Затем среди голых деревьев засемафорил свет подфарников. Времени на раздумья больше не оставалось, и Андрей, подпрыгнув, оказался на крыше второго гаража. Залег за ветки кустарника, неизвестно как сохранившегося в бардаке самостроя и дотянувшегося верхушкой до крыши.
На дороге показался «жигуль». Перед строениями затормозил, из него выскочило сразу трое человек, еще один остался в кабине. Ничего себе поворот! Четверо – это не двое, молодцы, ребята, соображают и собираются быстро.
– Тенгиз, на крышу, – скомандовал крепыш с короткой прической. Это не Данилыч, значит, Данилыч сам пешка.
Над крышей показался обрез, затем перевалилась тучная фигура. Андрей сжался, перестал дышать.
– Смотри в оба, – предупредили Тенгиза снизу. – Я понимаю, что Кавказ, в отличие от Востока, дело грубое, но если это Тарасевич – стреляй в упор и без всяких предупреждений. Это не жену его драть, понял? Степа, рысью – на тот край, – отослал крепыш еще одного сообщника. – Так, а ты, Данилыч, дуй к своему гаражу. И не ссы, я тебя прикрываю.
Машина сделала еще один рывок, и под ее шум Андрей перевел дыхание. Вот и сошлись. Ну что же, здравствуй, Тенгизик. Кавказ, говоришь, дело грубое? А ласки и не жди. Полежи пока, понервничай. И мы заодно успокоимся. Четверо – это не смертельно, это ерунда, когда все в разных местах да еще в темноте. Значит, на охоту вышли, пострелять? Что же тогда медленно ехали? Машину берегли? А Тенгиз, значит, точно был, когда они над Зитой измывались. Был. Полежи, полежи, уж ты-то не уйдешь теперь в любом случае.
Стало прохладно лбу. Значит, все же выступил пот. От напряжения? Волнения? Ладно, разберемся потом, главное, что остывает. Хорошо, значит, успокаиваемся. Успокаиваемся. Успокаиваемся…
Приподнял голову повыше: Тенгиз лежал на самом краю крыши, направив обрез в сторону дороги. Жди-жди, ждать хорошо, когда есть кого.
Перед лицом оказались обломки кирпичей. Может, тогда не стоит доставать нож, а выбрать обломочек покрупнее и им прихлопнуть эту мразь? Да-да, не человека, а мразь, которая лежит в пяти метрах с обрезом наизготовку. Но – убить… Нет, к черту философию, надо помнить, на кого направлен обрез и что они сделали с Зитой. Приговор подписан. Только и в самом деле лучше кирпичом…
Гуднул, натужно зашумел вдали поезд. Судя по всему, товарняк. Хорошо. Отлично. Вы надеялись на шум поездов? Сделаем то же самое. Сначала Тенгиз оглянется на поезд, но потом привыкнет, опять возьмет под прицел дорогу. Вот тогда и…
Загрохотали, забили стыками рельсов цистерны. Подергался за ними взглядами грузин, отвернулся. Выждать. Еще секунду. Пора.
Приподнявшись, перешагнул Андрей на соседнюю крышу. Замирая, не слыша, но, чувствуя каждый свой шорох, подкрался к лежащему Тенгизу. Начал приседать над ним. Белый кирпич – черная голова. Но в кирпиче совсем нет веса. Жаль, надо было доставать нож. Все надо делать так, как задумано заранее, всякие изменения – только хуже. Но – поздно, поздно что-то менять. Состав кончается, на последний вагон грузин тоже может оглянуться. Чисто психологически. Ну?!
Тенгиз оглянулся, и в его блеснувшие глаза, большой нос, белые зубы вбил, вмял Андрей кирпич. Свою боль и гнев. И брызнула кровь. Андрей отдернул руку, оставляя на дернувшейся черно-красной голове осколки раскрошившегося кирпича. Тело умирающего тоже несколько раз сжалось в конвульсиях, но, как удаляющийся перестук товарняка, постепенно затихло под крепкими руками Тарасевича.
– Собаке – собачья смерть, – не свое, где-то слышанное ранее проговорил Андрей. Стараясь не смотреть на разбитую голову, дотянулся до обреза.
Оказалось ни много, ни мало, а двустволка с вертикальными стволами. Аккуратно переломил ее – патроны уже в стволе. Небось, и жаканами заряжены, как на дикого зверя? Но командир ОМОНа вам не зверь, и все, что готовилось для него, вернется бумерангом своим хозяевам. Крути колеса, Данилыч, делай вид. Чуть-чуть осталось. Остальных он трогать не станет, хотя это и одна шайка. Ими потом Щеглов займется, а он же дал слово отомстить только за Зиту. Первый готов. Нет, это уже второй, Гера давно заждался своих сотоварищей, надо помочь ему ускорить встречу. На том свете. Сейчас – Данилыч, потом – Мотя. На него выведет Эллочка, им все же придется познакомиться не только по телефону. Но пока испробуем ружьишко, посмотрим, с чем вышли на него.
Лег тут же, на крыше. Данилыч, слабо освещенный подфарниками, в самом деле крутился около передних колес, изредка постукивая ключами: я здесь, я здесь.
– А я здесь, – прошептал Андрей и, словно на тренировке, изготовился к выстрелу: ноги вразброс, щеку плотнее к прикладу, левую ладонь под цевье. Холодная сталь курка. Не рвануть, быть готовым, что пружина может оказаться тугой. Стрелять лучше из одного ствола, второй надо приберечь, на случай промаха или, в случае чего, чтобы отстреливаться. И подождем поезд, опять какой-то гремит на перегоне. Ну что ж, Данилыч, получай заработанное.
Выстрел перекрыл шум поезда, вырвался из него в темноту, в лес, к небу. Не распрямившись, но, что-то вскрикнув, ткнулся головой под капот своей машины Данилыч. Подождав целую секунду и убедившись, что выстрел оказался точен, Тарасевич выстрелил из второго ствола по машине и спрыгнул с крыши. Теперь – к станции. Пока те, двое, придут в себя, пока сообразят, что произошло, он должен лететь к Эллочке. Эллочке-людоедочке. Неужели все-таки имена даются людям не случайно?
На дорогу не выбежал, мчался между деревьями, поминутно оглядываясь. Вроде никого. Да и не должны оставшиеся в живых тронуться с места. Страх за собственную жизнь заставит замереть, долго вслушиваться и всматриваться в темноту, перебирать тысячи вариантов. Но это – их дело. А ему – срочно к Эллочке. Четвертной – в город, еще один – за скорость: забыл дома билет на поезд. Жми, дядя. Кто жалеет деньги, начав крутить лотерею, тот никогда не выиграет.
У знакомых уже дверей Тенгиза перевел дух, затем задергал ручкой, стал всовывать в замок свои ключи, потом позвонил и опять задергал ручкой: мы вернулись, быстрее, торопимся, помогай открывать. Ну же, людоедочка, ты же сама маешься неизвестностью и ждешь результата. Мы их принесли, открывай.
Подбежала, открыла. И сразу ее – за горло. Длинное, белое, удобное для таких захватов. Упредил: не пикнула. Прижал к стене:
– Адрес Моти в Москве. Раз…
Эллочка скосила глаза на руки и тут же вздернула их вверх: рука Андрея была в крови.
– Два, – нажал сильнее Андрей.
– Метро… метро «Новослободская»… Адрес… в сумочке…
Тарасевич сорвал с вешалки сумочку, вытряхнул на пол вещи, подал записную книжку. Эллочка дрожащими пальцами пролистала страницы, нашла неряшливую запись карандашом.
– Передай всем: станете дергаться – доберусь до каждого, – отпустив горло, спокойно проговорил хватающей ртом воздух девице Андрей. – А сейчас… – он вырвал телефонный провод из трубки, – ты тихо сидишь и ждешь, когда за тобой придут. Пикнешь что в дверь или окно – вернусь и отрежу твой каркающий язычок, мне терять нечего. И последнее: вздумаешь предупредить Мотю – за него расквитаешься сама. Думай и садись.
Эллочка плюхнулась под его рукой на пол.
7
И вновь Москва – кем только не клятая и как только не проклятая. Но что делать, коли в ней находится метро «Новослободская». А потому вынужден был опять ступить на заплеванный, в окурках и грязных листьях столичный асфальт Андрей Тарасевич.
Добирался до Москвы на попутках и электричках, поэтому сразу направился на квартиру Багрянцева. Отмыться, отоспаться, теперь уже сбрить ненавистную бороду – и к Моте. Что дальше – до сих пор еще не решил. Настоящее и прошлое перебивали все мысли, к тому же, если откровенно, Андрей и не желал их. Сначала надо оставить за спиной настоящее. Доиграть лотерею. Докрутить офицерскую рулетку.
Вставил ключ в замок, но дверь под его напором отворилась, и Андрей обрадованно толкнул ее: Мишка вернулся?
Однако увиденное заставило отшатнуться. Сорванные обои, поваленная вешалка, залитая краской одежда – это только в прихожей. Далее – вспоротая мебель, разгромленная стенка, сорванная люстра, располосованные шторы. Прямо посреди комнаты – битая посуда. Дыра вместо экрана телевизора. В столе торчал нож, и, подойдя к нему, Андрей увидел, что воткнут он в Мишкино офицерское удостоверение.
Так вот зачем ездили в Москву Данилыч с Тенгизом! Сумели-таки по удостоверению отыскать адрес. И теперь неизвестно, надо ли благодарить Бога, что разогнали спецназ и Мишка попал в ЗакВО. Будь он дома, этот нож, надо думать, торчал бы не в удостоверении. Или нет бы им приехать на сутки раньше, когда они с Багрянцевым были вдвоем…
Присел, стал собирать розовые осколки от китайской чашки. Попытался соединить их. У скольких людей вот так же разлетелась жизнь после августа? Собирай, склеивай – бесполезно. В квартире разгром – в стране подобное же. Но, если сюда вошли убийцы и грабители, то, как назвать тех, кто перевернул вверх дном, подпалил со всех сторон Родину? Здесь нож в удостоверении офицера, а какой удар, если и дальше идти по аналогии, ожидает страну? Дано ли ей будет выдержать? Ведь все подобное происходит подло, предательски.
А чашка… Точно такая же лежит в камере хранения для Раи. Значит, не все в этой квартире пошло на слом, уцелела, может быть, самая дорогая теперь для Михаила вещь. Она сможет возродить эту квартиру. Надо срочно заказать переговоры с Раей. Соединение дали только на семь вечера.
– Алло, Миша, – услышал Андрей взволнованный голос соседки, как только на линии все защелкнулось и соединилось.
– Рая, это я, Андрей. Ты одна?
– Андрей? Это ты, Андрей? – не поверила Рая.
– Я, я. Можешь говорить?
– Могу.
– Я был в городе.
– Я знаю. Здесь только о тебе и говорят. Ну, про гаражи. Говорят, что это ты.
– Пусть говорят.
– Нет-нет, практически все оправдывают тебя.
– Ты сама-то как? Достался тебе сосед…
– Перестань, я вчера как раз ходила к Зите, убралась там.
– Спасибо. Спасибо, Рая. Если не трудно, приглядывай за ней.
– А ты? Как теперь ты?
– Ничего не знаю… Да, чтобы опять не забыл: Мишка передавал тебе подарок, но я так и не смог заехать к тебе. Нельзя было…
– Я понимаю.
– Зайди на вокзал, в камеру хранения. Есть чем записать? Ячейка номер: квартира Щегла плюс три. Понимаешь? Шифр: буква – начало имени твоей сестры, что приезжала на Новый год. Далее: твой месяц и день рождения. Разберешься?
– Разберусь. Спасибо. А… Миша где?
– Получил назначение в Тбилиси. Думаю, что скоро даст о себе знать. Береги подарок – он теперь у вас один на двоих.
– Не поняла.
– Ваше время истекло, – вошел в разговор голос телефонистки.
– Все нормально, Рая. Присматривай, пожалуйста, за Зитой.
– Береги себя. А Мише скажи, что… что его ждут его звезды. Он поймет.
– Прощай, – в уже гудящую трубку проговорил Андрей.
И только тут почувствовал, что его глаза полны слез, что если моргнет сейчас, то прорвутся, побегут они. Вот никогда не думал, что они так близко у него находятся. Это после смерти Зиты. И сейчас он, кажется, прощался с ней. Видимо, надолго. И не только с ней. С прошлой жизнью тоже – не очень сладкой и не очень спокойной, но честной и нужной другим людям. А что теперь…
Андрей опять споткнулся о свое будущее. Жизнь же имела пока смысл до того момента, как он найдет Мотю. Дальше – пропасть и черная дыра. Зато долг свой на земле можно будет считать выполненным. Вчера такое признание было бы страшным, сегодня – нет. Лишать жизни других – не страшно! Страшно пусть будет стране, что ее люди – не воры, не преступники, не нахлебники, а государственные люди, стоявшие на страже ее интересов, сегодня низводятся на эту роль. Страшно, что Мишка, ювелир-профессионал в военной разведке, становится не нужен, и засылается в дыру «латать валенки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
На дороге показался «жигуль». Перед строениями затормозил, из него выскочило сразу трое человек, еще один остался в кабине. Ничего себе поворот! Четверо – это не двое, молодцы, ребята, соображают и собираются быстро.
– Тенгиз, на крышу, – скомандовал крепыш с короткой прической. Это не Данилыч, значит, Данилыч сам пешка.
Над крышей показался обрез, затем перевалилась тучная фигура. Андрей сжался, перестал дышать.
– Смотри в оба, – предупредили Тенгиза снизу. – Я понимаю, что Кавказ, в отличие от Востока, дело грубое, но если это Тарасевич – стреляй в упор и без всяких предупреждений. Это не жену его драть, понял? Степа, рысью – на тот край, – отослал крепыш еще одного сообщника. – Так, а ты, Данилыч, дуй к своему гаражу. И не ссы, я тебя прикрываю.
Машина сделала еще один рывок, и под ее шум Андрей перевел дыхание. Вот и сошлись. Ну что же, здравствуй, Тенгизик. Кавказ, говоришь, дело грубое? А ласки и не жди. Полежи пока, понервничай. И мы заодно успокоимся. Четверо – это не смертельно, это ерунда, когда все в разных местах да еще в темноте. Значит, на охоту вышли, пострелять? Что же тогда медленно ехали? Машину берегли? А Тенгиз, значит, точно был, когда они над Зитой измывались. Был. Полежи, полежи, уж ты-то не уйдешь теперь в любом случае.
Стало прохладно лбу. Значит, все же выступил пот. От напряжения? Волнения? Ладно, разберемся потом, главное, что остывает. Хорошо, значит, успокаиваемся. Успокаиваемся. Успокаиваемся…
Приподнял голову повыше: Тенгиз лежал на самом краю крыши, направив обрез в сторону дороги. Жди-жди, ждать хорошо, когда есть кого.
Перед лицом оказались обломки кирпичей. Может, тогда не стоит доставать нож, а выбрать обломочек покрупнее и им прихлопнуть эту мразь? Да-да, не человека, а мразь, которая лежит в пяти метрах с обрезом наизготовку. Но – убить… Нет, к черту философию, надо помнить, на кого направлен обрез и что они сделали с Зитой. Приговор подписан. Только и в самом деле лучше кирпичом…
Гуднул, натужно зашумел вдали поезд. Судя по всему, товарняк. Хорошо. Отлично. Вы надеялись на шум поездов? Сделаем то же самое. Сначала Тенгиз оглянется на поезд, но потом привыкнет, опять возьмет под прицел дорогу. Вот тогда и…
Загрохотали, забили стыками рельсов цистерны. Подергался за ними взглядами грузин, отвернулся. Выждать. Еще секунду. Пора.
Приподнявшись, перешагнул Андрей на соседнюю крышу. Замирая, не слыша, но, чувствуя каждый свой шорох, подкрался к лежащему Тенгизу. Начал приседать над ним. Белый кирпич – черная голова. Но в кирпиче совсем нет веса. Жаль, надо было доставать нож. Все надо делать так, как задумано заранее, всякие изменения – только хуже. Но – поздно, поздно что-то менять. Состав кончается, на последний вагон грузин тоже может оглянуться. Чисто психологически. Ну?!
Тенгиз оглянулся, и в его блеснувшие глаза, большой нос, белые зубы вбил, вмял Андрей кирпич. Свою боль и гнев. И брызнула кровь. Андрей отдернул руку, оставляя на дернувшейся черно-красной голове осколки раскрошившегося кирпича. Тело умирающего тоже несколько раз сжалось в конвульсиях, но, как удаляющийся перестук товарняка, постепенно затихло под крепкими руками Тарасевича.
– Собаке – собачья смерть, – не свое, где-то слышанное ранее проговорил Андрей. Стараясь не смотреть на разбитую голову, дотянулся до обреза.
Оказалось ни много, ни мало, а двустволка с вертикальными стволами. Аккуратно переломил ее – патроны уже в стволе. Небось, и жаканами заряжены, как на дикого зверя? Но командир ОМОНа вам не зверь, и все, что готовилось для него, вернется бумерангом своим хозяевам. Крути колеса, Данилыч, делай вид. Чуть-чуть осталось. Остальных он трогать не станет, хотя это и одна шайка. Ими потом Щеглов займется, а он же дал слово отомстить только за Зиту. Первый готов. Нет, это уже второй, Гера давно заждался своих сотоварищей, надо помочь ему ускорить встречу. На том свете. Сейчас – Данилыч, потом – Мотя. На него выведет Эллочка, им все же придется познакомиться не только по телефону. Но пока испробуем ружьишко, посмотрим, с чем вышли на него.
Лег тут же, на крыше. Данилыч, слабо освещенный подфарниками, в самом деле крутился около передних колес, изредка постукивая ключами: я здесь, я здесь.
– А я здесь, – прошептал Андрей и, словно на тренировке, изготовился к выстрелу: ноги вразброс, щеку плотнее к прикладу, левую ладонь под цевье. Холодная сталь курка. Не рвануть, быть готовым, что пружина может оказаться тугой. Стрелять лучше из одного ствола, второй надо приберечь, на случай промаха или, в случае чего, чтобы отстреливаться. И подождем поезд, опять какой-то гремит на перегоне. Ну что ж, Данилыч, получай заработанное.
Выстрел перекрыл шум поезда, вырвался из него в темноту, в лес, к небу. Не распрямившись, но, что-то вскрикнув, ткнулся головой под капот своей машины Данилыч. Подождав целую секунду и убедившись, что выстрел оказался точен, Тарасевич выстрелил из второго ствола по машине и спрыгнул с крыши. Теперь – к станции. Пока те, двое, придут в себя, пока сообразят, что произошло, он должен лететь к Эллочке. Эллочке-людоедочке. Неужели все-таки имена даются людям не случайно?
На дорогу не выбежал, мчался между деревьями, поминутно оглядываясь. Вроде никого. Да и не должны оставшиеся в живых тронуться с места. Страх за собственную жизнь заставит замереть, долго вслушиваться и всматриваться в темноту, перебирать тысячи вариантов. Но это – их дело. А ему – срочно к Эллочке. Четвертной – в город, еще один – за скорость: забыл дома билет на поезд. Жми, дядя. Кто жалеет деньги, начав крутить лотерею, тот никогда не выиграет.
У знакомых уже дверей Тенгиза перевел дух, затем задергал ручкой, стал всовывать в замок свои ключи, потом позвонил и опять задергал ручкой: мы вернулись, быстрее, торопимся, помогай открывать. Ну же, людоедочка, ты же сама маешься неизвестностью и ждешь результата. Мы их принесли, открывай.
Подбежала, открыла. И сразу ее – за горло. Длинное, белое, удобное для таких захватов. Упредил: не пикнула. Прижал к стене:
– Адрес Моти в Москве. Раз…
Эллочка скосила глаза на руки и тут же вздернула их вверх: рука Андрея была в крови.
– Два, – нажал сильнее Андрей.
– Метро… метро «Новослободская»… Адрес… в сумочке…
Тарасевич сорвал с вешалки сумочку, вытряхнул на пол вещи, подал записную книжку. Эллочка дрожащими пальцами пролистала страницы, нашла неряшливую запись карандашом.
– Передай всем: станете дергаться – доберусь до каждого, – отпустив горло, спокойно проговорил хватающей ртом воздух девице Андрей. – А сейчас… – он вырвал телефонный провод из трубки, – ты тихо сидишь и ждешь, когда за тобой придут. Пикнешь что в дверь или окно – вернусь и отрежу твой каркающий язычок, мне терять нечего. И последнее: вздумаешь предупредить Мотю – за него расквитаешься сама. Думай и садись.
Эллочка плюхнулась под его рукой на пол.
7
И вновь Москва – кем только не клятая и как только не проклятая. Но что делать, коли в ней находится метро «Новослободская». А потому вынужден был опять ступить на заплеванный, в окурках и грязных листьях столичный асфальт Андрей Тарасевич.
Добирался до Москвы на попутках и электричках, поэтому сразу направился на квартиру Багрянцева. Отмыться, отоспаться, теперь уже сбрить ненавистную бороду – и к Моте. Что дальше – до сих пор еще не решил. Настоящее и прошлое перебивали все мысли, к тому же, если откровенно, Андрей и не желал их. Сначала надо оставить за спиной настоящее. Доиграть лотерею. Докрутить офицерскую рулетку.
Вставил ключ в замок, но дверь под его напором отворилась, и Андрей обрадованно толкнул ее: Мишка вернулся?
Однако увиденное заставило отшатнуться. Сорванные обои, поваленная вешалка, залитая краской одежда – это только в прихожей. Далее – вспоротая мебель, разгромленная стенка, сорванная люстра, располосованные шторы. Прямо посреди комнаты – битая посуда. Дыра вместо экрана телевизора. В столе торчал нож, и, подойдя к нему, Андрей увидел, что воткнут он в Мишкино офицерское удостоверение.
Так вот зачем ездили в Москву Данилыч с Тенгизом! Сумели-таки по удостоверению отыскать адрес. И теперь неизвестно, надо ли благодарить Бога, что разогнали спецназ и Мишка попал в ЗакВО. Будь он дома, этот нож, надо думать, торчал бы не в удостоверении. Или нет бы им приехать на сутки раньше, когда они с Багрянцевым были вдвоем…
Присел, стал собирать розовые осколки от китайской чашки. Попытался соединить их. У скольких людей вот так же разлетелась жизнь после августа? Собирай, склеивай – бесполезно. В квартире разгром – в стране подобное же. Но, если сюда вошли убийцы и грабители, то, как назвать тех, кто перевернул вверх дном, подпалил со всех сторон Родину? Здесь нож в удостоверении офицера, а какой удар, если и дальше идти по аналогии, ожидает страну? Дано ли ей будет выдержать? Ведь все подобное происходит подло, предательски.
А чашка… Точно такая же лежит в камере хранения для Раи. Значит, не все в этой квартире пошло на слом, уцелела, может быть, самая дорогая теперь для Михаила вещь. Она сможет возродить эту квартиру. Надо срочно заказать переговоры с Раей. Соединение дали только на семь вечера.
– Алло, Миша, – услышал Андрей взволнованный голос соседки, как только на линии все защелкнулось и соединилось.
– Рая, это я, Андрей. Ты одна?
– Андрей? Это ты, Андрей? – не поверила Рая.
– Я, я. Можешь говорить?
– Могу.
– Я был в городе.
– Я знаю. Здесь только о тебе и говорят. Ну, про гаражи. Говорят, что это ты.
– Пусть говорят.
– Нет-нет, практически все оправдывают тебя.
– Ты сама-то как? Достался тебе сосед…
– Перестань, я вчера как раз ходила к Зите, убралась там.
– Спасибо. Спасибо, Рая. Если не трудно, приглядывай за ней.
– А ты? Как теперь ты?
– Ничего не знаю… Да, чтобы опять не забыл: Мишка передавал тебе подарок, но я так и не смог заехать к тебе. Нельзя было…
– Я понимаю.
– Зайди на вокзал, в камеру хранения. Есть чем записать? Ячейка номер: квартира Щегла плюс три. Понимаешь? Шифр: буква – начало имени твоей сестры, что приезжала на Новый год. Далее: твой месяц и день рождения. Разберешься?
– Разберусь. Спасибо. А… Миша где?
– Получил назначение в Тбилиси. Думаю, что скоро даст о себе знать. Береги подарок – он теперь у вас один на двоих.
– Не поняла.
– Ваше время истекло, – вошел в разговор голос телефонистки.
– Все нормально, Рая. Присматривай, пожалуйста, за Зитой.
– Береги себя. А Мише скажи, что… что его ждут его звезды. Он поймет.
– Прощай, – в уже гудящую трубку проговорил Андрей.
И только тут почувствовал, что его глаза полны слез, что если моргнет сейчас, то прорвутся, побегут они. Вот никогда не думал, что они так близко у него находятся. Это после смерти Зиты. И сейчас он, кажется, прощался с ней. Видимо, надолго. И не только с ней. С прошлой жизнью тоже – не очень сладкой и не очень спокойной, но честной и нужной другим людям. А что теперь…
Андрей опять споткнулся о свое будущее. Жизнь же имела пока смысл до того момента, как он найдет Мотю. Дальше – пропасть и черная дыра. Зато долг свой на земле можно будет считать выполненным. Вчера такое признание было бы страшным, сегодня – нет. Лишать жизни других – не страшно! Страшно пусть будет стране, что ее люди – не воры, не преступники, не нахлебники, а государственные люди, стоявшие на страже ее интересов, сегодня низводятся на эту роль. Страшно, что Мишка, ювелир-профессионал в военной разведке, становится не нужен, и засылается в дыру «латать валенки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39