Многие таким путем помогали природе защищать слабые места.
Когда я работал для мистера Кезелта первый сезон, у нас с Мери появилось огромное увлечение: мы строили дом.
Хотя мы были очень счастливы в доме Кена Канделла и трудно найти более щедрого домовладельца, нам хотелось иметь собственный дом на земле, принадлежавшей нам. Родился второй сын, я предвидел, как буду учить мальчиков ездить верхом, а в деревне возле Кемптона, где мы жили, не нашлось бы места и для пони. Два лета мы провели в поисках дома, который можно бы купить, но такого, в какой влюбились бы с первого взгляда, так и не нашли.
В доме Кена, построенном в 1600 году, мы узнали и красоту и недостатки старинных строений с их плетеными стенами и вылезавшей из штукатурки соломой, неровными полами и отсутствием гидроизоляции. За четыре года, что мы там прожили, Кену пришлось полностью перебрать черепицу на крыше, обновить в кухне пол и переложить печи. Нас пугала перспектива, купив старый дом, влезть в такого же рода хлопоты. Но мы вскоре открыли, что почти все старые дома, выставленные на продажу, сырые, а новые, построенные в прошлом веке, безобразно уродливые. Так мы пришли к решению, что, поскольку нам не купить такого дома, как хочется, лучше построить самим.
Через несколько недель дом появился на миллиметровой бумаге, и Мери с рулеткой в руке измеряла мебель, чтобы определить, какой площади комнаты должны быть в новом доме.
После долгих поисков нам удалось уговорить фермера продать нам участок земли в деревне Блюбери, окруженной холмами Беркшира, плавно спускавшимися в долину Темзы. На юге мы могли видеть длинную гряду холмов, а на востоке — гигантские земляные ступени, построенные людьми железного века. Это было ветреное место, окруженное большими полями, хотя и близко к дороге. Нигде ни деревца, чтобы помешать солнцу заглядывать в окна. Как раз то, что мы хотели, потому что Мери и я любим свет, простор и одиночество.
С тревогой и волнением мы смотрели, как линии, которые Мери или я набросали карандашом на миллиметровой бумаге, превращались в массивные кирпичные стены, понимая, что если мы сделали ошибку, то теперь ее уже не сотрешь резинкой. Почти каждое воскресенье мы приезжали за десять миль из Кемптона и, стоя на пронизывающем ветру, смотрели на полувыкопанные канавы, полувозведенные стены, на высокие штабели кирпичей и пытались представить, как мы будем жить в этом доме, выросшем посреди поля.
Нашему нетерпеливому взгляду казалось, что стены слишком медленно поднимаются к стропилам, будто гигантская паутина нависавшим над домом. Но вот наконец черепица уложена, стекла вставлены, ушли электрики, водопроводчики, маляры и полотеры, и в конце августа мы переехали в собственный дом.
Рискованная авантюра закончилась благополучно. Еще и сейчас дом — наша гордость и радость, в нем легко и удобно жить. Мы вырастили цветы, хотя вначале казалось невозможным избавиться от сорняков, с которыми я и по сей день веду непрекращающуюся войну.
Когда я работал для мистера Кезелта первый сезон, он тренировал только одну лошадь королевы-матери, М'ас-Тю-Вю. Кобыла невыдающихся способностей, она совершенно терялась, оказавшись впереди. Но благодаря умной тактике мистера Кезелта и некоторым моим стараниям она никогда не вела первой скачку со старта и в трех заездах сумела выиграть, а в трех других приходить второй или третьей.
С большим почтением и трепетом я надел первый раз цвета королевы-матери, голубой в темно-желтую полоску свитер и черную бархатную шапку. Разумеется, я был не единственным жокеем, который работал с лошадьми королевы и королевы-матери с тех пор, как четыре года назад Их величества купили своего первого скакуна для стипль-чеза.
За исключением Большого национального стипль-чеза в Эйнтри, где зрители стоят вдоль всей дистанции, жокеи, выходя на старт, редко слышат приветствия толпы. Она шумно встречает только победителей у финиша. Но в конце заезда приветствия или шиканья зрителей доносятся до жокея, будто отдаленное эхо, потому что он так поглощен своей задачей, что становится глухим к внешнему миру. И поэтому, когда М'ас-Тю-Вю первый раз выиграла заезд на глазах у своей владелицы, я был совершенно не подготовлен к тому, что началось: сотрясающий стены рев встретил нас, когда мы возвращались в паддок. У меня мелькнула дикая мысль, что, наверно, на дистанции произошло что-то чрезвычайное, вызвавшее такой взрыв энтузиазма у публики. Но когда я увидел, как летят в воздух шляпы, тогда понял, что так приветствуют победу лошади королевы-матери. Конечно, я понимал, что эти восторги и приветствия относятся к королеве-матери и к ее лошади, а не ко мне, но все равно чувствовал радостное возбуждение от того, что и я участник общего торжества. Потом еще не раз я испытывал такой же радостный подъем.
Королева, королева-мать и принцесса Маргарет каждый сезон несколько раз посещали скачки, и поскольку несколько лет я работал с лошадьми королевской семьи, то, естественно, много раз встречался с ними. Они очень интересовались конным спортом, внимательно следили за результатами и были хорошо информированы о лошадях и дистанциях. Их замечания бывали всегда точны, остроумны и к месту, и когда бы я ни встречался с ними, никогда не чувствовал неловкости, которую часто испытывал с другими владельцами лошадей, сочиняя разумный ответ на глупейший вопрос.
Стипль-чезы печально известны плохой погодой, но слякоть и дождь не нарушают планов Их королевских величеств: они приходят в паддок посмотреть парад лошадей и тогда, когда многие обыкновенные зрители предпочитают оставаться в теплых укрытиях. Как-то в Лингфилде я вышел в паддок под проливным дождем. Там было всего три участника, и парадный круг пустовал. И только шесть самых верных зрителей смотрели, как выводят лошадей, и среди них Ее величество королева-мать, которая под большим деревом ждала, когда проведут ее лошадь, и, как всегда, пожелала мне удачи перед стартом.
Их величества любили смотреть каждый отрезок маршрута. Иногда они приезжали в «Лендровере» к дальнему концу скаковой дорожки, иногда смотрели старт, а потом прыжки через каждое препятствие, иногда они оставались после скачек, чтобы посмотреть, как идет обучение лошади перед отъездом домой. И всегда непринужденно, вместе с другими зрителями они смотрели, как седлают лошадей или как расседлывают победителя. Их искренний и бесстрашный интерес к стипль-чезу побуждал и подбадривал всех нас, занятых в этом спорте.
Лошади королев не всегда выступали удачно. Их величествам, впрочем, как и многим другим, трудно было выбрать и купить по-настоящему хорошую лошадь. И после того, как их два знаменитых скакуна закончили спортивную карьеру, они долго не могли найти животное, достойное носить их цвета.
М'ас-Тю-Вю часто побеждала в небольших соревнованиях, но потом появилась Дубл Стар и стала выигрывать одну скачку за другой. Но, безусловно, Девон Лоч оказался самым выдающимся скакуном из всех, какими владела Ее величество. Крупный, красивый, хорошо сложенный мерин обладал тем умом и отвагой, которые отличают выдающуюся лошадь от просто сильной. Но когда я впервые пришел в конюшню мистера Кезелта, Девон Лоч еще не прошел должной тренировки, хотя уже два сезона участвовал в скачках.
Однажды в феврале, когда мы закончили учебную программу в его парке, мистер Кезелт сказал:
— Дик, вы слышали о международном стипль-чезе?
— Да, — ответил я.
— Я заявил на эти соревнования Кампари и Роуз Парк, — объяснил он. — Подождем немного, включат ли их в этот стипль-чез. Если включат, вы поедете, чтобы работать с ними?
Разумеется, я с большим удовольствием согласился. Международный стипль-чез — это новые соревнования, устраиваемые американским руководством скачек: туда можно было заявлять любое количество лошадей, но американцы выбирали тех, кто, на их взгляд, наиболее подходит. Они разослали приглашения в Англию, Ирландию, Францию и другие страны и большую часть расходов брали на себя.
Недели две-три спустя выяснилось, что Кампари и Роуз Парк включены в соревнования, и почти невероятная надежда на путешествие в Соединенные Штаты стала реальной возможностью. Но до стипль-чеза оставалось еще почти два месяца, и тысячи самых неожиданных преград могли расстроить все планы. К примеру, лошадь захромает или потеряет форму, да мало ли что может случиться за два месяца. Так что я старался не впадать в чрезмерный оптимизм насчет предстоящего путешествия.
Предполагалось, что я буду работать с Кампари, потому что в то время еще никогда не имел дела с Роуз Парк. Для нее мистер Кезелт пригласил жокея, который работал у него до меня, а потом решил стать тренером. В очередной скачке Кампари поскользнулся и вывихнул колено, и таким образом, мои надежды растаяли. Но мой предшественник, посоветовавшись с женой, решил, что он не может ехать за океан, и я опять оказался в счастливой позиции: если хоть одна лошадь будет в форме к началу международного стипль-чеза, то я поеду. К тому же я работал с Роуз Парк в Сендауне, и она без труда победила.
Мери и я полагали, что у нас никогда больше не будет такой прекрасной возможности побывать в Соединенных Штатах, поэтому мы решили, что она поедет со мной. Поскольку оставалось еще три недели, то мы могли отправиться в путь на пароходе. Получится великолепный летний отпуск. Больших проблем с долларами тоже не было. Мои расходы на дорогу и пребывание там оплачивались американской стороной, а Мери можно купить билет в стерлингах и жить в Америке эту неделю у друзей.
Даже забавно, что я так беспокоился о малейшем ушибе, который получали Кампари или Роуз Парк, но мне и в голову не приходило, что и сам могу вылететь из игры. За исключением недолгой неприятности с вывихом плеча, который произошел, когда мне предстояло работать с Лочроем в соревнованиях за Золотой кубок, удача так долго сопутствовала мне, что я почти забыл, как внезапно перелом или вывих разрушают самые радужные планы.
К началу апреля лошади, с которыми я работал, завоевали столько побед, сколько в этом сезоне не было больше ни у кого. Я закончил сезон жокеем-чемпионом — самая высокая цель, какую можно достигнуть, чтобы вспоминать потом всю жизнь.
Десятого апреля стояла такая славная весенняя погода, что мы с Мери взяли всю семью на скачки в Бофорт-Хант. Мы устроили завтрак на траве, грелись на солнышке и обсуждали наше предстоящее путешествие на корабле «Королева Елизавета». Потом я переоделся, помахал детям рукой и сел в седло на Пондепетерри.
Когда мы подошли к последнему препятствию, в прекрасном настроении я размышлял о том, что добавлю еще одну победу к своему длинному списку. А через десять секунд уже лежал неподвижно на земле.
Пондепетерри упал, но, как часто бывает, травму нанес мне не он. Я тоже упал вполне благополучно. Но другая лошадь, перелетая через Пондепетерри, ударила меня копытом в спину. Это был самый болезненный и пугающий удар, какой я получал. Все тело от макушки до пяток онемело, а все мышцы будто превратились в студень. Я смотрел вверх на пушистые белые облака, бежавшие по голубому небу, и думал о том, что Атлантика будет гнать свои волны не для меня.
Двое дежурных «Первой помощи» подбежали ко мне, но не стали меня трогать, пока не подошел врач.
— Можете пошевелить пальцами на ногах? — спросил он.
— Да. — Я пошевелил пальцами.
— Чувствуете, будто вас колют иголками в руки и ноги?
— Нет.
— Вы чувствуете, что я делаю? — Он провел рукой по тонкой подошве сапог и сверху вниз по руке.
— Да.
Мы оба с облегчением вздохнули.
— Положите его на носилки на спину и не разрешайте двигаться, пока мы не сделаем рентген, — приказал доктор.
Друзья забрали детей домой, а Мери поехала со мной в больницу в Бристоль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Когда я работал для мистера Кезелта первый сезон, у нас с Мери появилось огромное увлечение: мы строили дом.
Хотя мы были очень счастливы в доме Кена Канделла и трудно найти более щедрого домовладельца, нам хотелось иметь собственный дом на земле, принадлежавшей нам. Родился второй сын, я предвидел, как буду учить мальчиков ездить верхом, а в деревне возле Кемптона, где мы жили, не нашлось бы места и для пони. Два лета мы провели в поисках дома, который можно бы купить, но такого, в какой влюбились бы с первого взгляда, так и не нашли.
В доме Кена, построенном в 1600 году, мы узнали и красоту и недостатки старинных строений с их плетеными стенами и вылезавшей из штукатурки соломой, неровными полами и отсутствием гидроизоляции. За четыре года, что мы там прожили, Кену пришлось полностью перебрать черепицу на крыше, обновить в кухне пол и переложить печи. Нас пугала перспектива, купив старый дом, влезть в такого же рода хлопоты. Но мы вскоре открыли, что почти все старые дома, выставленные на продажу, сырые, а новые, построенные в прошлом веке, безобразно уродливые. Так мы пришли к решению, что, поскольку нам не купить такого дома, как хочется, лучше построить самим.
Через несколько недель дом появился на миллиметровой бумаге, и Мери с рулеткой в руке измеряла мебель, чтобы определить, какой площади комнаты должны быть в новом доме.
После долгих поисков нам удалось уговорить фермера продать нам участок земли в деревне Блюбери, окруженной холмами Беркшира, плавно спускавшимися в долину Темзы. На юге мы могли видеть длинную гряду холмов, а на востоке — гигантские земляные ступени, построенные людьми железного века. Это было ветреное место, окруженное большими полями, хотя и близко к дороге. Нигде ни деревца, чтобы помешать солнцу заглядывать в окна. Как раз то, что мы хотели, потому что Мери и я любим свет, простор и одиночество.
С тревогой и волнением мы смотрели, как линии, которые Мери или я набросали карандашом на миллиметровой бумаге, превращались в массивные кирпичные стены, понимая, что если мы сделали ошибку, то теперь ее уже не сотрешь резинкой. Почти каждое воскресенье мы приезжали за десять миль из Кемптона и, стоя на пронизывающем ветру, смотрели на полувыкопанные канавы, полувозведенные стены, на высокие штабели кирпичей и пытались представить, как мы будем жить в этом доме, выросшем посреди поля.
Нашему нетерпеливому взгляду казалось, что стены слишком медленно поднимаются к стропилам, будто гигантская паутина нависавшим над домом. Но вот наконец черепица уложена, стекла вставлены, ушли электрики, водопроводчики, маляры и полотеры, и в конце августа мы переехали в собственный дом.
Рискованная авантюра закончилась благополучно. Еще и сейчас дом — наша гордость и радость, в нем легко и удобно жить. Мы вырастили цветы, хотя вначале казалось невозможным избавиться от сорняков, с которыми я и по сей день веду непрекращающуюся войну.
Когда я работал для мистера Кезелта первый сезон, он тренировал только одну лошадь королевы-матери, М'ас-Тю-Вю. Кобыла невыдающихся способностей, она совершенно терялась, оказавшись впереди. Но благодаря умной тактике мистера Кезелта и некоторым моим стараниям она никогда не вела первой скачку со старта и в трех заездах сумела выиграть, а в трех других приходить второй или третьей.
С большим почтением и трепетом я надел первый раз цвета королевы-матери, голубой в темно-желтую полоску свитер и черную бархатную шапку. Разумеется, я был не единственным жокеем, который работал с лошадьми королевы и королевы-матери с тех пор, как четыре года назад Их величества купили своего первого скакуна для стипль-чеза.
За исключением Большого национального стипль-чеза в Эйнтри, где зрители стоят вдоль всей дистанции, жокеи, выходя на старт, редко слышат приветствия толпы. Она шумно встречает только победителей у финиша. Но в конце заезда приветствия или шиканья зрителей доносятся до жокея, будто отдаленное эхо, потому что он так поглощен своей задачей, что становится глухим к внешнему миру. И поэтому, когда М'ас-Тю-Вю первый раз выиграла заезд на глазах у своей владелицы, я был совершенно не подготовлен к тому, что началось: сотрясающий стены рев встретил нас, когда мы возвращались в паддок. У меня мелькнула дикая мысль, что, наверно, на дистанции произошло что-то чрезвычайное, вызвавшее такой взрыв энтузиазма у публики. Но когда я увидел, как летят в воздух шляпы, тогда понял, что так приветствуют победу лошади королевы-матери. Конечно, я понимал, что эти восторги и приветствия относятся к королеве-матери и к ее лошади, а не ко мне, но все равно чувствовал радостное возбуждение от того, что и я участник общего торжества. Потом еще не раз я испытывал такой же радостный подъем.
Королева, королева-мать и принцесса Маргарет каждый сезон несколько раз посещали скачки, и поскольку несколько лет я работал с лошадьми королевской семьи, то, естественно, много раз встречался с ними. Они очень интересовались конным спортом, внимательно следили за результатами и были хорошо информированы о лошадях и дистанциях. Их замечания бывали всегда точны, остроумны и к месту, и когда бы я ни встречался с ними, никогда не чувствовал неловкости, которую часто испытывал с другими владельцами лошадей, сочиняя разумный ответ на глупейший вопрос.
Стипль-чезы печально известны плохой погодой, но слякоть и дождь не нарушают планов Их королевских величеств: они приходят в паддок посмотреть парад лошадей и тогда, когда многие обыкновенные зрители предпочитают оставаться в теплых укрытиях. Как-то в Лингфилде я вышел в паддок под проливным дождем. Там было всего три участника, и парадный круг пустовал. И только шесть самых верных зрителей смотрели, как выводят лошадей, и среди них Ее величество королева-мать, которая под большим деревом ждала, когда проведут ее лошадь, и, как всегда, пожелала мне удачи перед стартом.
Их величества любили смотреть каждый отрезок маршрута. Иногда они приезжали в «Лендровере» к дальнему концу скаковой дорожки, иногда смотрели старт, а потом прыжки через каждое препятствие, иногда они оставались после скачек, чтобы посмотреть, как идет обучение лошади перед отъездом домой. И всегда непринужденно, вместе с другими зрителями они смотрели, как седлают лошадей или как расседлывают победителя. Их искренний и бесстрашный интерес к стипль-чезу побуждал и подбадривал всех нас, занятых в этом спорте.
Лошади королев не всегда выступали удачно. Их величествам, впрочем, как и многим другим, трудно было выбрать и купить по-настоящему хорошую лошадь. И после того, как их два знаменитых скакуна закончили спортивную карьеру, они долго не могли найти животное, достойное носить их цвета.
М'ас-Тю-Вю часто побеждала в небольших соревнованиях, но потом появилась Дубл Стар и стала выигрывать одну скачку за другой. Но, безусловно, Девон Лоч оказался самым выдающимся скакуном из всех, какими владела Ее величество. Крупный, красивый, хорошо сложенный мерин обладал тем умом и отвагой, которые отличают выдающуюся лошадь от просто сильной. Но когда я впервые пришел в конюшню мистера Кезелта, Девон Лоч еще не прошел должной тренировки, хотя уже два сезона участвовал в скачках.
Однажды в феврале, когда мы закончили учебную программу в его парке, мистер Кезелт сказал:
— Дик, вы слышали о международном стипль-чезе?
— Да, — ответил я.
— Я заявил на эти соревнования Кампари и Роуз Парк, — объяснил он. — Подождем немного, включат ли их в этот стипль-чез. Если включат, вы поедете, чтобы работать с ними?
Разумеется, я с большим удовольствием согласился. Международный стипль-чез — это новые соревнования, устраиваемые американским руководством скачек: туда можно было заявлять любое количество лошадей, но американцы выбирали тех, кто, на их взгляд, наиболее подходит. Они разослали приглашения в Англию, Ирландию, Францию и другие страны и большую часть расходов брали на себя.
Недели две-три спустя выяснилось, что Кампари и Роуз Парк включены в соревнования, и почти невероятная надежда на путешествие в Соединенные Штаты стала реальной возможностью. Но до стипль-чеза оставалось еще почти два месяца, и тысячи самых неожиданных преград могли расстроить все планы. К примеру, лошадь захромает или потеряет форму, да мало ли что может случиться за два месяца. Так что я старался не впадать в чрезмерный оптимизм насчет предстоящего путешествия.
Предполагалось, что я буду работать с Кампари, потому что в то время еще никогда не имел дела с Роуз Парк. Для нее мистер Кезелт пригласил жокея, который работал у него до меня, а потом решил стать тренером. В очередной скачке Кампари поскользнулся и вывихнул колено, и таким образом, мои надежды растаяли. Но мой предшественник, посоветовавшись с женой, решил, что он не может ехать за океан, и я опять оказался в счастливой позиции: если хоть одна лошадь будет в форме к началу международного стипль-чеза, то я поеду. К тому же я работал с Роуз Парк в Сендауне, и она без труда победила.
Мери и я полагали, что у нас никогда больше не будет такой прекрасной возможности побывать в Соединенных Штатах, поэтому мы решили, что она поедет со мной. Поскольку оставалось еще три недели, то мы могли отправиться в путь на пароходе. Получится великолепный летний отпуск. Больших проблем с долларами тоже не было. Мои расходы на дорогу и пребывание там оплачивались американской стороной, а Мери можно купить билет в стерлингах и жить в Америке эту неделю у друзей.
Даже забавно, что я так беспокоился о малейшем ушибе, который получали Кампари или Роуз Парк, но мне и в голову не приходило, что и сам могу вылететь из игры. За исключением недолгой неприятности с вывихом плеча, который произошел, когда мне предстояло работать с Лочроем в соревнованиях за Золотой кубок, удача так долго сопутствовала мне, что я почти забыл, как внезапно перелом или вывих разрушают самые радужные планы.
К началу апреля лошади, с которыми я работал, завоевали столько побед, сколько в этом сезоне не было больше ни у кого. Я закончил сезон жокеем-чемпионом — самая высокая цель, какую можно достигнуть, чтобы вспоминать потом всю жизнь.
Десятого апреля стояла такая славная весенняя погода, что мы с Мери взяли всю семью на скачки в Бофорт-Хант. Мы устроили завтрак на траве, грелись на солнышке и обсуждали наше предстоящее путешествие на корабле «Королева Елизавета». Потом я переоделся, помахал детям рукой и сел в седло на Пондепетерри.
Когда мы подошли к последнему препятствию, в прекрасном настроении я размышлял о том, что добавлю еще одну победу к своему длинному списку. А через десять секунд уже лежал неподвижно на земле.
Пондепетерри упал, но, как часто бывает, травму нанес мне не он. Я тоже упал вполне благополучно. Но другая лошадь, перелетая через Пондепетерри, ударила меня копытом в спину. Это был самый болезненный и пугающий удар, какой я получал. Все тело от макушки до пяток онемело, а все мышцы будто превратились в студень. Я смотрел вверх на пушистые белые облака, бежавшие по голубому небу, и думал о том, что Атлантика будет гнать свои волны не для меня.
Двое дежурных «Первой помощи» подбежали ко мне, но не стали меня трогать, пока не подошел врач.
— Можете пошевелить пальцами на ногах? — спросил он.
— Да. — Я пошевелил пальцами.
— Чувствуете, будто вас колют иголками в руки и ноги?
— Нет.
— Вы чувствуете, что я делаю? — Он провел рукой по тонкой подошве сапог и сверху вниз по руке.
— Да.
Мы оба с облегчением вздохнули.
— Положите его на носилки на спину и не разрешайте двигаться, пока мы не сделаем рентген, — приказал доктор.
Друзья забрали детей домой, а Мери поехала со мной в больницу в Бристоль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29