– Конечно, я понимаю. – Уголки губ поднялись в легкой улыбке. – Дядя так старается поставить вас на место.
– Разве?
– Не притворяйтесь удивленным. Вы же знаете, что он это делает. У него из-за вас жуткий комплекс неполноценности, и он вымещает это на вас.
– Господи, какая глупость.
– Конечно. Но у вас есть кое-что, чего у него нет: вы привлекательный мужчина и первоклассный пилот. Вы ему отчаянно нужны для бизнеса, но любить он вас не обязан. И не говорите мне, что вы всего этого не понимаете. Совершенно очевидно, что вы все прекрасно понимаете. Иначе вы каждый день срывались бы. Ведь он с вами ужасно обращается.
– Вы со своей башни все видите, – улыбнулся я.
– Конечно. Я люблю дядю, люблю этот маленький бизнес и делаю все, чтобы поддерживать его на плаву. – Она говорили с жаром. А я подумал: что включает это "делаю все"? Может быть, спать с пилотами? Или это занятие проходит под графой "удовольствия", а не "бизнес"? Во всяком случае, я не собирался это выяснять. Не собирался ни с кем связываться, и с Хони тоже. С ней-то уж ни за что на свете.
– Должно быть, потеря нового "Чероки" нанесла вашему бизнесу большой удар?
Она скривила рот и наклонила голову набок.
– Не совсем. По правде говоря, как раз наоборот. "Чероки" связывал слишком большой капитал. Мы с самого начала вложили в него очень значительную сумму, и выплата ежемесячных взносов просто задавила нас... По-моему, когда все будет устроено, и мы получим страховку, то вернем примерно пять тысяч фунтов. А с такими деньгами мы сможем продержаться до лучших времен.
– А если бы самолет не взорвался, вы смогли бы выплачивать ежемесячные взносы по рассрочке?
Она резко встала, по-моему, решив, что и так сказала лишнее.
– Давайте оставим все как есть, без всяких если.
Быстро темнело. Хони подошла и встала, хотя не касаясь, но очень близко ко мне.
– Вы не курите, не пьете, не едите, – ласково начала она. – Что еще вы не делаете?
– Этого тоже.
– Никогда?
– Не сейчас. Не здесь.
– Со мной вам будет хорошо.
– Хони... просто... не хочу.
Она не рассердилась. И даже не обиделась.
– Вы холодный, – рассудительно произнесла она. – Айсберг.
– Возможно.
– Но вы оттаете, – пообещала Хони. – Когда-нибудь.
* * *
Следственная комиссия состояла из тех же двух человек: одного – высокого и другого – молчаливого, с блокнотом и обгрызенным зеленым карандашом. Как и прежде, мы сидели в комнате для команды, и я предложил им кофе из автомата, предназначенного для пассажиров. Они согласились, и я принес три пластмассовых стаканчика. Сотрудники так же, как и пассажиры, покупали кофе в автомате, а Хони держала его в полном порядке. Он приносил прибыль.
На летном поле мой коллега, Рон, работавший на полставки, показывал ученику, как проводить внешний осмотр самолета. Они ползали вокруг тренировочной машины, разглядывая ее дюйм за дюймом. Рон что-то быстро говорил, а ученик, мужчина средних лет, кивал с понимающим видом.
Высокий следователь, посмотрев на них в окно, заметил, что бомбу они не нашли.
– Полиция с удовольствием переложила это дело на нас, но, откровенно говоря, в таких случаях почти невозможно выявить преступника. Конечно, если среди пассажиров есть влиятельная политическая фигура или человек, в корыстных целях возбуждающий общественное мнение... Или кто-то застрахован на огромную сумму. Но в этом деле нет ничего похожего.
– Разве Колин Росс не застрахован? – спросил я.
– Застрахован, но уже давно и ничего исключительного. Кроме того, страховую премию получат его сестры-близнецы. Не могу поверить...
– Это невозможно, – убежденно сказал я.
– Совершенно верно.
– А другие?
– Они все заявили, – покачал он головой, – что им следовало бы вложить в страховку больше, чем они это сделали. – Он деликатно кашлянул. – Конечно, остаетесь еще вы.
– Что вы имеете в виду?
Его острые глаза, не мигая, впились в меня.
– Семь лет назад вы обусловили, что страховая премия нераздельно принадлежит вашей жене. И хотя сейчас она бывшая ваша жена, но премию все равно получит. Такие условия страховки нельзя изменить.
– Кто вам рассказал об этом?
– Она сама рассказала. Ведя расследование, мы ездили к ней. – Он помолчал. – У нее неважное мнение о вас.
– Могу представить. – Я сжал губы. – Но все же я ценнее для нее живой, чем мертвый. В ее интересах, чтобы я жил как можно дольше.
– А если бы она захотела снова выйти замуж? Тогда ваши алименты перестанут поступать, и очень крупная сумма страховки пришлась бы кстати.
– В порыве ярости она могла бы убить меня три года назад, но не сейчас, – покачал я головой. – Хладнокровно убить, погубив еще нескольких человек? Нет, это не в ее натуре. И, кроме того, она ничего не понимает в бомбах, и у нее не было возможности... Вам придется отбросить и эту версию.
– Но она сейчас иногда встречается со служащим фирмы, специализирующейся на взрывах.
Голос у него звучал ровно и невозмутимо, но он явно ожидал от меня другой реакции. А я не пришел в ужас и даже не оторопел.
– Она не станет это делать и не будет никого нанимать, В нормальных обстоятельствах у нее... очень доброе сердце. Она слишком разумна. И она всегда страшно сердилась, когда слышала о гибели невинных пассажиров. И никогда сама этого не сделала бы. Никогда.
Он разглядывал меня с особой, свойственной следственной комиссии манерой, заставлявшей человека нервничать. Наступило молчание, тоже нервирующее. Но мне нечего было добавить. И я не знал, что он хочет услышать.
На летном поле Рон и его ученик взлетели и скрылись вдали. Шум мотора постепенно растаял в небе. Стало очень тихо. Я сидел. Молчал. Ждал.
– В результате всех наших расследований, всех наших хлопот мы получили всего одно вещественное доказательство, – наконец заговорил он недовольным тоном. – Да и оно не приближает нас к знанию того, кому предназначалась бомба и кто принес ее на борт.
Высокий следователь засунул руку в карман, вытащил твердый коричневый конверт и потряс его над столом. Из конверта выпал скрученный кусок металла. Я взял его и стал молча разглядывать. Наверно, когда-то он был круглым и плоским, как кнопка. Но мне это ни о чем не говорило.
– Что это?
– Обломок усилителя, – ответил он.
– От радиоприемника? – Я озадаченно глядел на него.
– Мы так не думаем. – Он пожевал губами. – Мы предполагаем, что усилитель был в бомбе. Мы нашли этот обломок врезавшимся в то, что было хвостовой частью самолета.
– Вы считаете... в бомбе не было часового механизма?
– Трудно сказать... Но, скорей всего, не было. Похоже, ее взорвали с помощью радиосигнала. Как вы понимаете, это накладывает на все дело другой оттенок.
– А в чем разница? Я не очень-то разбираюсь в бомбах. Чем отличается радиобомба от бомбы с часовым механизмом?
– Что касается самого взрыва, то тут отличий нет, но в конструкции большая разница. Совсем другой принцип. – Он помолчал. – Предположим, имеется определенное количество пластиковой взрывчатки. К несчастью, в наши дни не составляет большого труда достать ее. Человек отправляется, допустим, в Грецию, и в первом же хозяйственном магазине покупает взрывчатку запросто. Но сама по себе взрывчатка не взорвется. Нужен детонатор. Лучший детонатор – порох, да-да, старомодный порох. Кроме того, нужно что-то для воспламенения пороха, чтобы он детонировал взрывчатку. Вы успеваете следить за моей мыслью?
– С трудом, но стараюсь, – успокоил я его.
– Так. Пойдем дальше. Есть самый легкий способ воспламенить порох на расстоянии. Для этого надо обмотать пакет с порохом тонкой проволокой, затем по проволоке пустить ток. Когда проволока накалится докрасна, порох воспламенится...
– Бух – и нет "Чероки-шесть".
– Э-э... да. Так вот, для бомбы такого типа требуется батарейка, высоковольтная батарейка размером с шестипенсовую монету, дающая ток. Если вы подключите проволоку, обматывающую порох, одним концом к одному полюсу батарейки, а другим – к другому, она раскалится.
– Ясно, – сказал я, – и бомба немедленно взорвется.
– Почему я начал этот разговор? – Высокий следователь поднял глаза к потолку. – Да, бомба немедленно взорвется. Следовательно, нужен механизм, который бы подключал батарейку после того, как изготовитель окажется на безопасном расстоянии.
– Пружинка? – предположил я.
– Да. Ток не идет по проволоке, потому что цепь разомкнута. Пружина толщиной в волос зажата специальным устройством. Но если пружину высвободить, то есть убрать сжимающее устройство, ток включается. Правильно? Сжимающее устройство можно убрать простейшим способом с помощью обыкновенного будильника. А можно и с помощью радиосигнала, полученного с расстояния через приемник, усилитель и соленоид.
– Как может выглядеть этот соленоид?
– Представьте моток тончайшей проволоки со стержнем посредине, который может подниматься или опускаться внутри витка. Предположим, когда стержень поднят, он сжимает пружину, но пришел сигнал, стержень опустился, и пружина разжалась – ток включен.
– Но таким образом можно и случайно вызвать детонацию, – подумав, сказал я. – Воздух переполнен радиоволнами, какой-то случайный сигнал... Нет, по-моему, радиобомбы – невероятно рискованная вещь.
– Сигнал можно закодировать. – Он прокашлялся. – Механизм высвобождения пружины может включать комбинацию трех сигналов. Например, можно изготовить бомбу, для которой, чтобы замкнуть цепь, нужно получить три сигнала в определенной последовательности, для такого механизма потребуется три набора приемников, усилителей и соленоидов, чтобы замкнуть цепь. Нам удивительно повезло, что мы нашли этот усилитель, но сомневаюсь, что он был единственным.
– Похоже, что радиобомба гораздо сложнее, чем бомба с будильником.
– Безусловно, но зато и гораздо гибче. Не нужно заранее определять время взрыва.
– Правильно, потому что никто не знал, когда мы вылетим из Хейдока. Им надо было увидеть, как мы взлетаем.
– Или им должны были сообщить, что вы взлетели.
Меня удивили его слова, и я замолчал, прокручивая их в голове.
– Но ведь это придает всему делу совершенно другой оттенок, не так ли?
– Рад буду услышать, что вы об этом думаете.
– Но ведь вы, наверное, подумали то же самое, – сказал я. – Если бомба может быть взорвана в любой час, любой день и даже в любую неделю, то и в самолет ее могли принести в любое время после последней проверки.
Он улыбнулся, не разжимая губ.
– И это позволяет вам по крайней мере наполовину сбросить с себя ответственность?
– Наполовину, – согласился я.
– Но только наполовину.
Высокий следователь вздохнул.
– Я вас огорошил. Мне хотелось бы, чтобы вы обдумали это со всех точек зрения. Всерьез. А потом рассказали бы мне, если что-нибудь придет вам в голову. Конечно, если вам небезразлично, кто и почему устроил взрыв. Вероятно, тогда удастся предотвратить повторение...
– Вы полагаете, что мне безразлично?
– Да, у меня такое впечатление.
– Мне не все равно, – медленно проговорил я, – если Колин Росс взорвется...
– Вы сегодня не так насторожены, как обычно, – улыбнулся он.
– Но и вы не набрасываетесь на меня.
– Нет, – согласился он и несколько удивленно заметил: – Вы очень наблюдательны, правда?
– Просто чувствую атмосферу.
Он поколебался, но потом проговорил:
– Я прочел весь протокол суда над вами.
– О-о...
Я почувствовал, как потемнело у меня лицо. Он наблюдал за мной.
– Вы знаете, – продолжал он, – что в конце протокола кто-то приписал карандашом неожиданно откровенное утверждение?
– Нет. – Я молча ждал, что он скажет.
– Там написано, что президент компании "Интерпорт" считал, и несомненно правильно, что первый офицер лгал под присягой, и именно из-за безобразной халатности первого офицера, а вовсе не капитана Шора, самолет так опасно отклонился от курса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31