А они в свою очередь являются одним-единственным действием – сложением или вычитанием (умножение – это то же сложение, но по нескольку раз, а деление – обратный процесс). Базирование сложнейшей математики на простейшей арифметике не отрицают даже профессионалы. Точно так же вся компьютерная техника зиждется на одном-единственном действии – 0 или 1. То есть – есть или нет. Прибавить или отнять. Плюс или минус. Вот она, суть вещей. Даже чрезвычайно путаные вещи на поверку оказываются простыми.
У Вас как у «философа» я этого не увидел. Вы не можете дать мотивацию даже своему поведению, а лезете рассуждать про других. Вот Вы родились в России. Живете в Великобритании. В промежутке жили где-то еще (Финляндия). Какова была мотивация Вашего поведения? Я думаю, что в сущности Вы такой же Homo Sapiens, как и бомж на улице. Что бы ни говорилось о бесчеловечности Гитлера, но Homo Sapiens был и он. Не был же он собакой или крокодилом. А его сподвижники вспоминают его порой весьма человечные черты. Мы также знаем, что в юности он рисовал, и весьма недурно. Но кем и чем он стал и почему превратился в идола? И как такая нелюдь вдруг повела за собой миллионы вполне добропорядочных немцев? Вот о чем стоило бы подумать философу, а не пустословить. Для философии не обязательно брать исторические катаклизмы. Философия есть даже в быту, даже в отношениях между мужем и женой. Философия – наука наук. Для Вас же, похоже, это хобби. Игра словами, за которыми нет сути вещей и событий.
Всего Вам доброго.
Нисколько не желающий Вас оскорбить, а просто откровенно выражающий свою точку зрения,
С.
Мистер Бэнг внезапно для себя самого положил руки на стол, уткнулся в них и зарыдал. Не то чтобы он не привык получать несправедливые отзывы. Но на сегодня ему, видимо, не хватало только этой капли. Философия – дело его жизни – чушь. Сам он – такое дерьмо, что даже проститутка отказывается выйти за него замуж. Мельком прошмыгнула банальная мысль о самоубийстве...
Где-то в самых глубинных недрах рыданий мистер Бэнг был совершенно спокоен. Он видел себя как бы со стороны, ясно мыслил и отдавал себе отчет, что это просто очередной нервный срыв, и хорошо, что он случился сейчас, когда его никто не видит.
– Даже порыдать по-человечески не могу, – прорычал наконец он. – Вечно эти мысли лезут в голову. Ненавижу! Ненавижу эту свою проклятую рациональность! Поплакал – словно сдал анализ мочи. Жизнь – такая огромная и неподатливая, что ее никак не удается вместить, втиснуть в некое прокрустово ложе повседневности. Она все время рвется наружу к смачным скандалам, трагикомичным сценам, к пустоблядству, к несметным сокровищам пошлостей, к животворящим источникам идиотизма. Боже мой, как я устал! Господи, прости меня, Господи! Ничего мне не помогло. Ни горы книг, ни ворох денег... Ничего у меня нет... Зачем все это? Зачем?
Внезапно мистер Бэнг затих и выпрямился. Ему стало немного легче. Он уставился на жучка, пытающегося выбраться из корзины для бумаг, но все время скатывающегося вниз. Николас осторожно наклонил корзину, и жучок успешно выбрался на волю.
– Может быть, в этом простом действии и было предназначение всей моей жизни? Спасти от голодной смерти этого несчастного жучка?
Понедельник начался неспокойно. Несколько раз звонил телефон. Мистер Бэнг проснулся в отвратительном состоянии духа и заставил себя не просматривать почту до завтрака, чтобы окончательно не испортить себе аппетита. По той же причине он гневно отстранил от себя утренние газеты.
Джованни был непривычно угрюм и не упоминал о приключениях прошедших выходных. Он только учтиво поинтересовался:
– Ваш друг, сэр, не присоединится к обеду?
– Нет, он уехал.
Мистер Локхарт удивленно приподнял бровь, но ничего не спросил. Он считал, что если будет необходимо, его посвятят в тонкости деловых свиданий мистера Бэнга, а если встреча не носила делового характера, нет надобности вникать в то, что его не касается.
После завтрака секретарь принялся разбирать счета, а мистер Бэнг сел к компьютеру. Он привычно проверил различные рапорты, присланные от многочисленных центров, и напоследок решил мельком проверить курс своих акций.
В первый момент он не поверил своим глазам. Цифры выглядели непривычно.
– Что за черт, – выругался мистер Бэнг.
– Я могу вам помочь, сэр? – чутко отозвался секретарь.
– Если верить тому, что показывает этот идиотский экран, я потерял около трех миллионов фунтов!
– Возможно, сэр, это связано с общим падением биржи. Вы не слышали новостей?
– Нет... Почему вы мне не сообщили?
– Сэр, вы не просили меня сообщать о состоянии биржи. Обычно вы сами следите за курсом акций. Если желаете, я буду просматривать курс каждое утро...
– Ах. Оставьте, оставьте... Все в порядке. Занимайтесь счетами...
Состояние мистера Бэнга исчислялось приблизительно в сто тридцать миллионов фунтов стерлингов. Конечно, потеря трех миллионов не могла его разорить. Но что, если это только начало? Так или иначе мистер Бэнг входил в пренеприятнейшую полосу, когда нужно было принимать решения. Первым движением было продать большую часть акций и переждать, пока биржа определится.
«Нет, это глупости. Из-за одного падения я не буду продавать акции, – подумал он. – Подожду еще несколько дней. Может быть, ситуация стабилизируется».
Мистер Бэнг с головой погрузился в анализ мировых новостей. Ему было необходимо понять, что именно вызвало нестабильность на бирже. Складывалось впечатление, что нет единичного фактора, который повлиял на случившееся. Во всяком случае, речь не шла о кризисе на нефтяном рынке. Просто общая экономическая обстановка ухудшилась, потянув за собой и курсы акций, принадлежащие мистеру Бэнгу.
На всякий случай он связался со своим брокером, но и тот заверил его, что падение временное и никаких действий не требуется. Мистер Бэнг, однако, не мог успокоиться и проверял ситуацию на интересующих его биржах весь день.
Ему прислали на просмотр обложку его новой книги «Философия будущего», но и это не отвлекло его от буквально иступленного слежения за биржей.
На следующий день положение ухудшилось. Потери Бэнга составили уже шесть миллионов фунтов стерлингов. Больше он ждать не мог. В среду мистер Бэнг отдал распоряжение продать большую часть акций, а деньги, вырученные от продаж, перевести на его текущий счет в Barclay Bank.
На такую сумму мистер Бэнг мог получать пять процентов банковского интереса, что после выплаты налогов составляло двести семьдесят тысяч фунтов в месяц, или, проще говоря, шестьдесят семь тысяч фунтов в неделю. Таких денег мистеру Бэнгу хватило бы практически на любые фантазии и развлечения, при том, что основной капитал оставался бы нетронутым. Конечно, в Британии наблюдался определенный процент инфляции и сохранение капитала было бы иллюзорным. Однако если тратить только ту часть процента, которая давалась мистеру Бэнгу свыше инфляции, то капитал действительно оставался бы нетронутым.
У мистера Бэнга были денежные обязательства. Он финансировал работу нескольких исследовательских центров, занимался благотворительностью, и эта деятельность, конечно, подтачивала его капитал. В том объеме, в котором мистер Бэнг позволял себе в настоящее время, она обходилось ему примерно в сто двадцать тысяч фунтов в месяц. Однако никто не сказал, что мистер Бэнг обязан поддерживать все эти начинания. Одним росчерком пера, нет, даже просто одной фразой, распоряжением, отданным мистеру Локхарту, пара десятков кормящихся от мистера Бэнга ученых оказалась бы на улице, а центры были бы закрыты.
Деревня в Судане могла бы процветать и далее, потому что усилия по ее содержанию обходились мистеру Бэнгу всего лишь в восемь тысяч фунтов в месяц, – потрата, которая не повлияла бы на его финансовое положение. А ученые нашли бы себе новую дойную корову...
«А что, если так и поступить? – тешил себя фантазией мистер Бэнг. – Раз моя деятельность полный фарс, если это никому не нужно... Ну и пусть все убираются к чертовой матери. Себя, я, слава богу, обеспечил до конца дней своих... Я окружен тихой ненавистью союзников и открытой ненавистью оппонентов. Зачем мне это нужно?»
Размышляя таким образом, мистер Бэнг лукавил: он знал, что вряд ли так поступит. Ну разве можно так вот, запросто, отказаться от того, что считаешь делом своей жизни? Мистеру Бэнгу было всего сорок лет, и он был вполне здоров. Чем же он занял бы себя в оставшиеся тридцать-сорок лет своей жизни? Если ему было скучно даже при активной деятельности, которую он вел в настоящее время, что уж говорить о полном отсутствии какой-либо деятельности?
Мистеру Бэнгу захотелось вырваться из духоты замка. В кабинете возилась уборщица, повар шумел о чем-то на кухне. Он готовил утку по-пекински и оживленно обсуждал с экономкой, как привесить эту самую утку в духовке так, чтобы она не жарилась в собственном жире.
– Мистер Локхарт, вызовите шофера. Я хочу съездить в Кембридж.
У мистера Бэнга было три автомобиля, но он не любил водить сам. Ситроеном пользовался повар. Микроавтобус использовали для транспортировки гостей мистера Бэнга: в нем было семь пассажирских мест и четыре телевизора. Сам мистер Бэнг любил пользоваться третьей автомашиной – роскошным саабом.
Когда он проходил мимо кухни, его окликнул повар.
– Что, Джованни, хочешь похвастаться, как тебе удалось подвесить утку в духовке?
– Сэр, как вы узнали?
– Утка прислала мне жалобу по электронной почте на твое бесчеловечное, точнее безуточное , отношение к ней.
– А, вы слышали мой разговор с Сэндрой... – догадался повар. – Я хочу, чтобы они получились сочными, а кожица была бы хрустящей.
Мистер Бэнг заглянул в духовку. Там деловито висели две утки, подвязанные за крылышки к решетке, установленной в верхней части духовки.
– Видите ли, сэр, там, где я покупаю уток, их продают без шей. Китайцы привешивают утку за шею. Я специально проверил рецепт и даже передачу посмотрел.
– Джованни, ты – гений.
– Ну. Вы же похвастались мне обложкой вашей новой книжки? Вот и я не мог сдержаться и поделился своим открытием...
– Не торопись... Вдруг они у тебя упадут во время жарки...
– Я привязал их специальным шнуром...
– В России, когда хотели добиться подобного эффекта, жарили курицу на бутылке...
– Но не будет ли это считаться надругательством над птицей?
Мистеру Бэнгу припомнилась фраза о пивной бутылке, произнесенная вчера Нелли, и ему стало противно.
– Хорошо, Джованни. Мне нужно идти.
– Попробуйте, какое я приготовил жаркое! – повар откуда ни возьмись вытащил кастрюлю и принялся накладывать в тарелку кусочки мяса. – Я не отпущу вас голодным!
– Я вернусь к обеду... Я не хочу есть...
Отговорки были напрасны. Мистер Бэнг отведал жаркое. Мясо было жестковатым.
– Жестковато? – спросил повар настороженно.
– Вкусно, но можно еще потушить... А зачем нам и жаркое, и утки?
– Чтобы вы не ходили в этот пошлый «Краснорожий Лев»... Поужинайте сегодня дома!
– Ты моя мама. Причем итальянская мама... – рассмеялся Николас.
Шофер немного задержался, и мистер Бэнг подумал, не сесть ли ему за руль самому. Но в конце концов сааб подкатил к крыльцу, и он уселся на заднее сидение.
– В Кембридж по Newmarket Road, любезный, – промолвил он и погрузился в думы.
«Вот так... У повара заботы простые и неприметные, но для него они составляют смысл его жизни. Как подвесить в духовке утку, дотушено ли жаркое... Бросить бы все и посвящать целые дни обсуждению тонкостей различных кулинарных рецептов... Но это иллюзия. Если не бежать вперед что есть сил – обязательно окажешься позади. И зачем я отправился в город? Просто невозможно стало находиться дома. Мой кабинет – такой изысканный, такой роскошный, стал для меня камерой пыток. Эти несколько дней, пока падал курс акций, стоили мне трех лет жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
У Вас как у «философа» я этого не увидел. Вы не можете дать мотивацию даже своему поведению, а лезете рассуждать про других. Вот Вы родились в России. Живете в Великобритании. В промежутке жили где-то еще (Финляндия). Какова была мотивация Вашего поведения? Я думаю, что в сущности Вы такой же Homo Sapiens, как и бомж на улице. Что бы ни говорилось о бесчеловечности Гитлера, но Homo Sapiens был и он. Не был же он собакой или крокодилом. А его сподвижники вспоминают его порой весьма человечные черты. Мы также знаем, что в юности он рисовал, и весьма недурно. Но кем и чем он стал и почему превратился в идола? И как такая нелюдь вдруг повела за собой миллионы вполне добропорядочных немцев? Вот о чем стоило бы подумать философу, а не пустословить. Для философии не обязательно брать исторические катаклизмы. Философия есть даже в быту, даже в отношениях между мужем и женой. Философия – наука наук. Для Вас же, похоже, это хобби. Игра словами, за которыми нет сути вещей и событий.
Всего Вам доброго.
Нисколько не желающий Вас оскорбить, а просто откровенно выражающий свою точку зрения,
С.
Мистер Бэнг внезапно для себя самого положил руки на стол, уткнулся в них и зарыдал. Не то чтобы он не привык получать несправедливые отзывы. Но на сегодня ему, видимо, не хватало только этой капли. Философия – дело его жизни – чушь. Сам он – такое дерьмо, что даже проститутка отказывается выйти за него замуж. Мельком прошмыгнула банальная мысль о самоубийстве...
Где-то в самых глубинных недрах рыданий мистер Бэнг был совершенно спокоен. Он видел себя как бы со стороны, ясно мыслил и отдавал себе отчет, что это просто очередной нервный срыв, и хорошо, что он случился сейчас, когда его никто не видит.
– Даже порыдать по-человечески не могу, – прорычал наконец он. – Вечно эти мысли лезут в голову. Ненавижу! Ненавижу эту свою проклятую рациональность! Поплакал – словно сдал анализ мочи. Жизнь – такая огромная и неподатливая, что ее никак не удается вместить, втиснуть в некое прокрустово ложе повседневности. Она все время рвется наружу к смачным скандалам, трагикомичным сценам, к пустоблядству, к несметным сокровищам пошлостей, к животворящим источникам идиотизма. Боже мой, как я устал! Господи, прости меня, Господи! Ничего мне не помогло. Ни горы книг, ни ворох денег... Ничего у меня нет... Зачем все это? Зачем?
Внезапно мистер Бэнг затих и выпрямился. Ему стало немного легче. Он уставился на жучка, пытающегося выбраться из корзины для бумаг, но все время скатывающегося вниз. Николас осторожно наклонил корзину, и жучок успешно выбрался на волю.
– Может быть, в этом простом действии и было предназначение всей моей жизни? Спасти от голодной смерти этого несчастного жучка?
Понедельник начался неспокойно. Несколько раз звонил телефон. Мистер Бэнг проснулся в отвратительном состоянии духа и заставил себя не просматривать почту до завтрака, чтобы окончательно не испортить себе аппетита. По той же причине он гневно отстранил от себя утренние газеты.
Джованни был непривычно угрюм и не упоминал о приключениях прошедших выходных. Он только учтиво поинтересовался:
– Ваш друг, сэр, не присоединится к обеду?
– Нет, он уехал.
Мистер Локхарт удивленно приподнял бровь, но ничего не спросил. Он считал, что если будет необходимо, его посвятят в тонкости деловых свиданий мистера Бэнга, а если встреча не носила делового характера, нет надобности вникать в то, что его не касается.
После завтрака секретарь принялся разбирать счета, а мистер Бэнг сел к компьютеру. Он привычно проверил различные рапорты, присланные от многочисленных центров, и напоследок решил мельком проверить курс своих акций.
В первый момент он не поверил своим глазам. Цифры выглядели непривычно.
– Что за черт, – выругался мистер Бэнг.
– Я могу вам помочь, сэр? – чутко отозвался секретарь.
– Если верить тому, что показывает этот идиотский экран, я потерял около трех миллионов фунтов!
– Возможно, сэр, это связано с общим падением биржи. Вы не слышали новостей?
– Нет... Почему вы мне не сообщили?
– Сэр, вы не просили меня сообщать о состоянии биржи. Обычно вы сами следите за курсом акций. Если желаете, я буду просматривать курс каждое утро...
– Ах. Оставьте, оставьте... Все в порядке. Занимайтесь счетами...
Состояние мистера Бэнга исчислялось приблизительно в сто тридцать миллионов фунтов стерлингов. Конечно, потеря трех миллионов не могла его разорить. Но что, если это только начало? Так или иначе мистер Бэнг входил в пренеприятнейшую полосу, когда нужно было принимать решения. Первым движением было продать большую часть акций и переждать, пока биржа определится.
«Нет, это глупости. Из-за одного падения я не буду продавать акции, – подумал он. – Подожду еще несколько дней. Может быть, ситуация стабилизируется».
Мистер Бэнг с головой погрузился в анализ мировых новостей. Ему было необходимо понять, что именно вызвало нестабильность на бирже. Складывалось впечатление, что нет единичного фактора, который повлиял на случившееся. Во всяком случае, речь не шла о кризисе на нефтяном рынке. Просто общая экономическая обстановка ухудшилась, потянув за собой и курсы акций, принадлежащие мистеру Бэнгу.
На всякий случай он связался со своим брокером, но и тот заверил его, что падение временное и никаких действий не требуется. Мистер Бэнг, однако, не мог успокоиться и проверял ситуацию на интересующих его биржах весь день.
Ему прислали на просмотр обложку его новой книги «Философия будущего», но и это не отвлекло его от буквально иступленного слежения за биржей.
На следующий день положение ухудшилось. Потери Бэнга составили уже шесть миллионов фунтов стерлингов. Больше он ждать не мог. В среду мистер Бэнг отдал распоряжение продать большую часть акций, а деньги, вырученные от продаж, перевести на его текущий счет в Barclay Bank.
На такую сумму мистер Бэнг мог получать пять процентов банковского интереса, что после выплаты налогов составляло двести семьдесят тысяч фунтов в месяц, или, проще говоря, шестьдесят семь тысяч фунтов в неделю. Таких денег мистеру Бэнгу хватило бы практически на любые фантазии и развлечения, при том, что основной капитал оставался бы нетронутым. Конечно, в Британии наблюдался определенный процент инфляции и сохранение капитала было бы иллюзорным. Однако если тратить только ту часть процента, которая давалась мистеру Бэнгу свыше инфляции, то капитал действительно оставался бы нетронутым.
У мистера Бэнга были денежные обязательства. Он финансировал работу нескольких исследовательских центров, занимался благотворительностью, и эта деятельность, конечно, подтачивала его капитал. В том объеме, в котором мистер Бэнг позволял себе в настоящее время, она обходилось ему примерно в сто двадцать тысяч фунтов в месяц. Однако никто не сказал, что мистер Бэнг обязан поддерживать все эти начинания. Одним росчерком пера, нет, даже просто одной фразой, распоряжением, отданным мистеру Локхарту, пара десятков кормящихся от мистера Бэнга ученых оказалась бы на улице, а центры были бы закрыты.
Деревня в Судане могла бы процветать и далее, потому что усилия по ее содержанию обходились мистеру Бэнгу всего лишь в восемь тысяч фунтов в месяц, – потрата, которая не повлияла бы на его финансовое положение. А ученые нашли бы себе новую дойную корову...
«А что, если так и поступить? – тешил себя фантазией мистер Бэнг. – Раз моя деятельность полный фарс, если это никому не нужно... Ну и пусть все убираются к чертовой матери. Себя, я, слава богу, обеспечил до конца дней своих... Я окружен тихой ненавистью союзников и открытой ненавистью оппонентов. Зачем мне это нужно?»
Размышляя таким образом, мистер Бэнг лукавил: он знал, что вряд ли так поступит. Ну разве можно так вот, запросто, отказаться от того, что считаешь делом своей жизни? Мистеру Бэнгу было всего сорок лет, и он был вполне здоров. Чем же он занял бы себя в оставшиеся тридцать-сорок лет своей жизни? Если ему было скучно даже при активной деятельности, которую он вел в настоящее время, что уж говорить о полном отсутствии какой-либо деятельности?
Мистеру Бэнгу захотелось вырваться из духоты замка. В кабинете возилась уборщица, повар шумел о чем-то на кухне. Он готовил утку по-пекински и оживленно обсуждал с экономкой, как привесить эту самую утку в духовке так, чтобы она не жарилась в собственном жире.
– Мистер Локхарт, вызовите шофера. Я хочу съездить в Кембридж.
У мистера Бэнга было три автомобиля, но он не любил водить сам. Ситроеном пользовался повар. Микроавтобус использовали для транспортировки гостей мистера Бэнга: в нем было семь пассажирских мест и четыре телевизора. Сам мистер Бэнг любил пользоваться третьей автомашиной – роскошным саабом.
Когда он проходил мимо кухни, его окликнул повар.
– Что, Джованни, хочешь похвастаться, как тебе удалось подвесить утку в духовке?
– Сэр, как вы узнали?
– Утка прислала мне жалобу по электронной почте на твое бесчеловечное, точнее безуточное , отношение к ней.
– А, вы слышали мой разговор с Сэндрой... – догадался повар. – Я хочу, чтобы они получились сочными, а кожица была бы хрустящей.
Мистер Бэнг заглянул в духовку. Там деловито висели две утки, подвязанные за крылышки к решетке, установленной в верхней части духовки.
– Видите ли, сэр, там, где я покупаю уток, их продают без шей. Китайцы привешивают утку за шею. Я специально проверил рецепт и даже передачу посмотрел.
– Джованни, ты – гений.
– Ну. Вы же похвастались мне обложкой вашей новой книжки? Вот и я не мог сдержаться и поделился своим открытием...
– Не торопись... Вдруг они у тебя упадут во время жарки...
– Я привязал их специальным шнуром...
– В России, когда хотели добиться подобного эффекта, жарили курицу на бутылке...
– Но не будет ли это считаться надругательством над птицей?
Мистеру Бэнгу припомнилась фраза о пивной бутылке, произнесенная вчера Нелли, и ему стало противно.
– Хорошо, Джованни. Мне нужно идти.
– Попробуйте, какое я приготовил жаркое! – повар откуда ни возьмись вытащил кастрюлю и принялся накладывать в тарелку кусочки мяса. – Я не отпущу вас голодным!
– Я вернусь к обеду... Я не хочу есть...
Отговорки были напрасны. Мистер Бэнг отведал жаркое. Мясо было жестковатым.
– Жестковато? – спросил повар настороженно.
– Вкусно, но можно еще потушить... А зачем нам и жаркое, и утки?
– Чтобы вы не ходили в этот пошлый «Краснорожий Лев»... Поужинайте сегодня дома!
– Ты моя мама. Причем итальянская мама... – рассмеялся Николас.
Шофер немного задержался, и мистер Бэнг подумал, не сесть ли ему за руль самому. Но в конце концов сааб подкатил к крыльцу, и он уселся на заднее сидение.
– В Кембридж по Newmarket Road, любезный, – промолвил он и погрузился в думы.
«Вот так... У повара заботы простые и неприметные, но для него они составляют смысл его жизни. Как подвесить в духовке утку, дотушено ли жаркое... Бросить бы все и посвящать целые дни обсуждению тонкостей различных кулинарных рецептов... Но это иллюзия. Если не бежать вперед что есть сил – обязательно окажешься позади. И зачем я отправился в город? Просто невозможно стало находиться дома. Мой кабинет – такой изысканный, такой роскошный, стал для меня камерой пыток. Эти несколько дней, пока падал курс акций, стоили мне трех лет жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30