– Кстати, вы не знаете, почему в кутыринском списке подчеркнуты фамилии Сизова и Хмары?
– Это шахматные партнеры профессора. Хмара игрок попроще, а у Сизова первый разряд.
– А другие?
– Умеет и доктор. Только кто ж рискнет сражаться с кандидатом в мастера?
– Положение фигур записано? – вдруг заинтересовался Жемчужный.
– Вот! – Парамонов веером рассыпал по столу принесенную им пачку фотографий, на одной из которых был заснят шахматный столик с расставленными на нем фигурками. Партия явно заканчивалась. С каждой стороны короля поддерживали ладья, легкая фигура и пешка. Но единственную пешку черных защищал, кроме того, и черный ферзь, сама же она достигла последней линии и была уже не пешкой, а вторым ферзем. Катастрофа белых была очевидной.
– Разобрались, Леонид Николаевич? – спросил Парамонов.
Жемчужный кивнул, продолжая всматриваться в расположение фигур: он никак не мог понять, почему белые, потеряв ферзя без компенсации, все еще продолжали сопротивляться?
– Странная партия, – сказал Жемчужный.
– Почему странная? – робко возразил ему Парамонов. – Черные выигрывают, вот и все.
– А какими играл профессор?
– Белыми. Мы нашли отпечатки его пальцев на всех фигурах. А здесь вот видите… – Парамонов подвинул Жемчужному другой снимок, на котором виднелись десять симметрично расположенных оттисков пальцев. – Оставлены Сизовым на ладье, коне и ферзе, а также на нескольких пешках.
Жемчужный, казалось, не слушал его, задумчиво хмурился и молчал.
– Нелепо, все нелепо, – проговорил он глубокомысленно. – Профессор не мог играть белыми.
Взгляды их встретились. Парамонов явно не понимал, к чему клонит Жемчужный. Майор протянул ему снимок доски:
– Взгляните на белых… Будете доигрывать партию в таком положении? Нет. И я не буду. Профессор – тем более, если даже он зевнул на старости лет. Но до такого положения даже зевающий не доходит, особенно если у него равной силы противник.
– Он сдался: белые все же не сделали хода.
– До такого положения умный игрок не доводит. Сдаются раньше.
Жемчужный все еще с сомнением глядел на доску. Что-то в этой партии смущало его. Но Парамонов упрямился.
– Вы внимательно посмотрите, Леонид Николаевич, – настаивал он, – и станет ясно, почему он все еще продолжал игру. Но не в этом суть. Для нас важно сейчас, с кем он играл. Взгляните на отпечатки пальцев Сизова. Они на черных.
– Оттиски могут сохраняться долгое время. Мы же не знаем, когда он играл. И сизовские оттиски очень отчетливы: жирные пальцы. А профессорские еле заметны: чистые, сухие руки… Может быть, играл кто-то третий, в перчатках? Ведь Сизов решительно отрицает, что играл с профессором…
– Так он и признается, что играл, – покачал головой Парамонов. – Вы на это рассчитываете, Леонид Николаевич?
– Я хочу, чтобы никто не делал скоропалительных выводов.
Парамонов не стал больше возражать, а лишь подвинул к майору еще несколько снимков. На стакане в серебряном подстаканнике, стоявшем на шахматном столике, виднелись четкие папиллярные линии.
– Пальцы Хмары. Мы попросили всех гостей помочь следствию – никто не отказался! – и взяли у всех отпечатки пальцев… Хмара, кстати, и не отрицает, что пил из этого стакана. Только за общим столом, а не за шахматным.
– Стакан могли переставить.
– Кто?
– Убийца. Он же мог и сыграть партию. Я же говорил о перчатках… Вот только расположение фигур странное. Профессор не мог довести партию до такой позиции: он был первоклассным игроком…
– Вы зря отводите Хмару, Леонид Николаевич, – заметил Парамонов. – Пепельница стоит тут же, на шахматном столике. В ней – два окурка «Беломора», а Хмара только его и курит. В пепельнице за общим столом – полпачки окурков, но вот как они к шахматистам-то перекочевали?..
– Еще одна инсценировка. Причем явная. Курящий человек за шахматной партией двумя папиросами не ограничится. Кстати, еще окурок – сигаретный, со следами помады – это уже третья инсценировочка. Кто-то, по-моему, очень спешил подмалевать эту партию. Стакан и пепельницу переставили сюда уже после убийства.
Парамонов словно поймал какую-то новую мысль.
– А почему мы забываем Масловых? – вдруг спросил он.
– Есть доказательства?
– Хотя бы косвенные. Масловы уже два года мечтают о «Жигулях». Очередь, как я выяснил, подошла, а денег-то не хватает. Говорят, просили у профессора – не дал. Скуповат был старичок. Сослался на возможность приобрести редкие и очень ценные книги.
Но Жемчужный не слушал:
– Предположим, что кто-то третий вернулся. Но где он достал финку, так искусно выточенную из напильника? Такую только на заказ сделаешь.
В кабинет заглянул Кершин.
– Завтра-послезавтра можно будет навестить Кутырина. Его уже перевели из реанимации, – сказал он Жемчужному. – Побывай у него обязательно. – Он взглянул на возбужденного Парамонова и насмешливо подчеркнул: – Вон у капитана, похоже, и решение уже готово…
– Пока только предположения, товарищ полковник, – замялся тот.
– Мы включаем в круг расследования также и аппарат издательства, – сказал Жемчужный. – Следователь прокуратуры в курсе. Я командирую туда Рыжова.
– Согласен, – подтвердил Кершин. – Когда выезжаете на место?
– Завтра утром.
– Приглядитесь поближе к Черенцовой. Одна ли она возвращалась на дачу? Интересна также и третья линия: кто из посторонних приезжал за последнее время в поселок? Мне кажется, что Кутырин как раз этого не учитывал.
4. ПОЛКОВНИК ХМАРА
На другой день Парамонов и Жемчужный выехали на дачу Заболотского. Лесная тропинка от станции привела их в дачный поселок на берегу небольшого пруда, густо поросшего у берегов ярко-зеленой ряской.
От пруда они свернули на дачную улицу и пошли вдоль невысокого забора, за которым тянулась живая изгородь акаций, прикрывающих от любопытных взоров грядки с клубникой и заросли малинника и крыжовника. В это воскресное летнее утро зеленая дачная улочка была совершенно безлюдна, только на скамейке перед голубым свежевыкрашенным забором сидел тучный человек в выцветшей майке. Его бритая голова сверкала на солнце как полированная. Сидевший, узнав Парамонова, вежливо поздоровался и с недоумением посмотрел на Жемчужного.
– На таком солнцепеке да без шапки, – сказал Парамонов. – Голову не жалеете.
– Привык. Но для сердчишка, пожалуй, вредновато.
– А наш Кутырин как раз инфаркт схватил. Вот что делают жара да перегрузка. А это – майор Жемчужный, – представил майора Парамонов. – Будет вести расследование вместо Кутырина. Познакомьтесь. Это – товарищ Хмара.
У Хмары даже лицо вытянулось от огорчения.
«Чего он боится? – подумал майор и, не дожидаясь приглашения, присел на широкую скамью. – А типаж-то знакомый: дачный кулачок, клубничкой подторговывающий…»
– Чем это вы играете? – спросил он отставного полковника.
Тот перебирал какие-то камешки.
– Вот горстку пуговиц собрал, – сказал он, показывая их Жемчужному.
То были светло-серые, испачканные грязью пуговицы от какого-то пиджака.
– Где вы их нашли? – заинтересовался Жемчужный.
– В этой канавке у дорожки. Раньше здесь лужа была, дожди шли. А сегодня солнышко все высушило. Я их и подобрал, даже удивился: кто это такие хорошие пуговицы в лужу выбрасывает? И ведь все чисто с одного пиджака срезаны.
– Покажите, – сказал Парамонов, забрав одну пуговицу. – Эти две – с переда, эти – с рукавов.
– Все ясно, – уточнил Жемчужный. – Составьте протокол изъятия, капитан, и возьмите пуговицы.
Хмара совсем нахмурился, оправдывая фамилию:
– Я ни при чем здесь. Я действительно в этой канавке их нашел.
– Мы вас ни в чем и не обвиняем. Вы помогли следствию. И никаких вопросов у меня к вам нет… Я – на дачу Заболотского, капитан. Закончите здесь и – туда.
Отойдя в сторону, Парамонов шепнул майору:
– Точно такая же была обнаружена под столом. Видимо, он здесь их и срезал. Лужа, ночь, трава… Вот он и подумал: кто их тут искать станет?
– Интересно: кто – он? А, капитан?.. – усмехнулся Жемчужный. – Главный вопрос…
5. ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
На ступеньках лесенки, спускавшейся с веранды, сидели двое – мужчина и девушка. Услышав скрип калитки, девушка привстала и, узнав Парамонова, побежала навстречу.
Парамонов представил ей Жемчужного.
– А где же Юрий Константинович? – удивилась она, обернувшись. – Он только что здесь сидел.
– Кто это Юрий Константинович? – спросил майор.
– Уже допрос? – откликнулась Валя.
– Пока вопрос.
– Сизов. Наш общий друг. И вообще – очень хороший человек. Да-да, – подчеркнула она, обращаясь к Парамонову.
И по тону ее реплики, и по снисходительной усмешке Парамонова Жемчужный понял, что это какое-то продолжение их спора.
– Разрешите осмотреть сад, – попросил он.
– Пожалуйста.
Он двинулся в ельник у забора, пересек лужайку, обратив внимание на примятую местами высокую и густую траву.
– Валентина Васильевна! – позвал он. – А кто это здесь ходил?
– За деревьями? Это я грибы собирала.
– Когда?
– Сегодня утром.
– А вот эта примятость – вроде тропинки?
– Не знаю, – задумалась Валя. – Сюда обычно никто не ходит. Может, кто-нибудь из гостей…
Жемчужный вышел за калитку, медленно пошел вдоль забора, свернул за угол и сразу же остановился: в частом штакетнике две планки были оторваны, держались каждая на одном гвозде. Отодвинь и – пролезай. Жемчужный присел на корточки. На поперечине – прясле, как их называют, – остались кусочки рыжей глины. Он потрогал их пальцами: еще мягкие на ощупь, видно, кто-то недавно перелезал, задел подошвами…
– Валя, скажите, – Жемчужный выпрямился, – кто-нибудь пользуется этим лазом?
– Да нет, пожалуй, – Валя пожала плечами. – Насколько я знаю, никто. Разве мальчишки? Да им в саду и поживиться-то нечем…
– Проверяете свою версию о сером в перчатках? – не без усмешки спросил Парамонов.
– Все может быть, – отрезал Жемчужный. – Одно несомненно: недавно кто-то здесь пропутешествовал, вон – глина еще не засохла.
– Чужой?
– Валя утверждает, что свои ходят через калитку.
– Это не улика.
– Глина на заборе? Нет, конечно. Но на мысль наводит.
– На какую?
– Как раз о чужом…
– Я все хотел спросить вас, Валечка, – догнал отходившую от калитки Валю Жемчужный. – Скажите, зачем вы приходили к нам в управление?
– Мне показалось, что вы Сизова подозреваете. Но он действительно не играл с профессором в тот вечер в шахматы. Ему нельзя не верить. Он очень правдивый и честный человек. А Коля его почему-то особенно упорно допрашивал.
Она запнулась и умолкла. «Решительность Парамонова придется чуть охладить», – подумал майор и сказал вслух:
– Мы никого пока не подозреваем, Валечка, но допрашиваем всех, кто имеет прямое или косвенное отношение к профессору. Ряд вопросов к Сизову у меня, правда, еще есть…
– Между прочим, он сам хочет с вами поговорить… Может быть, выпьем чаю?
– С удовольствием. Вот и зовите его сюда. Вместе и поговорим.
Майор совсем не хотел чаю, но именно такой разговор ему был нужен – непринужденный, неофициальный.
Сизов оказался некрасивым, угловатым человеком лет тридцати пяти, с умными, насмешливыми глазами.
– Допрос за чашкой чаю? – спросил он, оглядывая накрытый стол и вазочки с вареньем, только что принесенные Валей.
– Юрий Константинович… – вмешалась Валя. – Не надо…
– Знаете, что самое трудное в следствии? – подчеркнуто спросил Жемчужный. – Создать атмосферу доверия, преодолеть внутреннее сопротивление собеседника. Вот вы внутренне сопротивляетесь. А почему? Не верите, ждете всяческих подвохов, сбивающих вопросов. А у меня единственное желание – послушать вас! Может, вы скажете какую-либо мелочь, которая откроет перед нами завесу…
– Какие уж тут мелочи, – перебил его Сизов: внутреннее напряжение его еще не угасло.
1 2 3 4
– Это шахматные партнеры профессора. Хмара игрок попроще, а у Сизова первый разряд.
– А другие?
– Умеет и доктор. Только кто ж рискнет сражаться с кандидатом в мастера?
– Положение фигур записано? – вдруг заинтересовался Жемчужный.
– Вот! – Парамонов веером рассыпал по столу принесенную им пачку фотографий, на одной из которых был заснят шахматный столик с расставленными на нем фигурками. Партия явно заканчивалась. С каждой стороны короля поддерживали ладья, легкая фигура и пешка. Но единственную пешку черных защищал, кроме того, и черный ферзь, сама же она достигла последней линии и была уже не пешкой, а вторым ферзем. Катастрофа белых была очевидной.
– Разобрались, Леонид Николаевич? – спросил Парамонов.
Жемчужный кивнул, продолжая всматриваться в расположение фигур: он никак не мог понять, почему белые, потеряв ферзя без компенсации, все еще продолжали сопротивляться?
– Странная партия, – сказал Жемчужный.
– Почему странная? – робко возразил ему Парамонов. – Черные выигрывают, вот и все.
– А какими играл профессор?
– Белыми. Мы нашли отпечатки его пальцев на всех фигурах. А здесь вот видите… – Парамонов подвинул Жемчужному другой снимок, на котором виднелись десять симметрично расположенных оттисков пальцев. – Оставлены Сизовым на ладье, коне и ферзе, а также на нескольких пешках.
Жемчужный, казалось, не слушал его, задумчиво хмурился и молчал.
– Нелепо, все нелепо, – проговорил он глубокомысленно. – Профессор не мог играть белыми.
Взгляды их встретились. Парамонов явно не понимал, к чему клонит Жемчужный. Майор протянул ему снимок доски:
– Взгляните на белых… Будете доигрывать партию в таком положении? Нет. И я не буду. Профессор – тем более, если даже он зевнул на старости лет. Но до такого положения даже зевающий не доходит, особенно если у него равной силы противник.
– Он сдался: белые все же не сделали хода.
– До такого положения умный игрок не доводит. Сдаются раньше.
Жемчужный все еще с сомнением глядел на доску. Что-то в этой партии смущало его. Но Парамонов упрямился.
– Вы внимательно посмотрите, Леонид Николаевич, – настаивал он, – и станет ясно, почему он все еще продолжал игру. Но не в этом суть. Для нас важно сейчас, с кем он играл. Взгляните на отпечатки пальцев Сизова. Они на черных.
– Оттиски могут сохраняться долгое время. Мы же не знаем, когда он играл. И сизовские оттиски очень отчетливы: жирные пальцы. А профессорские еле заметны: чистые, сухие руки… Может быть, играл кто-то третий, в перчатках? Ведь Сизов решительно отрицает, что играл с профессором…
– Так он и признается, что играл, – покачал головой Парамонов. – Вы на это рассчитываете, Леонид Николаевич?
– Я хочу, чтобы никто не делал скоропалительных выводов.
Парамонов не стал больше возражать, а лишь подвинул к майору еще несколько снимков. На стакане в серебряном подстаканнике, стоявшем на шахматном столике, виднелись четкие папиллярные линии.
– Пальцы Хмары. Мы попросили всех гостей помочь следствию – никто не отказался! – и взяли у всех отпечатки пальцев… Хмара, кстати, и не отрицает, что пил из этого стакана. Только за общим столом, а не за шахматным.
– Стакан могли переставить.
– Кто?
– Убийца. Он же мог и сыграть партию. Я же говорил о перчатках… Вот только расположение фигур странное. Профессор не мог довести партию до такой позиции: он был первоклассным игроком…
– Вы зря отводите Хмару, Леонид Николаевич, – заметил Парамонов. – Пепельница стоит тут же, на шахматном столике. В ней – два окурка «Беломора», а Хмара только его и курит. В пепельнице за общим столом – полпачки окурков, но вот как они к шахматистам-то перекочевали?..
– Еще одна инсценировка. Причем явная. Курящий человек за шахматной партией двумя папиросами не ограничится. Кстати, еще окурок – сигаретный, со следами помады – это уже третья инсценировочка. Кто-то, по-моему, очень спешил подмалевать эту партию. Стакан и пепельницу переставили сюда уже после убийства.
Парамонов словно поймал какую-то новую мысль.
– А почему мы забываем Масловых? – вдруг спросил он.
– Есть доказательства?
– Хотя бы косвенные. Масловы уже два года мечтают о «Жигулях». Очередь, как я выяснил, подошла, а денег-то не хватает. Говорят, просили у профессора – не дал. Скуповат был старичок. Сослался на возможность приобрести редкие и очень ценные книги.
Но Жемчужный не слушал:
– Предположим, что кто-то третий вернулся. Но где он достал финку, так искусно выточенную из напильника? Такую только на заказ сделаешь.
В кабинет заглянул Кершин.
– Завтра-послезавтра можно будет навестить Кутырина. Его уже перевели из реанимации, – сказал он Жемчужному. – Побывай у него обязательно. – Он взглянул на возбужденного Парамонова и насмешливо подчеркнул: – Вон у капитана, похоже, и решение уже готово…
– Пока только предположения, товарищ полковник, – замялся тот.
– Мы включаем в круг расследования также и аппарат издательства, – сказал Жемчужный. – Следователь прокуратуры в курсе. Я командирую туда Рыжова.
– Согласен, – подтвердил Кершин. – Когда выезжаете на место?
– Завтра утром.
– Приглядитесь поближе к Черенцовой. Одна ли она возвращалась на дачу? Интересна также и третья линия: кто из посторонних приезжал за последнее время в поселок? Мне кажется, что Кутырин как раз этого не учитывал.
4. ПОЛКОВНИК ХМАРА
На другой день Парамонов и Жемчужный выехали на дачу Заболотского. Лесная тропинка от станции привела их в дачный поселок на берегу небольшого пруда, густо поросшего у берегов ярко-зеленой ряской.
От пруда они свернули на дачную улицу и пошли вдоль невысокого забора, за которым тянулась живая изгородь акаций, прикрывающих от любопытных взоров грядки с клубникой и заросли малинника и крыжовника. В это воскресное летнее утро зеленая дачная улочка была совершенно безлюдна, только на скамейке перед голубым свежевыкрашенным забором сидел тучный человек в выцветшей майке. Его бритая голова сверкала на солнце как полированная. Сидевший, узнав Парамонова, вежливо поздоровался и с недоумением посмотрел на Жемчужного.
– На таком солнцепеке да без шапки, – сказал Парамонов. – Голову не жалеете.
– Привык. Но для сердчишка, пожалуй, вредновато.
– А наш Кутырин как раз инфаркт схватил. Вот что делают жара да перегрузка. А это – майор Жемчужный, – представил майора Парамонов. – Будет вести расследование вместо Кутырина. Познакомьтесь. Это – товарищ Хмара.
У Хмары даже лицо вытянулось от огорчения.
«Чего он боится? – подумал майор и, не дожидаясь приглашения, присел на широкую скамью. – А типаж-то знакомый: дачный кулачок, клубничкой подторговывающий…»
– Чем это вы играете? – спросил он отставного полковника.
Тот перебирал какие-то камешки.
– Вот горстку пуговиц собрал, – сказал он, показывая их Жемчужному.
То были светло-серые, испачканные грязью пуговицы от какого-то пиджака.
– Где вы их нашли? – заинтересовался Жемчужный.
– В этой канавке у дорожки. Раньше здесь лужа была, дожди шли. А сегодня солнышко все высушило. Я их и подобрал, даже удивился: кто это такие хорошие пуговицы в лужу выбрасывает? И ведь все чисто с одного пиджака срезаны.
– Покажите, – сказал Парамонов, забрав одну пуговицу. – Эти две – с переда, эти – с рукавов.
– Все ясно, – уточнил Жемчужный. – Составьте протокол изъятия, капитан, и возьмите пуговицы.
Хмара совсем нахмурился, оправдывая фамилию:
– Я ни при чем здесь. Я действительно в этой канавке их нашел.
– Мы вас ни в чем и не обвиняем. Вы помогли следствию. И никаких вопросов у меня к вам нет… Я – на дачу Заболотского, капитан. Закончите здесь и – туда.
Отойдя в сторону, Парамонов шепнул майору:
– Точно такая же была обнаружена под столом. Видимо, он здесь их и срезал. Лужа, ночь, трава… Вот он и подумал: кто их тут искать станет?
– Интересно: кто – он? А, капитан?.. – усмехнулся Жемчужный. – Главный вопрос…
5. ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
На ступеньках лесенки, спускавшейся с веранды, сидели двое – мужчина и девушка. Услышав скрип калитки, девушка привстала и, узнав Парамонова, побежала навстречу.
Парамонов представил ей Жемчужного.
– А где же Юрий Константинович? – удивилась она, обернувшись. – Он только что здесь сидел.
– Кто это Юрий Константинович? – спросил майор.
– Уже допрос? – откликнулась Валя.
– Пока вопрос.
– Сизов. Наш общий друг. И вообще – очень хороший человек. Да-да, – подчеркнула она, обращаясь к Парамонову.
И по тону ее реплики, и по снисходительной усмешке Парамонова Жемчужный понял, что это какое-то продолжение их спора.
– Разрешите осмотреть сад, – попросил он.
– Пожалуйста.
Он двинулся в ельник у забора, пересек лужайку, обратив внимание на примятую местами высокую и густую траву.
– Валентина Васильевна! – позвал он. – А кто это здесь ходил?
– За деревьями? Это я грибы собирала.
– Когда?
– Сегодня утром.
– А вот эта примятость – вроде тропинки?
– Не знаю, – задумалась Валя. – Сюда обычно никто не ходит. Может, кто-нибудь из гостей…
Жемчужный вышел за калитку, медленно пошел вдоль забора, свернул за угол и сразу же остановился: в частом штакетнике две планки были оторваны, держались каждая на одном гвозде. Отодвинь и – пролезай. Жемчужный присел на корточки. На поперечине – прясле, как их называют, – остались кусочки рыжей глины. Он потрогал их пальцами: еще мягкие на ощупь, видно, кто-то недавно перелезал, задел подошвами…
– Валя, скажите, – Жемчужный выпрямился, – кто-нибудь пользуется этим лазом?
– Да нет, пожалуй, – Валя пожала плечами. – Насколько я знаю, никто. Разве мальчишки? Да им в саду и поживиться-то нечем…
– Проверяете свою версию о сером в перчатках? – не без усмешки спросил Парамонов.
– Все может быть, – отрезал Жемчужный. – Одно несомненно: недавно кто-то здесь пропутешествовал, вон – глина еще не засохла.
– Чужой?
– Валя утверждает, что свои ходят через калитку.
– Это не улика.
– Глина на заборе? Нет, конечно. Но на мысль наводит.
– На какую?
– Как раз о чужом…
– Я все хотел спросить вас, Валечка, – догнал отходившую от калитки Валю Жемчужный. – Скажите, зачем вы приходили к нам в управление?
– Мне показалось, что вы Сизова подозреваете. Но он действительно не играл с профессором в тот вечер в шахматы. Ему нельзя не верить. Он очень правдивый и честный человек. А Коля его почему-то особенно упорно допрашивал.
Она запнулась и умолкла. «Решительность Парамонова придется чуть охладить», – подумал майор и сказал вслух:
– Мы никого пока не подозреваем, Валечка, но допрашиваем всех, кто имеет прямое или косвенное отношение к профессору. Ряд вопросов к Сизову у меня, правда, еще есть…
– Между прочим, он сам хочет с вами поговорить… Может быть, выпьем чаю?
– С удовольствием. Вот и зовите его сюда. Вместе и поговорим.
Майор совсем не хотел чаю, но именно такой разговор ему был нужен – непринужденный, неофициальный.
Сизов оказался некрасивым, угловатым человеком лет тридцати пяти, с умными, насмешливыми глазами.
– Допрос за чашкой чаю? – спросил он, оглядывая накрытый стол и вазочки с вареньем, только что принесенные Валей.
– Юрий Константинович… – вмешалась Валя. – Не надо…
– Знаете, что самое трудное в следствии? – подчеркнуто спросил Жемчужный. – Создать атмосферу доверия, преодолеть внутреннее сопротивление собеседника. Вот вы внутренне сопротивляетесь. А почему? Не верите, ждете всяческих подвохов, сбивающих вопросов. А у меня единственное желание – послушать вас! Может, вы скажете какую-либо мелочь, которая откроет перед нами завесу…
– Какие уж тут мелочи, – перебил его Сизов: внутреннее напряжение его еще не угасло.
1 2 3 4