Егор бросил трубку.
...Без двадцати двенадцать. Окна отсюда не видны, надо выйти из автомата и пройти до конца заснеженного газона. Егор нашел еще две копейки. Сначала надо перезвонить Сергею.
Было занято. С третьего раза пробился.
- Ну что?
- Твоя мамаша волнуется. Собиралась уже в милицию звонить. Ты вообще псих или как?
- Спасибо, Сережка. Я пошел.
- И поскорее. В новогоднюю ночь легче получить индульгенцию, чем в другой день. Так что бросайся им в ноги, может, поймут. Послушайся моего мудрого совета.
- С наступающим!
Щелкнул рычаг. Длинный гудок.
А что дальше?
А впрочем, известно, что дальше. Надо подняться на верхний этаж. Там площадка перед чердаком, иногда там целуются пришлые парочки. Вряд ли кому придет в голову забираться туда в новогоднюю ночь.
У лифта никого не было - рука сама нажала на кнопку пятого этажа, пришлось жать на ?стоп?, и снова - уже на девятый.
Егор вышел из лифта. Четыре квартиры и железная лестница наверх. Он задержался на площадке, стараясь среди торопливых - последние минуты - звуков угадать те, что доносились с пятого этажа. А зачем? Он никому не нужен. Даже Сергею, который уже, наверное, забыл о его существовании.
Егор не пошел наверх, на чердак. Он начал спускаться по лестнице. Восьмой этаж, седьмой... Этажом ниже остановился лифт, застучали запыхавшиеся шаги звонок в дверь - торопливый и нервный, дверь открывается и на всю лестницу переполох голосов:
- Успели все-таки! Какое счастье! Успели!
Они-то успели. Теперь поедут со всеми вместе. Что ж, если это кажется кому-то счастьем...
Егор подождал, пока дверь захлопнулась и отрезала звуки, затем пошел дальше. Нет, он не думал, что войдет к себе - только до двери и тут же обратно. Он не принимал решений - какая-то тупость овладела им, ноги шли, вот он им и подчинялся.
А ноги принесли к своей двери. Он остановился. Ничего не было слышно только гул голосов. Гул показался Егору тревожным - может, они все-таки решили не справлять без него? Может, они - бывают же движения души - поняли, как ему гадко?
Рука сама достала из кармана ключ, сунула его в скважину, повернула. Дверь отворилась. В прихожей было много пальто и шуб - они перегрузили вешалку и лежали грудой на стуле, а внизу, как в магазине, в ряд женские сапоги.
Теперь можно было различить отдельные голоса. О нем ли?
Голос Бори Семиреченского:
- Ну, у всех налито? Артур, телевизор включил?
- Включил.
Голос отца:
- А то упустим!
А мать? Вот и ее голос:
- Боря, положи себе рыбки, ты имеешь манеру не закусывать. Вот о чем она думает в эту минуту!
Из телевизора донесся ровный морской шум Красной площади.
Егор так и стоял с ключом в руке. Никто не почувствовал, что он здесь. И при чем чувства? Они сейчас подходят к границе. Впереди замечательные туристские дали, в которых они отлично обойдутся и без него. Все обойдутся без него. Весь мир.
И тогда он понял, что может не идти с ними. Надо повернуться, выйти из двери и остаться на платформе, отпустив поезд. Пусть едут, будьте счастливы...
Били куранты. Он помедлил, дожидаясь первого удара часов. Раз... два...
Егор осторожно затворил за собой дверь. Щелкнул замок. Он медленно пошел вниз по лестнице, зная, что к тому времени, как он достигнет первого этажа, часы перестанут бить и диктор задушевно скажет: ?С Новым годом, товарищи!?
Он не услышал последнего удара и этих слов. В доме было тихо. Словно шум, запахи, звуки музыки за дверями, удаляясь и тая, уехали за пограничный столб, а он, Егор, остался на опустевшем перроне с неуверенно поднятой рукой - все равно никто уже не глядит из окон вагона.
Снег стаял за те минуты, пока Егор бродил по лестнице. Было не очень холодно, как ночью в сентябре, и асфальт был серым, чуть влажным.
И была не ночь. И не день. Небо стало серым, его заволокло тяжелыми беспросветными тучами.
И еще: ни в одном из окон дома не горел свет. Окна казались слепыми, стекла не блестели. Никто в этом доме не жил.
Это не удивило Егора. Было удовлетворение. Удалось! Ему удалось. Он этого, кажется, хотел?
Потом возникло удивление. Он, разумеется, никогда не задумывался, каково оказаться вне человечества, одному по сю сторону границы, но все равно удивился тому, что в прошлом году остались дома, асфальт, небо - какие-то признаки обыкновенной жизни. А как должно было быть? Впрочем, ничего удивительного нет. Дома ведь не движутся сквозь время вместе с людьми - они и в прошлом и в будущем. А животные? А растения?
На второй вопрос ответ нашелся сразу. Деревья, чахлые саженцы, посаженные в прошлом году посреди двора, исчезли. Лишь одно из них, что засохло еще осенью, осталось над покосившейся скамейкой. Тогда пришло любопытство. А что дома? Подняться наверх и поглядеть?
Почему-то не хотелось. Не то чтобы страшно, но не хотелось. Улица - ни к чему не обязывающее безликое место. А дома, даже если там никого нет, надо встречаться с чем-то, принадлежавшим тебе. Егор вышел из ворот.
Улица была пуста, как бывает в предрассветный час, весной или осенью, в беспогодье. Нет еще троллейбусов и дворников, а запоздавшие пешеходы добрались до дому. И легли спать. Егор даже улыбнулся, потому что пешеходы не легли спать - а лягут завтра, в следующем году.
Вместо сквера по ту сторону улицы была серая пустошь, через нее тянулись в два ряда скамейки.
Егор подошел к скамейке, пощупал рукой ее холодную, чуть влажную спинку вдруг ее на самом деле нет? Но скамейка была Можно даже сесть на нее.
Егор сел. И понял, что за последние несколько минут он устал так, словно весь день таскал мешки на овощной базе.
Ты живешь шестнадцать лет в обыкновенном мире. Ты точно знаешь, что чудес не бывает и если летающие тарелочки где-нибудь приземляются, то, конечно же, не на твоем дворе. В книгах бравые капитаны летают на Луну или сражаются с пиратами. В жизни ты получаешь пару за сочинение и отец решает, что это замечательный предлог, чтобы отказаться от своего обещания купить тебе велосипед. Если бы ты прочел где-нибудь о молодом человеке Е., который не захотел идти со всем человечеством в следующий год, потому что у него были сложные отношения с родителями и неким Гариком, ты бы улыбнулся и вернее всего отложил в сторону такой рассказ, потому что к фантастике в отличие от многих других подростков ты совершенно равнодушен. И вот тебе на!
Егору захотелось зажмуриться, и он зажмурился. Потом потер зажмуренные глаза. Потом, дернув головой, резко открыл их...
Вокруг была та же серая пустота, беззвучная и оттого вязкая и тяжелая.
Сейчас я закричу, сказал себе Егор, словно угрожал кому-то. Он попытался крикнуть, но получился шепот, потому что нельзя кричать в такой пустоте. Вместо этого Егор сильно ударил кулаком по мокрой скамейке, и кулаку стало больно. Оставалась последняя надежда, что все происходящее - временное умопомешательство, психоз. Но и на это было мало надежды - сумасшедшие никогда не знают, что они сумасшедшие.
Значит, чудеса бывают, значит, мир совсем не такой простой, как на уроке обществоведения, и надо потерпеть, пока он вернется в свои границы, - так попавший в наводнение человек отсиживается на крыше дома.
Это обязательно кончится, сказал себе Егор. Это скоро кончится. Только не надо психовать. Я совершенно спокоен. И считаю до ста и поднимаюсь со скамейки.
Егор досчитал до пятидесяти, и ему надоело сидеть и считать.
Он поглядел на часы. Часы стояли на двенадцати. Стояли. Хотя утром он заводил их. Егор покрутил завод до упора. Но часы не пошли. Егор потряс в воздухе рукой. Пустое дело.
Время остановилось, потому что его нет и часам нечего мерять.
Все это не сон. Значит, здесь придется остаться, жить, есть, спать, просыпаться... и одному? Запас злорадства, какой-то гордости от того, что можно, оказывается, уйти от всех, испарялся. И стало неуютно Вернее, страшно.
Егор вскочил - ему показалось, что-то ползет между дальними скамейками. Нет, это поднявшийся ветерок гнал по земле тряпку.
Страшно. Словно в ночном лесу. Любой человек боится черного леса и не может объяснить почему. Грабителей нет в этом лесу. Волки давно перевелись. Леших и привидений не бывает. Но страшно. Это, наверно, самое древнее из чувств, сохранившихся в человеке с тех времен, когда лес был смертельно опасен, ночами по нему бродили пещерные волки и тигры, а человек был перед ним беззащитен.
Но ведь лес кончается. Из него можно убежать. И там, за краем леса, обязательно будет деревня или просто домик, в котором живут люди. А здесь?
...Скамейки отлетали назад, как столбы за окнами поезда. Егор поскользнулся, чуть не упал, выбегая на мокрую мостовую, - он бежал к метро, словно там должна была быть какая-то избушка, должен кончиться лес. От того, что в городе не было ни единого звука, ни крика птицы, ни звона трамвая, ни далекого гудка, - звук, топот, грохот шагов Егора заполняли истосковавшийся по звукам воздух, который пережевывал их, смаковал, выпускал наружу, гонял над крышами, дробил на части и снова кидал в уши Егору. Егор замедлил шаги, старался идти тише, но ничего из этого не вышло - воздух чутко прислушивался и не упускал ни единого звука.
Деревья и кусты вокруг метро ?Университет? тоже исчезли, оставив темную землю, полоски асфальта и окруженную киосками асфальтовую площадку. Киоски нарушили безжизненность города, и Егор поспешил к ним, вспоминая на бегу, что раньше было в ближнем из них. Мороженое? Правильно, мороженое. Странно, что совсем не хочется есть... Киоск был пуст, словно приготовлен к ремонту.
В следующем, цветочном, стояла пустая ваза, в журнальном висели выцветшие бумажки и старый номер журнала ?Пчеловодство?, внутри киоска было темно, свет не достигал туда, и можно было только угадывать, что в глубине - вороха бумаги, неразобранные стопки газет. В кондитерском обнаружилась полуоткрытая коробка из-под круглого торта, совсем пустая, даже без крошек, с жирным темным пятном от крема на стенке.
Как удалось некоторым случайным вещам вывалиться из потока времени и очутиться в этой пустоте? Кто последним держал в руке эту коробку?
Егор стоял, разглядывая коробку, как загадку, которую требовалось решить, и от этого зависело, перейдет ли он в следующий класс... И тут он услышал далекие четкие шаги - они доносились со стороны проспекта, оттуда, где заворачивались кольцом трамвайные пути.
Егор не испугался этих шагов, но и не испытал радости: как древний путник в лесу, он понял, что нельзя бездумно убегать прочь. Важнее, не выдавая себя, узнать, кто идет.
У дальнего угла, за трамвайными путями шел человек. Вот-вот он скроется за углом. Егору захотелось его остановить...
- Эй, погодите!
Но крик оказался слабым, собственный голос обманул Егора. Человек не услышал.
- Эй! - снова крикнул Егор уже на бегу. Он споткнулся о рельс, чуть не упал.
За углом никого. Проспект голый, без деревьев и оттого куда более широкий, чем раньше, уходил в туман. Может, почудилось.
Тупое разочарование овладело Егором. Как после встречи с Гариком. Также сначала была надежда, а теперь - полное одиночество.
Возвращаясь к метро, Егор пытался представить себе, каким же он был - тот человек? Высокий и худой. А как он был одет? В темное. Пальто? Наверно, пальто.
Еще одна неожиданность: сквозь стекла дверей метро был виден теплый свет.
Егор толкнул дверь, она послушно открылась. В ряд у стены стояли разменные автоматы, напротив - театральный киоск с приклеенными изнутри к стеклу пожелтевшими афишами, за проемом - круглый зал, откуда спускаются эскалаторы. Над залом горел светильник.
Егор прошел внутрь.
У выхода, у телефонов-автоматов, стояла та самая девочка с острым лицом. Из-под повязанного по-взрослому платка торчали темные косички.
Между Егором и девочкой был металлический барьер.
- Ты чего здесь стоишь? - спросил Егор.
Девочка поглядела на него и не ответила.
1 2 3 4 5 6