Что они забыли в «Олимпе»? Заведение Сарафяна трудно было отнести к престижным, где обычно пробавлялись зарубежные гости.
Один из них был низенький толстяк в клетчатом жилете, а другой – длинный, как жердь. Лицо первого лоснилось и напоминало блин в масле, посреди которого торчал сизый нос (похоже, толстяк был весьма неравнодушен к спиртному), а постная худая физиономия второго больше приличествовала протестантскому проповеднику.
Наверное, он пришел в бар лишь для того, чтобы составить компанию приятелю.
– Хэлоу! – дружно поприветствовали Олега иностранцы, улыбаясь не совсем натурально, но широко.
Пришлось и Олегу изобразить приятную улыбку и вежливо кивнуть.
– Икскъюз май дистебинн ю, – сказал толстячок, почему-то подмигивая Олегу.
– Не понимаю, – развел руками художник.
– А немецкий язык вы знаете? – по-немецки спросил толстяк.
– Найн… – ответил Олег, смущенно улыбаясь; и продолжил, перемежая русские и немецкие слова: – Мои познания в немецком не распространяются дальше муттер-фатер. Школьный курс…
– Итс э пити! – воскликнул толстяк.
Толстяка так и распирало желание с кем-нибудь поболтать, но его товарищ был мало расположен к разговорам. Он сидел прямо, как гвоздь в доске, и глядел на Олега ничего не выражающими глазами голубовато-водянистого цвета.
Жердяй (так мысленно окрестил его Олег) был одет в черную пару, и казалось, что собрался провести вечер не в увеселительном заведении, а отметиться на поминках.
Нужно сказать, что Олег знал оба языка. Это была заслуга деда, который слыл полиглотом. В мастерской деда они старались разговаривать только по-немецки, и иногда по-английски. Но Олег старался не афишировать свои познания по этой части.
С иностранцами ему почти не доводилось встречаться, а выпендриваться перед коллегами, в основной своей массе не владеющими чужими языками, он считал неприличным. И уж тем более у него не было желания болтать с этой странной парочкой.
Заказ для иностранцев принесли быстро (нужно сказать, Усик не ударил в грязь лицом – все было с пылу, с жару, высшего качества). Они быстро разлили водку по стопкам и, дружно улыбнувшись Олегу, – чин, чин! – выпили ее одним духом, чисто по-русски.
«Это же надо… – подумал он, мысленно рассмеявшись. – Что значит свобода передвижений. Мир без границ. Скоро и в Африке будут употреблять сорокаградусную как наши русские мужики. Хлоп – и нету стаканчика. Дурной пример заразителен…»
Вечер шел своим чередом. Олег постепенно наливался водкой, но мрачные мысли никак не хотели покидать его черепную коробку. Они бестолково суетились, сталкивались, разбивались вдребезги, и осыпались вниз с неприятным шорохом – будто кто-то сыпал на гулкую железную крышу мелкую щебенку.
Иностранцы тем временем тоже не отставали от Олега. Особенно усердствовал толстяк. Он пил и ел даже не за двоих, а за четверых. Как показалось художнику, куски жаркого толстяк проглатывал, даже не разжевывая.
При этом он почти безостановочно молол языком, совершенно не заботясь, слушает его речи жердяй, или нет. На Олега не обращали внимания ни тот, ни другой, будто художника и не было за столом.
В конечном итоге Олег, который совсем отключился от окружающей действительности и весь вечер провел в горестных раздумьях, слабо подивился таким уникальным способностям толстого обжоры – есть в три горла и тараторить даже с набитым ртом. И опустил взгляд на стол – уже не удивленный, а озабоченный, чтобы прикинуть, сколько он должен заведению Усика за ужин.
Пора было отправляться домой.
Олег не сильно переживал, что у него не хватит денег оплатить счет. Он знал, что Сарафян не станет устраивать скандал, а всего лишь возьмет его «на карандаш». Правда, потом придется заплатить с процентами, но такова уж капиталистическая жизнь.
Денег оказалось в обрез. На чаевые, конечно, не хватило, но юный официант и бровью не повел. Школа Сусика…
Взял он и доллары (Олег так их и не поменял). У Сарафяна можно было расплачиваться чем угодно, даже ракушками каури. Армянские диаспоры были везде, вплоть до островов Океании, где, как говорят знающие люди, каури до сих пор в ходу.
– Прощайте, господа! – сказал Олег иностранцам, которые смотрели на него вопросительно. – Мне пора бай-бай. Ауф видэрзеэн!
Иностранцы дружно заулыбались и ответили – тоже по-немецки. Правда, улыбка жердяя была больше похожа на оскал черепа.
Но Олег не стал больше копаться в своих ощущениях – у каждого есть недостатки – и направился к выходу. Его здорово пошатывало, но он старался держаться прямо, что не очень ему удавалось.
«Ну вот… все-таки нализался, – думал он, сражаясь с непокорной входной дверью – она норовила вернуть его обратно. – Исполнилась мечта идиота. А радости нет. Почему?!»
На улице было светло, как днем – возле своего заведения Сарафян установил два мощный фонаря – чтобы «Олимп» был заметен издалека. Олег полез в карман за сигаретами, закурил, сделал шаг, другой…
И столкнулся лицом к лицу с тем самым «доброхотом», который, помогая ему сесть в вагон электрички, по мнению художника, украл у него портмоне!
– Негодяй! – вскричал сильно захмелевший Олег, хватая его за лацканы пиджака. – Отдай мои деньги и документы!
– Гражданин, гражданин… вы чего? – забормотал кошкомордый воришка, при этом смешно задергав своими дрянными усишками. – Какие деньги?! Отпустите меня… Караул, убивают, милиция! – вдруг заорал он истошным голосом.
При этом мазурик не просто вырывался из цепких рук художника, но еще и нанес ему несколько чувствительных ударов в живот и один по лицу. Рассвирепевший Олег ответил, его противник упал, и они, не разжимая объятий, начали кататься по выложенной тротуарной плиткой площадке, награждая друг друга тумаками.
В какой-то момент художник так удачно приложился к челюсти вора, что тот невольно разжал руки и отпустил его. Олег вскочил на ноги с намерением употребить своего противника в качестве футбольного мяча, но тут кто-то схватил его за рукав.
Олег с негодованием обернулся и увидел давешних иностранцев.
– Пустите, мне не до вас! – рявкнул он не очень вежливо, и пнул ногой пытающегося встать противника.
– Драка не есть корошо, – назидательно сказал толстяк, продолжая держать Олега за рукав. – Ви нарушайт орднунг.
– Да пошел ты… со своим орднунгом, фашистская морда! – взъярился Олег. – Убери свои грабли, фриц хренов!
– Ругань вам совсем не к лицу, Олег Ильич, – вдруг на совершенно чистом русском языке сказал толстяк. – Как же так: интеллигент, дворянин – белая кость, голубая кровь… А ведете себя, простите, словно какой-нибудь биндюжник.
Ошеломленный художник остолбенел. Кто эти двое?! Шпионы! Точно – они. Но откуда им известно его имя-отчество? Понятно, откуда – следили… За ним следили! И хотят завербовать! Надо срочно…
Что нужно делать в такой ситуации, притом срочно, Олег додумать не успел. Сбоку безмолвной тенью возник жердяй и, не говоря ни слова, коротким замахом сбил художника с ног. Удар жестким, словно железным кулаком был настолько силен, что Олег мгновенно потерял сознание.
Глава 10
Очнулся он от гомона. Открыв глаза, Олег увидел, что лежит на широкой скамье в какой-то клетке. И он в этом узилище был не один – несколько мужчин весьма специфической наружности, смахивающие на бродяг, сбившись в один угол, что-то горячо обсуждали.
Кряхтя, Олег сел. Голова гудела как барабан. Художник ощупал ее и, убедившись, что она цела, надел пиджак, который чья-то заботливая душа подложила ему вместо подушки.
– А, оклемался, соколик! – раздался рядом чей-то веселый голос. – Ну ты вчера и оторвался. На всю катушку. Завидую…
Олег с усилием обернулся и увидел курносого мужика, который приветливо улыбался щербатым ртом. У него был не рот, а почтовый ящик – от уха до уха. Одет он был в рванину, кроме совсем новой – с иголочки – куртки.
Увидев, что Олег сосредоточил взгляд на куртке, мужик не без хвастовства спросил:
– Как тебе мой прикид? Сэконд хэнд помогал разгружать, дали… с барского плеча… гы-гы. Есть и штаны, только они великоваты. Надо бы ушить, но с баблом напряженка. А модистка задаром даже пальцем не шевельнет, хоть и знакомая.
– Где мы?
– Не узнаешь?
– Нет.
– Да-а, крепко тебя застолбило… Это же районный «обезьянник». Можно сказать, наш родной дом. Менты и подберут, и обогреют… и обдерут, как липку. Что поделаешь, на то и власть. Теперь вспомнил?
Похоже, мужик принимал Олега за своего.
– М-м… В общем, да… узнаю.
– Ну наконец-то! – почему обрадовался сокамерник. – Меня все кличут Щеглом. Будем знакомы.
– Будем. Олег… – Художник посмотрел на запястье левой руки и опешил – часы исчезли.
Наверное, в драке потерял, вспомнил он свое приключение возле «Олимпа». И тут же в голову пришла другая мысль: «Или менты прикарманили». Часы у него быль хоть и старенькие, но швейцарские, именные, подарок деда. Поэтому пропажа очень огорчила Олега.
– Который час? – спросил он Щегла.
– Что, твои котлы тю-тю, помахали крылышками? Гы-гы… Бывает. А час уже шестой. Утро. Скоро придет начальство и начнется перекличка. Кого выпустят, а кто дальше продолжит тереть нары, только в СИЗО.
Компания в «обезьяннике» собралась разношерстная. Были здесь и «приличные» люди (если судить по одежде), и откровенная босота, и бомжи вроде Щегла. Большинство из них попало в клетку на хорошем подпитии, поэтому воздух в «обезьяннике» был до предела насыщен винными парами.
– Я что, был без сознания? – Олег пощупал шишку на голове, которая отозвалась глухой болью.
Да, у жердяя рычаги будь здоров… И удар был вполне профессиональным.
Несмотря на происхождение, Олегу часто приходилось драться, особенно в школьные годы. Так что он не был маменьким сынком и удар держать умел.
Но на этот раз его свалили, как быка на бойне. «Вот уроды!» – злобно подумал Олег, вспомнив, как иностранцы в баре разыграли перед ним целый спектакль.
– Не то слово. Как мертвец. Хотели даже врача звать. Но потом плеснули на тебя холодной водой, ты застонал, тут все и успокоились. Живой, значит. Раньше нас в вытрезвитель доставляли, но теперь он закрыт. Денег у власти не хватает… гы-гы.
Олег промолчал. Ему хотелось пить, но он не решился попросить воды у дежурного, который сидел за столом и читал какую-то книгу. Еще разозлится, что его оторвали от столь важного и приятного занятия, и тогда шишкой не обойдешься. По рассказам знакомых, художник хорошо знал нравы, царившие в райотделах милиции.
«Обезьянник» представлял собой просторную квадратную камеру, одна сторона которой была зарешечена. Как в Америке, с горечью подумал Олег. Хоть по этому пункту уже догнали Запад…
Олега вызвали ближе к девяти часам утра. В камере уже осталось всего ничего – три человека. Остальных – в том числе и Щегла – выпустили, а кое-кого увез «воронок».
– Фамилия, имя, отчество? – сухо спросил пожилой майор, посмотрев на Олега как на пустое место.
– Радлов Олег Ильич, – сдержано ответил художник.
– Адрес?…
Олег продиктовал.
– Род занятий?… Где работаете?… Судимости?…
«Вот и я удостоился быть замеченным нашим государство, – не без иронии думал Олег, наблюдая за собой как бы со стороны. – Наконец-то. Так и живем: кому медали, лауреатские почести и солидный счет в банке, а кому – нары или черный хлеб, на который еще нужно заработать…»
– Что же вы так… гражданин Радлов? – сказал майор, закончив формальности. – Нехорошо.
– Виноват. Выпил лишку… Это со мной такое случилось первый раз. И надеюсь, последний.
– Я не об этом. Выпить не грех. Только меру надо знать. Вот лежит рапорт милицейского наряда, который вас задержал. Сначала вы, покинув ресторан, ни за что избили прохожего, затем подрались с иностранцам. И все же, это еще полбеды. Но оказывается, что при задержании вы оказали сопротивление сотрудникам внутренних дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43