– Давным-давно все переговорили.
– А телефонный разговор? – вдруг вспомнила Валя.
Сизов задумался:
– Ну, уж это действительно мелочь. Я даже забыл о нем.
– О каком разговоре вы забыли? – спросил Жемчужный.
– В субботу я пришел к профессору первым, вы это знаете. Когда проходил мимо его открытого окна, он с кем-то говорил по телефону. Я запомнил только одну фразу: «Не может быть! Какими судьбами?» Я постоял у двери, чтобы не мешать разговору, потом вошел в комнату. И еще запомнилось заключительное: «Надеюсь, старика не забудешь?».
– И профессор не говорил, кто ему звонил?
– Он хотел сказать, – вмешалась Валя. – Когда я принесла вино, дядя сказал мне: «Ты знаешь, кто сейчас мне звонил?» Но в это время показались на пороге Масловы. Они сразу стали что-то ему рассказывать. Я так и не узнала, кто разговаривал с дядей по телефону. – Валя задумалась и потом не совсем уверенно сказала: – Но, судя по тону, каким спросил меня дядя, я должна была знать об этом человеке.
– Может, это Мария Львовна?
– Нет, речь, по-видимому, шла о ком-то другом. Иначе, зачем бы он стал объявлять мне об этом так многозначительно?
– Возможно, вы правы, – заметил Жемчужный, допивая остывший чай.
6. НОВЫЙ ГОСТЬ
В этот момент скрипнула калитка.
От калитки к веранде смело шел человек лет сорока, в цветастой рубашке, лысоватый, с сединой на висках, без усов, но с широкой голландской бородкой, аккуратно подстриженной вдоль подбородка. В руках у него был большой мягкий чемодан, оклеенный с боков иностранными этикетками. Поставив чемодан у лестницы, он спросил:
– Я не ошибся, это дача Заболотского?
– Не ошиблись, – ответила Валя.
– А где же он сам?
Человек спрашивал вежливо, но без малейшей застенчивости или смущения.
– Позвольте узнать, кто вы такой? – спросила Валя.
– В известной степени – родственник.
– А именно?
– Степ-сон. По-английски – пасынок. Моя фамилия Шустиков. А ему скажите, что приехал Виктор Петрович из Ашхабада.
Валя смущенно взглянула на Жемчужного, но тот молчал, разглядывая этикетки на чемодане.
– Может быть, я не вовремя? – извинился гость. – Может, профессор уехал в город? Так я подожду…
Валя опять растерянно взглянула на Жемчужного, не зная, что отвечать. На этот раз он тут же пришел ей на помощь:
– Войдите на веранду, товарищ Шустиков, возьмите стул и садитесь.
– С кем имею честь? – спросил гость.
– С вами разговаривает старший инспектор уголовного розыска майор милиции. А профессор Заболотский, о котором вы спрашиваете, в прошлую субботу убит.
Гость растерянно оглядел сидевших.
– Как убит? – воскликнул он. – Я же в прошлую субботу ему из Ашхабада звонил.
– Вот после этого он и был убит.
– Кем?
– Ищем.
– Есть подозрения?
– Пока допросы. Вот и вас допросим, благо вы ко времени прибыли.
– Пожалуйста. Только у меня железное алиби. Жил и живу в другом городе. Только что прилетел из Ашхабада. Авиабилет и паспорт к вашим услугам.
– Где работаете?
– На ашхабадской киностудии. Снимаюсь в эпизодах, но регулярно. Сейчас в отпуску. У меня просьба… Разрешите немного пожить на даче…
– Пожалуй, лучше в гостинице.
– Хотя бы два-три дня.
– Попросите временную владелицу… Валя, не уступите ли вы ему на несколько дней свою комнату в мезонине?.. А сами перебирайтесь вниз.
– Да, пожалуйста… – Валя пожала плечами.
– Большое спасибо, – сказал гость. – В городе знакомая матери живет. Я к ней потом и переберусь. К сожалению, я рассчитывал на помощь профессора. Все-таки родственник, хотя и не близкий…
– С Марьей Львовной договоритесь, – заключила Валя.
Жемчужный покинул дачу вместе с Сизовым. Его заинтересовали некоторые обстоятельства дела: обстановка во время ужина и, в частности, беседа у шахматного столика – до и после приезда гостей. О странной шахматной партии он пока не говорил, рассчитывая разобраться в ней сам. Вдвоем зашли они и к Масловым, беседа с которыми, к сожалению, ничего нового не дала. Масловы повторили рассказ об ужине, об открытом сейфе, о лежавших в нем деньгах, о шутливых разговорах за столом. За шахматным столиком они не сидели, и Вера Тимофеевна не оставляла там своего окурка.
По возвращении в город Жемчужный нашел на столе записку: «Позвонить Рыжову». Тотчас же позвонил.
– О выплате гонорара Заболотскому в издательстве никто не говорит, – сообщил Рыжов. – Обычное дело у них, да и сумма невелика. Знать о ней, конечно, мог кто угодно. Но точно знали директор издательства Телепин, главбух Кротова Нина Петровна. Ну и кассир тоже…
– Побывайте завтра у них, поговорите – помягче только: вдруг они кому постороннему обмолвились о профессорских деньгах. Хоть путь этот и длинным может оказаться, а вдруг да что-нибудь засветится…
7. ВЕРСИИ НАМЕЧАЮТСЯ
В понедельник старший лейтенант Рыжов уже к полудню вернулся к Жемчужному:
– Есть новости, товарищ майор.
– Хорошие?
– Может, и неплохие, видно будет… Говорил и с директором, и с главбухом, и с кассиром. Все утверждают, что никому о гонораре профессора не сообщали. Даже удивляются: подумаешь, дескать, событие, Заболотский у них не один деньги получает… Тут вроде бы пусто. Но есть зацепочка. У Кротовой новая вещь появилась: серебряная брошь с сердоликами, старинная работа.
– Во-первых, откуда узнал? Во-вторых, ну и что?
– Отвечаю по мере поступления вопросов. Узнал от двух девчонок из бухгалтерии. Пока я Кротову ждал, они эту брошь на все лады обсуждали. Могу описание составить. Сам-то я ее не видел: Кротова не надела брошь. Как пришла, так девицы замолкли: боятся начальницу… А что касается вашего «ну и что», так брошь-то туркменская. И неделю назад ее у Кротовой не было.
– Повторюсь: ну и что?
– Товарищ майор, вспомните: Шустиков-то в Ашхабаде живет. И брошь оттуда.
– Верно… Хотя и на совпадение похоже, но взять на заметку стоит, – согласился Жемчужный.
Раздался звонок телефона. Следователь Михайлов сообщил, что ждет внизу: ехать в больницу к Кутырину.
Кутырин лежал в отдельной палате. Широкое итальянское окно ее выходило в сад. Жемчужный рассказал подполковнику обо всем, что успел узнать об убийстве. Глаза Кутырина, казалось, говорили: «Знал, что приедешь. Не такое это дело, чтобы с маху решать».
– Издательство проверили? – спросил он.
Жемчужный рассказал все переданное Рыжовым.
– Не отмахивайтесь сгоряча, – сказал Кутырин. – В Ашхабад можно за неделю слетать три раза.
– Для доказательств этой совсем уж неожиданной версии, – уточнил Жемчужный, – у него должен быть еще серый костюм с новыми пуговицами. Кстати, если это он, то, удирая с дачи, успел их все срезать и зашвырнуть по дороге на станцию в лужу. Полковник Хмара их нашел. Без одной – оторванной раньше.
– Стоит подумать.
– А я все думаю о Сизове, – признался Парамонов. – И у него есть серый костюм, и он мог срезать ночью пуговицы. Даже удобнее по дороге, чтобы не тащить их к себе на дачу. А «странная» партия, как назвал ее товарищ майор, мне совсем не кажется странной. Профессор, подвыпив, вполне мог прозевать ферзя. И у тех, кто помоложе, это бывает. А защищался из упрямства, у него это упрямство в характере. Ну и сдался все-таки, хода-то он не сделал.
– Заболотский партнеру говорил «ты», – подчеркнул Жемчужный.
– Во-первых, Черенцова могла ослышаться, во-вторых – солгала.
– Зачем ей лгать? – возразил Жемчужный. – Чтобы отвести подозрение от своего сообщника? Кого же именно?
– Допустим, от Сизова: она с ним дружит. Да и обстоятельства могли сложиться так, что он после прогулки вернулся на дачу и скрылся в саду. А потом уж проник в дом с помощью Черенцовой.
Теперь не только Парамонов, но и Кутырин с любопытством глядели на Жемчужного. Но он говорил не просто убедительно – убежденно:
– Бесспорно одно: если Сизов преступник, то показания Черенцовой его не спасают. Они вообще никого не спасают – ни его, ни ее. Если она лгала, то неизвестно зачем. Да и потом, что говорит против него? Отпечатки пальцев на двух-трех фигурах? Или то, что ему были нужны деньги? А кому они не нужны? Для того чтобы поддержать больную жену, он мог пойти на грабеж и убийство? Чушь! А что еще? Что он в шахматы играет, что в этот вечер, кроме него, едва ли кто мог быть ночным партнером профессора? В этом, конечно, есть вероятность. Но… не верится, нет. На темные дела способны только темные души. Не научно сказано, но тем не менее это так.
Кутырин улыбнулся и закрыл глаза.
– Что нам известно о нем? – продолжал Жемчужный. – Прежде всего то, что профессор хорошо знал и ценил его как партнера. Он никогда не слыл мастером слесарного дела, а финка выточена именно мастером. На дачу пришел гость с оружием и с заранее обдуманной целью. Знал ли заранее о деньгах Сизов?
Жемчужный помолчал, как бы собираясь с мыслями.
– И еще: зачем ему было пользоваться проломом в заборе, когда он спокойно мог уйти через калитку? Откуда же тогда на штакетнике следы засохшей глины? И последнее: допустим, он лжет, что, вернувшись на дачу, не играл с профессором. Но подобная партия между такими игроками, как Сизов и профессор, честно говоря, меня очень смущает. Она непрофессиональна…
Кутырин искоса взглянул на него.
– Вы не можете понять, почему профессор не сдался ранее, когда выяснилось, что партия проиграна? – спросил он.
– Вот именно. Бесспорный проигрыш должен быть обнаружен раньше. Такие партии доигрывают не упрямцы, а неумеки.
– Новый гость приехал только вчера? – вдруг спросил Кутырин. – Проверено?
– Точно.
– Мой совет: проверьте в Ашхабаде, не прилетал ли он сюда неделей раньше. Это первое. Второе: есть ли связь между Кротовой и пасынком профессора? Не зря Рыжов обратил внимание на ее брошь. Третье: узнайте, кто он такой, наш ашхабадский вояжер. Короче, слетать туда стоит. На киностудии поспрошать, с матерью познакомиться…
8. ЗАГАДКА ЧЕРНЫХ
Отправив Парамонова в Ашхабад, Жемчужный снова поехал на дачу, захватив с собой Рыжова. Валю они встретили поблизости от станции – она мчалась на велосипеде в трикотажных тренировочных брюках и красной мужской футболке, похожая на мальчишку, который вообразил себя гонщиком. Узнав Жемчужного, она на полном ходу затормозила, едва не свалившись в канаву. Жемчужного вполне устраивала эта встреча на окраине дачного поселка. Отойдя в сторону, они присели на придорожную траву.
– Ну, как ведет себя ваш дорогой родственник? – шутливо спросил Жемчужный.
– Он в город уехал, – равнодушно ответила Валя.
– Валюша, вы у него серого костюма не видали? – Жемчужный понимал всю нелепость вопроса, однако ничего с собой поделать не смог: задал его – и все тут.
Но Валя сразу охладила его:
– Не видала. Он то в свитере, то в коричневом костюме, вельветовом. Еще куртка у него есть, джинсовая. Вот и все, пожалуй…
Нет так нет. Жемчужный поймал невольную улыбку Рыжова, отвернулся, спросил сердито:
– Вы с ним не ссоритесь?
– Да мы и общаемся мало. А вообще он вежливый, неназойливый. Только… – она помялась, подыскивая слово, – какой-то парфюмерный. Слова в простоте не скажет.
– Ну, ладно, – Жемчужный встал. – Мы в дом. Можно?
– Конечно, конечно…
На даче майор сразу прошел к шахматному столику.
– Играешь? – спросил он Рыжова.
– Разряда нет, но играю немножко…
Расставив шахматы, Жемчужный попросил, чтобы его не беспокоили, запер дверь и продемонстрировал Рыжову оставленную на доске позицию.
Он долго сидел над доской, потом сыграл сначала один вариант, затем другой, третий. Нелепость положения была совершенно очевидна. За пешку, проведенную в ферзя, черные получали минимум ладью, а там разгром неминуем. Сопротивление профессора в этом положении казалось глупым. Разобравшись как следует в партии, Жемчужный еще более укрепился в своем предположении, что так профессор играть не мог.
Тем не менее он играл.
1 2 3 4
– А телефонный разговор? – вдруг вспомнила Валя.
Сизов задумался:
– Ну, уж это действительно мелочь. Я даже забыл о нем.
– О каком разговоре вы забыли? – спросил Жемчужный.
– В субботу я пришел к профессору первым, вы это знаете. Когда проходил мимо его открытого окна, он с кем-то говорил по телефону. Я запомнил только одну фразу: «Не может быть! Какими судьбами?» Я постоял у двери, чтобы не мешать разговору, потом вошел в комнату. И еще запомнилось заключительное: «Надеюсь, старика не забудешь?».
– И профессор не говорил, кто ему звонил?
– Он хотел сказать, – вмешалась Валя. – Когда я принесла вино, дядя сказал мне: «Ты знаешь, кто сейчас мне звонил?» Но в это время показались на пороге Масловы. Они сразу стали что-то ему рассказывать. Я так и не узнала, кто разговаривал с дядей по телефону. – Валя задумалась и потом не совсем уверенно сказала: – Но, судя по тону, каким спросил меня дядя, я должна была знать об этом человеке.
– Может, это Мария Львовна?
– Нет, речь, по-видимому, шла о ком-то другом. Иначе, зачем бы он стал объявлять мне об этом так многозначительно?
– Возможно, вы правы, – заметил Жемчужный, допивая остывший чай.
6. НОВЫЙ ГОСТЬ
В этот момент скрипнула калитка.
От калитки к веранде смело шел человек лет сорока, в цветастой рубашке, лысоватый, с сединой на висках, без усов, но с широкой голландской бородкой, аккуратно подстриженной вдоль подбородка. В руках у него был большой мягкий чемодан, оклеенный с боков иностранными этикетками. Поставив чемодан у лестницы, он спросил:
– Я не ошибся, это дача Заболотского?
– Не ошиблись, – ответила Валя.
– А где же он сам?
Человек спрашивал вежливо, но без малейшей застенчивости или смущения.
– Позвольте узнать, кто вы такой? – спросила Валя.
– В известной степени – родственник.
– А именно?
– Степ-сон. По-английски – пасынок. Моя фамилия Шустиков. А ему скажите, что приехал Виктор Петрович из Ашхабада.
Валя смущенно взглянула на Жемчужного, но тот молчал, разглядывая этикетки на чемодане.
– Может быть, я не вовремя? – извинился гость. – Может, профессор уехал в город? Так я подожду…
Валя опять растерянно взглянула на Жемчужного, не зная, что отвечать. На этот раз он тут же пришел ей на помощь:
– Войдите на веранду, товарищ Шустиков, возьмите стул и садитесь.
– С кем имею честь? – спросил гость.
– С вами разговаривает старший инспектор уголовного розыска майор милиции. А профессор Заболотский, о котором вы спрашиваете, в прошлую субботу убит.
Гость растерянно оглядел сидевших.
– Как убит? – воскликнул он. – Я же в прошлую субботу ему из Ашхабада звонил.
– Вот после этого он и был убит.
– Кем?
– Ищем.
– Есть подозрения?
– Пока допросы. Вот и вас допросим, благо вы ко времени прибыли.
– Пожалуйста. Только у меня железное алиби. Жил и живу в другом городе. Только что прилетел из Ашхабада. Авиабилет и паспорт к вашим услугам.
– Где работаете?
– На ашхабадской киностудии. Снимаюсь в эпизодах, но регулярно. Сейчас в отпуску. У меня просьба… Разрешите немного пожить на даче…
– Пожалуй, лучше в гостинице.
– Хотя бы два-три дня.
– Попросите временную владелицу… Валя, не уступите ли вы ему на несколько дней свою комнату в мезонине?.. А сами перебирайтесь вниз.
– Да, пожалуйста… – Валя пожала плечами.
– Большое спасибо, – сказал гость. – В городе знакомая матери живет. Я к ней потом и переберусь. К сожалению, я рассчитывал на помощь профессора. Все-таки родственник, хотя и не близкий…
– С Марьей Львовной договоритесь, – заключила Валя.
Жемчужный покинул дачу вместе с Сизовым. Его заинтересовали некоторые обстоятельства дела: обстановка во время ужина и, в частности, беседа у шахматного столика – до и после приезда гостей. О странной шахматной партии он пока не говорил, рассчитывая разобраться в ней сам. Вдвоем зашли они и к Масловым, беседа с которыми, к сожалению, ничего нового не дала. Масловы повторили рассказ об ужине, об открытом сейфе, о лежавших в нем деньгах, о шутливых разговорах за столом. За шахматным столиком они не сидели, и Вера Тимофеевна не оставляла там своего окурка.
По возвращении в город Жемчужный нашел на столе записку: «Позвонить Рыжову». Тотчас же позвонил.
– О выплате гонорара Заболотскому в издательстве никто не говорит, – сообщил Рыжов. – Обычное дело у них, да и сумма невелика. Знать о ней, конечно, мог кто угодно. Но точно знали директор издательства Телепин, главбух Кротова Нина Петровна. Ну и кассир тоже…
– Побывайте завтра у них, поговорите – помягче только: вдруг они кому постороннему обмолвились о профессорских деньгах. Хоть путь этот и длинным может оказаться, а вдруг да что-нибудь засветится…
7. ВЕРСИИ НАМЕЧАЮТСЯ
В понедельник старший лейтенант Рыжов уже к полудню вернулся к Жемчужному:
– Есть новости, товарищ майор.
– Хорошие?
– Может, и неплохие, видно будет… Говорил и с директором, и с главбухом, и с кассиром. Все утверждают, что никому о гонораре профессора не сообщали. Даже удивляются: подумаешь, дескать, событие, Заболотский у них не один деньги получает… Тут вроде бы пусто. Но есть зацепочка. У Кротовой новая вещь появилась: серебряная брошь с сердоликами, старинная работа.
– Во-первых, откуда узнал? Во-вторых, ну и что?
– Отвечаю по мере поступления вопросов. Узнал от двух девчонок из бухгалтерии. Пока я Кротову ждал, они эту брошь на все лады обсуждали. Могу описание составить. Сам-то я ее не видел: Кротова не надела брошь. Как пришла, так девицы замолкли: боятся начальницу… А что касается вашего «ну и что», так брошь-то туркменская. И неделю назад ее у Кротовой не было.
– Повторюсь: ну и что?
– Товарищ майор, вспомните: Шустиков-то в Ашхабаде живет. И брошь оттуда.
– Верно… Хотя и на совпадение похоже, но взять на заметку стоит, – согласился Жемчужный.
Раздался звонок телефона. Следователь Михайлов сообщил, что ждет внизу: ехать в больницу к Кутырину.
Кутырин лежал в отдельной палате. Широкое итальянское окно ее выходило в сад. Жемчужный рассказал подполковнику обо всем, что успел узнать об убийстве. Глаза Кутырина, казалось, говорили: «Знал, что приедешь. Не такое это дело, чтобы с маху решать».
– Издательство проверили? – спросил он.
Жемчужный рассказал все переданное Рыжовым.
– Не отмахивайтесь сгоряча, – сказал Кутырин. – В Ашхабад можно за неделю слетать три раза.
– Для доказательств этой совсем уж неожиданной версии, – уточнил Жемчужный, – у него должен быть еще серый костюм с новыми пуговицами. Кстати, если это он, то, удирая с дачи, успел их все срезать и зашвырнуть по дороге на станцию в лужу. Полковник Хмара их нашел. Без одной – оторванной раньше.
– Стоит подумать.
– А я все думаю о Сизове, – признался Парамонов. – И у него есть серый костюм, и он мог срезать ночью пуговицы. Даже удобнее по дороге, чтобы не тащить их к себе на дачу. А «странная» партия, как назвал ее товарищ майор, мне совсем не кажется странной. Профессор, подвыпив, вполне мог прозевать ферзя. И у тех, кто помоложе, это бывает. А защищался из упрямства, у него это упрямство в характере. Ну и сдался все-таки, хода-то он не сделал.
– Заболотский партнеру говорил «ты», – подчеркнул Жемчужный.
– Во-первых, Черенцова могла ослышаться, во-вторых – солгала.
– Зачем ей лгать? – возразил Жемчужный. – Чтобы отвести подозрение от своего сообщника? Кого же именно?
– Допустим, от Сизова: она с ним дружит. Да и обстоятельства могли сложиться так, что он после прогулки вернулся на дачу и скрылся в саду. А потом уж проник в дом с помощью Черенцовой.
Теперь не только Парамонов, но и Кутырин с любопытством глядели на Жемчужного. Но он говорил не просто убедительно – убежденно:
– Бесспорно одно: если Сизов преступник, то показания Черенцовой его не спасают. Они вообще никого не спасают – ни его, ни ее. Если она лгала, то неизвестно зачем. Да и потом, что говорит против него? Отпечатки пальцев на двух-трех фигурах? Или то, что ему были нужны деньги? А кому они не нужны? Для того чтобы поддержать больную жену, он мог пойти на грабеж и убийство? Чушь! А что еще? Что он в шахматы играет, что в этот вечер, кроме него, едва ли кто мог быть ночным партнером профессора? В этом, конечно, есть вероятность. Но… не верится, нет. На темные дела способны только темные души. Не научно сказано, но тем не менее это так.
Кутырин улыбнулся и закрыл глаза.
– Что нам известно о нем? – продолжал Жемчужный. – Прежде всего то, что профессор хорошо знал и ценил его как партнера. Он никогда не слыл мастером слесарного дела, а финка выточена именно мастером. На дачу пришел гость с оружием и с заранее обдуманной целью. Знал ли заранее о деньгах Сизов?
Жемчужный помолчал, как бы собираясь с мыслями.
– И еще: зачем ему было пользоваться проломом в заборе, когда он спокойно мог уйти через калитку? Откуда же тогда на штакетнике следы засохшей глины? И последнее: допустим, он лжет, что, вернувшись на дачу, не играл с профессором. Но подобная партия между такими игроками, как Сизов и профессор, честно говоря, меня очень смущает. Она непрофессиональна…
Кутырин искоса взглянул на него.
– Вы не можете понять, почему профессор не сдался ранее, когда выяснилось, что партия проиграна? – спросил он.
– Вот именно. Бесспорный проигрыш должен быть обнаружен раньше. Такие партии доигрывают не упрямцы, а неумеки.
– Новый гость приехал только вчера? – вдруг спросил Кутырин. – Проверено?
– Точно.
– Мой совет: проверьте в Ашхабаде, не прилетал ли он сюда неделей раньше. Это первое. Второе: есть ли связь между Кротовой и пасынком профессора? Не зря Рыжов обратил внимание на ее брошь. Третье: узнайте, кто он такой, наш ашхабадский вояжер. Короче, слетать туда стоит. На киностудии поспрошать, с матерью познакомиться…
8. ЗАГАДКА ЧЕРНЫХ
Отправив Парамонова в Ашхабад, Жемчужный снова поехал на дачу, захватив с собой Рыжова. Валю они встретили поблизости от станции – она мчалась на велосипеде в трикотажных тренировочных брюках и красной мужской футболке, похожая на мальчишку, который вообразил себя гонщиком. Узнав Жемчужного, она на полном ходу затормозила, едва не свалившись в канаву. Жемчужного вполне устраивала эта встреча на окраине дачного поселка. Отойдя в сторону, они присели на придорожную траву.
– Ну, как ведет себя ваш дорогой родственник? – шутливо спросил Жемчужный.
– Он в город уехал, – равнодушно ответила Валя.
– Валюша, вы у него серого костюма не видали? – Жемчужный понимал всю нелепость вопроса, однако ничего с собой поделать не смог: задал его – и все тут.
Но Валя сразу охладила его:
– Не видала. Он то в свитере, то в коричневом костюме, вельветовом. Еще куртка у него есть, джинсовая. Вот и все, пожалуй…
Нет так нет. Жемчужный поймал невольную улыбку Рыжова, отвернулся, спросил сердито:
– Вы с ним не ссоритесь?
– Да мы и общаемся мало. А вообще он вежливый, неназойливый. Только… – она помялась, подыскивая слово, – какой-то парфюмерный. Слова в простоте не скажет.
– Ну, ладно, – Жемчужный встал. – Мы в дом. Можно?
– Конечно, конечно…
На даче майор сразу прошел к шахматному столику.
– Играешь? – спросил он Рыжова.
– Разряда нет, но играю немножко…
Расставив шахматы, Жемчужный попросил, чтобы его не беспокоили, запер дверь и продемонстрировал Рыжову оставленную на доске позицию.
Он долго сидел над доской, потом сыграл сначала один вариант, затем другой, третий. Нелепость положения была совершенно очевидна. За пешку, проведенную в ферзя, черные получали минимум ладью, а там разгром неминуем. Сопротивление профессора в этом положении казалось глупым. Разобравшись как следует в партии, Жемчужный еще более укрепился в своем предположении, что так профессор играть не мог.
Тем не менее он играл.
1 2 3 4