая его ненавистными завтраками.
Через двенадцать дней пришла открытка. С какого-то острова, чье название смазал почтовый штемпель. Как пристально ни вглядывался Грем в волнистые черные линии штемпеля, разобрать надпись под ними он не смог. Открытка гласила: «А. П. – просто находка. Я так скучаю по вам всем. Песок белый, солнце горячее. Восхитительно. Выпейте мартини и вспомните обо мне. С любовью, П.».
Картинка на открытке изображала заходящее солнце, пальмы и ярко-синее море. Тщательный анализ позволил установить британское происхождение марки. Британия? Бермуды? А может, Грему это просто показалось.
Пэтси звонила ему из Чипаккуа. Она, как всегда, была очень нежной, но немного торопилась. Они с Артуром подумывали о покупке дома.
– Наша нынешняя квартира, Грем, вроде вашей, а я ведь капризна и нуждаюсь в уединении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Как нередко бывает в жизни маленьких городков, обитатели двух домов часто обедали вместе, вместе гуляли, вместе смеялись во время вечерних коктейлей и даже порой вместе ходили в кино. Ричард не обнаружил никаких препятствий к усыновлению Табби и в конце октября занялся юридическими формальностями. Грем и Пэтси отлично ладили друг с другом как отец с дочерью.
Но неожиданно Грем заметил, что они поменялись ролями. Теперь не он заботился о Пэтси, а, наоборот, Пэтси нежила, охраняла, почти что нянчила его. Это приводило Грема в ужасное смущение: ему совершенно не хотелось очутиться в таком положении. Так же как и Ричард, он мечтал о возвращении к работе. И тут Пэтси приняла свое собственное решение.
***
Перед Рождеством Грем и Ричард распивали коктейли в гостиной Грема. Единственным напоминанием о Рождестве была стоящая на книжной полке искусственная елка. Грем теперь жил один. Надо сказать, что он испытывал определенное (тайное) удовольствие от того, что самая любимая на свете женщина больше не заставляет его каждое утро завтракать. Ричард тоже был один. Табби упросил его разрешить ему вместе с семьей школьного приятеля отправиться на неделю в Аспин. Так что они праздновали Рождество в обществе друг друга. Ричард поджарил утку и принес две бутылки отличного вина.
– Эй, дружище, – запротестовал Грем, – я ведь экс-алкоголик. Целую бутылку мне уже не осилить.
Он тщательно принарядился к празднику: откопал на чердаке зеленый бархатный смокинг с черными атласными лацканами, одел ярко-синюю, тщательно выглаженную рубашку с золотистыми пуговицами и вязаный полосатый галстук; с черных туфель он даже не потрудился смахнуть пыль.
– Тогда кончайте глотать джин, – посоветовал, улыбаясь, Ричард.
– Я специально хранил его для такого случая, – с притворной обидой заявил Грем.
На какое-то мгновение к ним как бы присоединилась Пэтси – так живо их шутливая перебранка воскресила воспоминания о ней.
Грем прервал молчание:
– Что слышно у Табби?
– Он звонит каждый день; я говорил с ним как раз перед тем, как прийти сюда. Он отлично проводит время. Я очень скучаю без него, но рад, что разрешил ему эту поездку.
Они опять замолчали, и каждый знал, о чем думает другой, – о Пэтси.
– Грем, – наконец сказал Ричард, – я до сих пор не понимаю, что же все-таки случилось. Я думал, что со временем смогу разобраться во всем этом лучше. Мне кажется, что, может быть, мы недооценили роль «Телпро» во всем, что происходило.
– Что ж, – задумчиво произнес Грем, – «Телпро» действительно сыграла свою роль. Но я думаю, что Гидеон Винтер уцепился за нее из-за названия этого вещества – ДРК.
С другой стороны, название может быть простым совпадением, а авария – аварией. И Гидеон Винтер только постарался извлечь из этого свою выгоду. Есть, правда, еще один вариант, но он мне уж очень не нравится.
– Что мы частично ответственны за эту так называемую аварию? – полуутвердительно-полувопросительно проговорил Ричард.
– Во всяком случае, мы помогли распространить эту ядовитую гадость по всему округу Патчин. Вспомните, что говорил этот ученый, Вайс. – Лицо Грема выразило отвращение. – Думаю, что, когда Дракон понял, что случилось, он просто не мог поверить в такую удачу. Все это делало его могущественнее и сильнее. Он вполне мог устроить еще одно Черное Лето. Черт! Я думаю, что он и устроил его.
– Значит, вы все-таки думаете, что это был Дракон? Вы действительно так считаете?
– Но ведь вы же сами убили его, разве нет?
– Я думаю, что бы это ни было, его убила Пэтси.
Ричард помолчал.
– Вы должны описать все, всю эту историю, Грем. Описать так, как видели ее мы. Это нужно для всех нас.
– Это было бы, конечно, хорошо. Но боюсь, что появится искушение выдумать разные вещи. Например, я должен буду сочинить диалоги, придумать, что произошло с другими людьми. Очень скоро это все превратится в роман.
– Прекрасно, и роман подойдет.
– Нет. Невозможно. Мы много беседовали с вами и Пэтси, но я ведь даже не знаю, что вы делали в мае и июне.
Я должен буду сочинить и это.
– Я дам вам свои дневники, – пообещал Ричард.
– Ну что ж, я подумаю.
– Пэтси тоже вела дневник, – улыбнулся Ричард.
– Я знаю. Я подумаю над этим.
На следующее утро Грем позвонил Ричарду и попросил занести ему дневники.
***
Спустя два года, как раз перед тем как Грем Вильяме закончил великолепную книгу «Парящий дракон», Ричард повез жену, малыша и Табби Смитфилда на короткие каникулы во Францию. Он завершил две большие реставрационные работы в Новой Англии и собирался скоро приступить к очередной – в Виргинии. Французская ассоциация архитекторов пригласила Ричарда на съезд, и он использовал эту возможность, чтобы показать своей новой семье Париж.
Жена, которая была моложе его на десять лет, работала в Музее современного искусства и прекрасно говорила по-французски. Они собирались вернуться домой за два дня до начала занятий Табби на первом курсе Коннектикутского университета. Малышу исполнилось три месяца, и он еще не знал никаких расписаний, кроме расписания кормления.
Ричард водил их по музеям, паркам и ресторанам. Бесконечно счастливый и благодарный, он гулял по улицам Парижа – Табби и жена по обе стороны, веселый малыш в коляске. Если одни силы заставили его пережить лето 1980 года, то другие подарили ему эту радость.
За два дня до возвращения Ричард, толкая перед собой коляску, вышел из центральных дверей гостиницы «Интерконтиненталь» и без всякой определенной цели свернул к Вандомской площади. Жена и Табби отправились за покупками, а ему хотелось, чтобы малыш подышал воздухом, да и потом он понимал, что время их пребывания в Париже подходит к концу, и ему не хотелось терять ни единой оставшейся минуты. Он неторопливо шагал по площади, любуясь витринами магазинов, и опять-таки без всякой определенной цели двинулся по направлению к «Гранд-Опера». Через пять или шесть кварталов он решил, что неплохо бы выпить пива, и оглянулся по сторонам в поисках кафе.
Ричард повернул на незнакомую улицу и увидел на следующем углу столики под тентами. Он вкатил коляску в кафе и уселся за крайним из столов. Малыш гукал и лепетал, колотя кулачками по висящим игрушкам. Ричард сделал заказ на ужасном французском языке и огляделся. Он от души надеялся на то, что здесь нет ни одной обожающей детей дамы, которая примется охать над его сыном и которой придется отвечать, судорожно составляя на незнакомом языке любезные фразы. Это испортило бы удовольствие и от пива, и от прогулки. В этот момент Ричард заметил в другом конце кафе полного седого мужчину. Безумное лето 1980 года вновь ожило, ему показалось, что он сходит с ума. Ричард знал, что уже видел это лицо. Он застыл, парализованный страхом. Дракон… Дракон показывал ему этого человека в том нескончаемом туннеле, где пытался убить его.
Прошло несколько казавшихся бесконечными минут, и Ричард осознал, что седой человек не собирается предпринимать никаких действий, подобных тем. Это был самый обычный мужчина, а не очередная игрушка Гидеона Винтера.
Но он так же походил на старого моряка или романтичного поэта, как и тот мужчина, с которым Ричард повстречался тогда в страшном туннеле. Должно быть, отец Ричарда был хорошим собеседником и добрым собутыльником; наверное, он и работал совсем неплохо, а срывы, видимо, объяснялись тяжелыми переживаниями. И друзей он должен был иметь немало. Ричарду даже показалось, что этот седоволосый мужчина похож на него самого. Лет через двадцать пять он, наверное, будет так выглядеть сам.
Ричард вынул малыша из коляски и подошел, держа его на руках, к дальнему столику. Крепко обняв сына и чувствуя стук собственного сердца, он произнес:
– Майкл Альби, познакомьтесь с Майклом Альби.
Мужчина удивленно взглянул на Ричарда. Это был вовсе не его отец. Он совершенно не напоминал человека из туннеля. Типичный парижский буржуа – он казался даже оскорбленным выходкой Ричарда. Малыш начал плакать. Загадка за загадкой. Тайна за тайной.
Ричард торопливо шел в направлении «Интерконтиненталя». И почти сразу же заблудился. Это был единственный случай в жизни, когда его способность ориентироваться изменила ему. В конце концов он сдался и остановил такси, тем более что малыш плакал все громче и громче, требуя свою порцию молока.
Ричард не стал рассказывать своей способной, привлекательной и чуть агрессивной жене о встрече с «отцом» – из рассказов она давно усвоила, что его родители умерли. Но он не чувствовал себя спокойно до тех пор, пока огромный французский авиалайнер не приземлился в аэропорту Кеннеди. Тайна за тайной.
***
Пэтси Макклауд исчезла из их жизни, хотя никто из них не хотел и не мог с этим примириться. Когда Пэтси жила в доме Грема, она довольно часто отправлялась на одинокие ночные прогулки. Грем Вильяме обычно шел спать в десять часов вечера, и он никак не мог воспрепятствовать этим необъяснимым уходам, так как узнавал о них только по хлопанью гаражной двери, будившему его в три, а то и в четыре часа утра. Но как бы поздно Пэтси ни возвращалась, утром, цветущая и отдохнувшая, она встречала его на кухне-евежесваренным кофе и приготовленным завтраком. Она всегда требовала, чтобы он съедал эти завтраки, особенно яйца – он должен помнить о пользе яиц.
Потом в один прекрасный день она сообщила Грему, что встретила понравившегося ей мужчину. Юрист из Чипаккуа, Нью-Йорк, вдовец. Они познакомились с Пэтси еще несколько лет назад на Мартинике, где она с Лесом и несколькими парами из их компании проводили отпуск. Этот человек увидел ее фото в «Ньюсуик», узнал номер телефона и сумел дозвониться до нее в один из тех редких дней, что она проводила в доме на Чарльстон-роад. Его звали Артур Поверс. Пэтси особенно ценила в нем то, что он вполне серьезно, без тени насмешки отнесся к рассказам о событиях предыдущего лета.
Через Ронни Ригли Пэтси удачно продала дом – Хэмпстед по-прежнему оставался комфортабельной спальней Нью-Йорка: прошлые проблемы с химическим производством не смогли всерьез изменить ситуацию, и цены на недвижимость были довольно высокие. Кроме того, Лес имел страховой полис. Так что если бы она и потеряла что-то на продаже дома, то у нее оставалась сумма ничуть не меньшая, чем губительное наследство Смитфилда.
Рождество 1980-го Пэтси провела в Чипаккуас Артуром Поверсом.
Но уехала она еще раньше. После пяти-шести недель, прожитых у Грема, она отправилась в Нью-Йорк погостить у школьной приятельницы. Они с Гремом скучали друг без друга. Пэтси часто звонила.
– Я люблю вас, – говорила она в телефонную трубку, – я люблю вас, потому что не любить вас я не могу.
При этих словах Грему до боли хотелось, чтобы она вернулась и снова жила вместе с ним, пусть даже закармливая его ненавистными завтраками.
Через двенадцать дней пришла открытка. С какого-то острова, чье название смазал почтовый штемпель. Как пристально ни вглядывался Грем в волнистые черные линии штемпеля, разобрать надпись под ними он не смог. Открытка гласила: «А. П. – просто находка. Я так скучаю по вам всем. Песок белый, солнце горячее. Восхитительно. Выпейте мартини и вспомните обо мне. С любовью, П.».
Картинка на открытке изображала заходящее солнце, пальмы и ярко-синее море. Тщательный анализ позволил установить британское происхождение марки. Британия? Бермуды? А может, Грему это просто показалось.
Пэтси звонила ему из Чипаккуа. Она, как всегда, была очень нежной, но немного торопилась. Они с Артуром подумывали о покупке дома.
– Наша нынешняя квартира, Грем, вроде вашей, а я ведь капризна и нуждаюсь в уединении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38