С Иисусом я разговаривал еще дважды, но он постоянно переводил разговор на притчи и толкование Илии, изредка нелицеприятно высказывался в адрес Ирода и римской политики на Ближнем Востоке. Никаких выходок типа «В далекий край…» он не допускал, странных вещей я у него тоже не видел, и временами мне начинало казаться, что я схожу с ума и излишняя подозрительность – прежде всего следствие этого.
Однажды вечером Иисус собрал всех нас вокруг себя и начал, уставясь в пламя костра:
– Я хочу сообщить вам одно неприятное известие, которое вы, как ученики мои, обязаны знать.
– Что хочешь сказать нам, Господи? – спросил нетерпеливый Матфей, которого роль Иисусова биографа увлекла уже несколько чрезмерно.
– Хочу открыть вам, что мне должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин, первосвященников и книжников… А после мне быть убиту, и в третий день должен я воскреснуть. – С этими словами Иисус оглядел собравшихся, ожидая комментариев.
Они не заставили себя долго ждать.
– Как – воскреснуть?!
– Когда мы идем в Иерусалим?
– А с нами что будет?
– Будь милостив к себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!
Последнюю фразу выкрикнул Петр, и она привлекла внимание Христа. Поднявшись и отбрасывая неверную тень, Иисус зычно воскликнул:
– Отойди от меня, Сатана! Ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что божие, но что человеческое!
Петр испуганно отшатнулся, а апостолы, сидевшие рядом с ним (Фома и Иоанн), в свою очередь отшатнулись от Петра как от зачумленного.
– Если кто хочет идти за мною, – продолжал Иисус, стоя в неверном свете костра, – отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее… Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
– Никакой! Никакой, Господи! – поспешно вставил Фома.
– Верно. Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо придет сын человеческий во славе отца своего с ангелами своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть некоторые из сидящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят сына человеческого, грядущего в царствии своем.
Когда мы устраивались на ночлег, ко мне неожиданно обратился Иаков. Он тихо, стараясь, чтобы остальные не слышали, позвал:
– Иуда! Слышь, Иуда!
– Что тебе? – спросил я, протягивая ноги поближе к огню. Ночи тут оказались неожиданно холодными, и я порой отчаянно мерз.
– Как ты думаешь, то, что говорил он про бессмертие, правда?
– Почему меня спрашиваешь? Не усомнился ли ты?
– Нет-нет, – испуганно зашептал Иаков. – Но знаешь, всякое говорят…
– Кто говорит?
– Ну… Петр.
– Петр?
Я мгновенно утратил все намеки на сон, а ведь только что уже почти задремал.
Петр! Происшествие в лодке, потом это желание отвратить Иисуса от посещения Иерусалима… Постоянно усомняющийся Петр, склонный все проверять, искупавшийся в воде, но показавший остальным, что ходить по воде может далеко не каждый, пусть он даже ученик господень…
Не он ли агент АК?
– Что еще говорил Петр? – спросил я.
Кто-то из апостолов заворочался и жалобно забормотал во сне. Иаков переждал, пока он успокоится, и ответил:
– Что многие из нас, если не все, могут вслед за Господом принять мученическую смерть, а правда ли то, что сказал он о бессмертии в царствии Господнем, еще нужно посмотреть… Что чудеса Господни есть не божий промысел, а торжество науки врачевания, не многим доступное… Что…
– Довольно, довольно, – успокоил я его. – Петру свойственно сомневаться, ибо он человек, как я и ты. Что же спрашивать с него? Пусть ждет, и как случится, так случится. Я лично верую в то, что говорил Господь, и тебе советую.
Иаков отполз от меня и вроде как уснул, а я лежал, пялясь в низкое звездное небо, и думал.
Все же им надо было посылать не меня, а кого-нибудь из молодых епископов. По части богословия я не спец, все же служба безопасности… Мало того что нужно выполнять свое непосредственное задание, так еще и с Петром разбираться приходится. Чертов АК! Не сидится им… И что он предпримет дальше? Будет постоянно зудеть в уши апостолам: «Усомнитесь! Усомнитесь!»? Но такого в Библии вроде нет… Или нет в той Библии, к которой я привык, а в иной Библии, вполне возможно, есть?
Или ее вовсе не существует, Библии?
Так можно черт знает до чего додуматься… Спать надо, спать, вот оно что.
И, пробормотав себе под нос по-русски: «Баю-баюш-ки-баю, не ложися на краю», я уснул. И знаете, что мне снилось? Никогда не догадаетесь. Разливное очаковское пиво.
* * *
Я не знаю, о чем болтали Иисус, Петр, Иаков и Иоанн, удалившись на ближнюю гору, но, по Библии, они там беседовали с Моисеем и Илией. Скорее всего, какой-то голопроектор, они бывают очень маленькие… Судя по их восхищенным лицам, сеанс произвел впечатление – даже находящийся у меня на подозрении Петр сиял. Или он все-таки не агент АД?
Поскольку, когда сходили они с горы, Иисус запретил говорить о видении, «доколе сын человеческий не воскреснет из мертвых», не стал никого расспрашивать, хотя Иаков явно проболтался бы.
В Капернауме я ожидал спектакля со статиром. По сюжету долженствовали появиться собиратели дидрахм и попросить монетку, а Иисус, соответственно, послать Петра на берег, чтобы он поймал рыбину, у каковой во рту и обнаружатся деньги. Ничего этого не случилось, и я в очередной раз подивился буйной фантазии Матфея… Да, совсем забыл – он ведь приписал без моего ведома еще один эпизод с рыбами и хлебами, только увеличил на сей раз число накормленных. В повторении это чудо выглядело уже как-то не слишком, но я не стал ничего говорить Матфею, так как, по идее, не мог быть знаком с текстами.
А потом меня постигла жуткая мысль: а что если все уже идет не так, как должно было? И разночтения между знакомым мне евангельским текстом и происходящим здесь и сейчас – уже одно из следствий мелких событий, а то и моего присутствия?
Пожалуй, когда я вернусь – и если вернусь, – нужно будет навестить психотерапевта.
* * *
Не буду утомлять подробностями довольно однообразного путешествия в Иерусалим. Для меня оно оказалось мучительным, потому что я подвернул ногу и хромал, а с желудком снова начались приключения. Нужный для этого запас лекарств я израсходовал и теперь жутко страдал.
К нам прибилось несколько десятков человек, процессия имела живописный вид, и я был уверен, что в Иерусалиме уже давно знают, что Иисус вот-вот появится в городе.
Когда до Иерусалима осталось всего ничего, Иисус отозвал нас в сторонку и сказал:
– Вот, мы восходим в Иерусалим, и сын человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть. И предадут Его язычникам на поругание, и биение, и распятие… И в третий день воскреснет.
– Кто воскреснет? – тупо спросил Варфоломей, с трудом воспринимавший склонность Иисуса говорить о себе в третьем лице.
– Он, Господь, – пояснил я.
Варфоломей поморгал длинными поросячьими ресницами и тяжко вздохнул.
Неожиданно появилась мать Зеведеев – Иакова и Иоанна, которая, как мне показалось, подслушивала. Став между своими отпрысками, она стала кланяться и просить:
– Скажи, чтобы сии два сына мои сели у тебя один по правую сторону, а другой по левую в царстве твоем!
Остальные апостолы возроптали, а Симон Кананит незаметно двинул Иакова локтем в бок. Иисус возмутился.
– Не знаете, чего просите! – воскликнул он. – Можете ли пить чашу, которую я буду пить, или креститься крещением, которым я крещусь?
– Можем, Господи, – закивали братья.
– Можем, можем! – поддержала их старуха.
Иисус, не глядя на нее, сказал:
– Чашу мою будете пить и крещением, которым я крещусь, будете креститься. Но дать сесть у меня по правую сторону и по левую – не от меня зависит, но кому уготовано отцом моим.
– Вот-вот! – зашумели остальные. – Нечего!
– Уберите ее отсюда! – велел Симон Кананит.
Иаков осторожно взял мать за плечо и повел прочь, за ним, виновато озираясь, поспешил Иоанн.
Расслоение среди апостолов давало себя знать. По пути я наблюдал, как Петр оживленно шепчется с Андреем, а Варфоломей и Симон Кананит бранятся с братьями Зеведеями. Этак они скоро подерутся… Интересно, а как они обстряпали вопрос с Андреем, если Петр – агент АК? Братья все-таки… Или их двое? Ранее это мне в голову не приходило. Да и соображать я стал замедленно – то ли от жары, то ли от плохого питания.
Когда мы приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию, к горе Елеонской, Иисус послал Фому и Матфея, сказав им:
– Пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко мне.
– Но нам могут надавать тумаков, – возразил Матфей, обладавший большим опытом по этой части. (Действительно, этот эпизод всегда вызывал у меня сомнение, и я удивился, обнаружив его реальным, а не выдуманным зачем-то евангелистами.)
– Если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу, – пожав плечами, сказал Иисус.
– А откуда он наверняка знает, что там будет осел? – спросил Варфоломей у кого-то за моей спиной.
Голос Петра ответил:
– Тоже мне, чудо. В любой деревне так или иначе есть ослы и ослицы. Вон ревет один, отсюда слышно.
Через четверть часа апостолы вернулись невредимые и с ослами. Матфей успел шепнуть мне, что скотину они увели качественно, никто и не заметил. Впрочем, никто и не интересовался подробностями кражи – на ослицу быстренько устелили запасные одежды кого-то из апостолов, на них сел Иисус, и процессия тронулась к своему пункту назначения.
Народ, шедший с нами, действительно верил.
Я – прожженный циник и знаю, что церковь – прежде всего своего рода коммерция. В бога там мало кто верит, потому, собственно, и послали меня сюда – проследить, чтобы все совпадало с канонами, независимо от присутствия или отсутствия небесных сил. Но зрелище людей, срывающих себя одежды и расстилающих их на дороге перед копытами Иисусова осла, забрасывающих пыль свежей зеленью, вызвало у меня умиление и очередную дикую мысль: «А что если Иисус на самом деле Господь?» Чем черт не шутит… Но это было слишком страшно, чтобы рассуждать всерьез. Нет, точно, к психотерапевту. И отпуск, отпуск! На Кипр или в Афонский санаторий, погонять в бильярд, сходить в кегельбан… Водные лыжи, холодное пиво, стереокино, полутемный зал, а рядом – девушка… Вон как та большеглазая красавица, которая вопит:
– Осанна сыну Давидову! Благословен грядущий во имя господне!
Как они его любят, а?
Жители Иерусалима дивились столь пышной процессии и спрашивали:
– Кто сей?
– Иисус, пророк из Назарета Галилейского, – отвечали мы.
Как и следовало ожидать, в храме Иисус устроил настоящий погром, разогнав покупателей и продавцов. Грохотали опрокинутые столы менял, звенела по камням мелочь, клокотали испуганные голуби, а среди всего этого бедлама возвышался Иисус и кричал, грозно подняв сжатый кулак:
– Написано: дом мой домом молитвы наречется! А вы сделали его вертепом разбойников!
Набившийся в здание храма люд уделял значительно больше внимания раскатившимся по полу монетам, кое-кто из апостолов, как я успел заметить, тоже соблазнился.
Ночевали мы в Вифании. Отойдя по естественной надобности за кусты, я неожиданно натолкнулся на Иисуса.
– Куда собрался на ночь, Иуда? – спросил он.
Сумерки скрадывали черты его лица, угадывалась только короткая бородка и поблескивающие глаза.
– Животом страдаю, Господи, – ответил я.
– Что, таблетки закончились? – насмешливо спросил Иисус. – Могу поделиться.
– Буду благодарен, – сказал я, стараясь держаться как можно более непринужденно.
1 2 3 4 5