Его припухшие веки поднялись, открыв темные глаза. Он широко улыбнулся, облизывая кончиком языка тонкие губы, медленно поднял револьвер и сделал два выстрела.
Первая пуля попала в землю в нескольких дюймах от ноги Трента, обрызгав грязью его ботинки, вторая ударила в жижу под ноги Луиса, и револьвер выпал из его рук. Колени подогнулись, и он боком упал на дерево, слабеющей рукой пытаясь схватиться за ствол дерева, а другой вцепившись в маленькую, гладкую рукоятку ножа для метания, торчавшего из горла. Он упал на колени, качнулся из стороны в сторону и рухнул лицом вниз.
Двигатель грузовика взревел где-то совсем неподалеку. Судя по звуку, водитель направлялся прямо к деревьям. И колумбийцы, и контрас открыли бешеный огонь. Трент вынул свой нож и подполз к Гомесу, на губах которого уже выступила кровавая пена – Луис выстрелил ему в спину. Гомес сунул в руки Тренту листок бумаги. В глазах умирающего застыла немая просьба. Трент взглянул на листок: пять крестов вокруг буквы Z и под ними – несколько цифр. – Объединенный банк, Цюрих? Гомес попытался что-то ответить, но захлебнулся кровью. Задыхаясь, он смотрел на Трента, прося о чем-то не для себя, а для своей семьи. «Три сына, три дочери».
– Я позабочусь о них, – сказал Трент. – Но я должен забрать обратно свои восемь тысяч долларов. – Он вынул сложенные купюры из заднего кармана Гомеса и сунул в свой.
Грузовик ломился сквозь банановые деревья слева от него, доехал до края и повернул назад. Трент рискнул встать, и Мигели-то увидел его. В небе возник новый звук – шум вертолетного двигателя и свист лопастей.
Трент схватился за дверцу грузовика и запрыгнул на сиденье.
– Псих ненормальный! – крикнул он. Мигелито выжал полный газ и захохотал.
– Эй, мэленький сэбэка! Все виды транспорта тебе. Твои парни?
– Возможно.
– Надо сматываться, пока они не продырявили нам задницы.
Банановые деревья переламывались, как спички, когда русский таранил их грузовиком, выжав полный газ на первой передаче. Из кустов, меньше чем в десяти метрах от них, поднялись двое контрас. С автоматами Калашникова. Русский нажал на клаксон и круто вывернул руль. Заднюю часть грузовика занесло, и Трент увидел, как контрас прыгнули из-под колес в разные стороны.
Грузовик выскочил с плантации, пересек дорогу и въехал на кукурузное поле. Трент замахал из окна желтым шелковым платком, который американец дал ему в Канкуне. Вертолет повис прямо над головой. Еще четыре вертолета выбивали контрас с плантации, а два других опустились за мыс в сторону Пункта Английского Полковника.
Трент спрыгнул на землю, подняв над головой желтый платок. Он чувствовал себя полным идиотом, размахивая им.
Мигелито захохотал:
– Эй, мужик, а я только начал немножко веселиться!
– Псих ненормальный, – сказал Трент. – Благодарю.
– Не за что. Я пришлю тебе почтовую открытку…
***
Трент сидел на освещенной солнцем подножке автомобиля. По какой-то причине, по какой – он и сам не знал, он расстелил желтый платок на коленях и положил на него руки. Марианна стояла рядом. Экипаж вертолета остановился поодаль. Парни разговаривали между собой, отвернувшись от них. Они напоминали Тренту врачебный консилиум, собравшийся около умирающего. Интересно, а не пахнет ли от него смертью? Он знал одного такого майора спецназа. Не смертью, поправил себя Трент, а убийством. Залах убийцы. Он никогда не понимал стремления военных летчиков указывать на борту самолета количество сбитых врагов. Может быть, скорость и расстояние делают убийство более абстрактным. Менее кровавым…
Трент смотрел на свои руки, испачканные в крови. В его собственной, в крови Луиса, Гомеса. И это еще не конец. Пока еще…
Совсем неудивительно, что он не осмеливался дотронуться до Марианны.
– Извини, – сказала она. – Я встретила полицейскую машину. Они предложили меня подбросить, и я попросила их отвезти меня в Британскую верховную комиссию.
– И они отвезли тебя к Каспару. Марианна кивнула.
– Теперь это уже не важно.
Высокий военный, старший экипажа вертолета, подошел к грузовику. Вертолетчики не отдали ему честь и не прекратили разговор, хотя и приосанились. По отсутствию погон Трент понял, что военный – из SAS. Он не представился и, едва кивнув, дружески приветствовал его.
– Трент? Мы дислоцировались в Бельпане. Простите, что припозднились. Погода задержала.
– Все в порядке. Кто вам сообщил?
– Президент, через верховного комиссара. Молодец старик. Далеко за шестьдесят, а перебрался через реку и прошел тридцать километров по горам вслед за тайфуном до домика американца – любителя верховой езды. Передал по радио.
Трент услышал, как Марианна шмыгнула носом. Из всего того, что выпало ей за последние дни, это тяжелее всего. А он спокойно сидит на солнце и не может просто взять ее за руку. Она вытащила желтый платок из-под его рук и высморкалась.
– Кто был вашим напарником? – спросил военный, кивнув в сторону помятых зарослей кукурузы.
– Каким напарником? – спросил Трент. Военный улыбнулся:
– Тем, кто исчез с кукурузного поля.
– И из вашего доклада, – сказал Трент.
– Как хотите.
Военный смотрел на Трента так, как ветеринар смотрит на лошадь, упавшую на Бичерз-Брук.
– Давайте-ка мы лучше доставим вас в госпиталь. В военный или гражданский?
– В военный, – ответил Трент. – «Мерида», в Мексике. Вам понадобится разрешение на взлет. – Трент назвал ему частоту и поднял взгляд на Марианну. Он должен сказать ей все быстро-быстро и так, чтобы это нельзя было толковать двояко. Но он не нашел слов. Она легонько положила ему руку на плечо, глядя на него своими карими глазами.
– Все в порядке, Трент. Я поняла. Ты извиняешься…
– Да, – сказал он. – То есть… Она поцеловала его в щеку. Даже не поцеловала, а просто ткнулась.
– Иди.
– Да, – сказал он и попытался встать, но правая нога не слушалась.
Военный кивнул двоим из экипажа, и они подхватили его под руки. Один из них был совсем молодой. Пожалуй, ему не было и двадцати.
– Я извиняюсь за кровь, – сказал Трент.
– Все в порядке, сэр. Работа такая…
Глава 16
Полковник Смит в ужасном настроении шел по главному коридору военного госпиталя «Мерила». Молодой санитар, услышав стук ботинок о кафельный пол, бросился вперед, словно за ним гнался ротвейлер.
Полковник ненавидел госпитали. Этот запах лекарств и вареная рыба по воскресеньям! И разговаривают здесь только шепотом, как на исповеди у католического священника. Он ненавидел жеманных медсестер, которые чувствовали свое превосходство над мужчинами, потому что знали, как подтирать им задницу и выбривать спереди. Он ненавидел гомосексуальную походку мужского персонала госпиталя, вон молодой санитар точно из этой породы – с гладкими щечками, которые нуждаются в бритве раз в неделю. Но больше всего полковник ненавидел врачей.
Любую болезнь он считал или симуляцией, или доказательством слабоволия, а обычно и тем и другим сразу. Госпитали были системой, поддерживающей симулянтов, а врачи – союзниками симулянтов, бесстыдно наживавшимися на этом. Вдобавок каждый из них был чертовым лжецом, претендовавшим на знания, которых не было, и на тайны, на которые не имел никакого права.
Санитар открыл полковнику дверь и подобострастно отошел. Полковник смерил его взглядом и торжественно вошел в приемную старшего хирурга. Хирург был просто гигантом лет тридцати пяти, в белом халате, из нагрудного кармана которого торчали шариковая ручка и зеркало из нержавеющей стали. «Похож на пуделя, ставшего кошачьим ветеринаром», – подумал полковник.
Хирург – с зачесанными назад черными волосами, на руке – вульгарного вида часы, из двухцветного золота, на носу квадратные очки без оправы – сидел во вращающемся кресле с высокой спинкой, обтянутом черным кожзаменителем, за огромным столом под черное дерево с мраморной крышкой. Стол зачастую производил неизгладимое впечатление на дураков, которые соглашались лечь ему под нож.
Два стула по другую сторону стола, тоже под черное дерево, маленькие, вертикальные, без ручек и намеренно неудобные, дабы подчеркнуть разницу в социальном положении врача и пациента.
Единственное окно комнаты выходило на лужайку, затененную жасмином. Экран для просмотра рентгенограмм занимал стену позади стола. Другие стены украшали картины в хромированных матово-черных рамах, подходивших по цвету к столу и стульям. На картинах были изображены какие-то пересекающиеся друг с другом силуэты неопределенных цветов. Так называемое современное искусство, модерн, тоже принадлежало к разряду вещей, которые полковник люто ненавидел. Пятнистый ковер показался ему изгаженным мышами.
– Смит, полковник. Вы Гонсалес? – рявкнул полковник.
– Майор Гонсалес, – сказал хирург скорее по привычке, чем из желания поправить англичанина. Он привстал в кресле и протянул через стол огромную руку. – Рад познакомиться, полковник Смит.
Полковник проигнорировал протянутую руку, и хирург сделал вид, что указывает ею на один из стульев. – Присаживайтесь, пожалуйста. У него был густой бас, да еще с калифорнийским акцентом, что совсем вывело полковника из себя. Какого черта иностранцы заимствуют акцент и словарь нации иммигрантов?
– Постою. Насиделся в чертовом самолете.
– Может быть, чашечку чаю?
– Какой чай! – Этот мексиканский доктор наверняка сумасшедший. – Послушайте, сейчас два часа дня. Я хочу знать, что случилось с англичанином, который у вас находится.
Хирург развел загоревшими мускулистыми руками:
– Я думал, что все объяснил по телефону, полковник…
– Мне не нужна вся эта медицинская тарабарщина. Мне нужна правда, которую мне скажут на человеческом языке. Этот человек работает на меня. Его отец был моим старым другом. Я его воспитал.
Хирург вздохнул и опустился в кресло, тяжело заскрипевшее под ним.
– Пациент получил перелом четырех ребер с правой стороны, – спокойно сказал он, поставив локти на стол. – В этом, конечно, нет ничего хорошего, полковник, но в обычных условиях ничего опасного для такого выносливого и физически развитого пациента. К сожалению, он продолжал активную деятельность после того, как получил первую травму. Без сомнения, было еще несколько падений.
– Продолжайте же, – раздраженно проворчал полковник.
Хирург повернулся лицом к экрану, включил аппарат, положил на экран три рентгеновских снимка грудной клетки и белой указкой показал на сломанные ребра.
– Заметьте, полковник, что при первом ударе ребра проткнули правое легкое. – Указка передвинулась на более темные пятна на правом легком. – Здесь вы видите, полковник, обширные повреждения, нанесенные легкому ребрами при последующих падениях и, что очевидно, невероятно тяжелых физических упражнениях.
Кончиком указки хирург обвел темную массу, которая закрывала правую сторону грудной клетки на всех рентгеновских снимках.
– Сильное кровоизлияние, полковник. – Он выключил экран, положил указку и повернулся лицом к полковнику Смиту. – Мы делаем переливание крови.
Брови полковника вскинулись, как крылья ястреба.
– Вы что, хотите сказать, что кровоизлияние продолжается?
– Я предпочел бы выразиться точнее – нам пока не удалось остановить кровотечение, – ледяным тоном ответил хирург. – А какая разница?
– Во-первых, то, что вы сказали, свидетельствует о вашей некомпетентности. Во-вторых, нам не удалось остановить кровотечение, несмотря на весь опыт и самое лучшее оборудование. Самая главная проблема – это сердце. Пациент пережил сильное потрясение, которое наложилось на интенсивное переутомление. Сердцебиение слабое. В данный момент пациент не сможет выдержать операцию.
– И что вы делаете?
– Ждем, полковник.
– Он может говорить?
– Пока нет.
– Я могу посидеть с ним немного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Первая пуля попала в землю в нескольких дюймах от ноги Трента, обрызгав грязью его ботинки, вторая ударила в жижу под ноги Луиса, и револьвер выпал из его рук. Колени подогнулись, и он боком упал на дерево, слабеющей рукой пытаясь схватиться за ствол дерева, а другой вцепившись в маленькую, гладкую рукоятку ножа для метания, торчавшего из горла. Он упал на колени, качнулся из стороны в сторону и рухнул лицом вниз.
Двигатель грузовика взревел где-то совсем неподалеку. Судя по звуку, водитель направлялся прямо к деревьям. И колумбийцы, и контрас открыли бешеный огонь. Трент вынул свой нож и подполз к Гомесу, на губах которого уже выступила кровавая пена – Луис выстрелил ему в спину. Гомес сунул в руки Тренту листок бумаги. В глазах умирающего застыла немая просьба. Трент взглянул на листок: пять крестов вокруг буквы Z и под ними – несколько цифр. – Объединенный банк, Цюрих? Гомес попытался что-то ответить, но захлебнулся кровью. Задыхаясь, он смотрел на Трента, прося о чем-то не для себя, а для своей семьи. «Три сына, три дочери».
– Я позабочусь о них, – сказал Трент. – Но я должен забрать обратно свои восемь тысяч долларов. – Он вынул сложенные купюры из заднего кармана Гомеса и сунул в свой.
Грузовик ломился сквозь банановые деревья слева от него, доехал до края и повернул назад. Трент рискнул встать, и Мигели-то увидел его. В небе возник новый звук – шум вертолетного двигателя и свист лопастей.
Трент схватился за дверцу грузовика и запрыгнул на сиденье.
– Псих ненормальный! – крикнул он. Мигелито выжал полный газ и захохотал.
– Эй, мэленький сэбэка! Все виды транспорта тебе. Твои парни?
– Возможно.
– Надо сматываться, пока они не продырявили нам задницы.
Банановые деревья переламывались, как спички, когда русский таранил их грузовиком, выжав полный газ на первой передаче. Из кустов, меньше чем в десяти метрах от них, поднялись двое контрас. С автоматами Калашникова. Русский нажал на клаксон и круто вывернул руль. Заднюю часть грузовика занесло, и Трент увидел, как контрас прыгнули из-под колес в разные стороны.
Грузовик выскочил с плантации, пересек дорогу и въехал на кукурузное поле. Трент замахал из окна желтым шелковым платком, который американец дал ему в Канкуне. Вертолет повис прямо над головой. Еще четыре вертолета выбивали контрас с плантации, а два других опустились за мыс в сторону Пункта Английского Полковника.
Трент спрыгнул на землю, подняв над головой желтый платок. Он чувствовал себя полным идиотом, размахивая им.
Мигелито захохотал:
– Эй, мужик, а я только начал немножко веселиться!
– Псих ненормальный, – сказал Трент. – Благодарю.
– Не за что. Я пришлю тебе почтовую открытку…
***
Трент сидел на освещенной солнцем подножке автомобиля. По какой-то причине, по какой – он и сам не знал, он расстелил желтый платок на коленях и положил на него руки. Марианна стояла рядом. Экипаж вертолета остановился поодаль. Парни разговаривали между собой, отвернувшись от них. Они напоминали Тренту врачебный консилиум, собравшийся около умирающего. Интересно, а не пахнет ли от него смертью? Он знал одного такого майора спецназа. Не смертью, поправил себя Трент, а убийством. Залах убийцы. Он никогда не понимал стремления военных летчиков указывать на борту самолета количество сбитых врагов. Может быть, скорость и расстояние делают убийство более абстрактным. Менее кровавым…
Трент смотрел на свои руки, испачканные в крови. В его собственной, в крови Луиса, Гомеса. И это еще не конец. Пока еще…
Совсем неудивительно, что он не осмеливался дотронуться до Марианны.
– Извини, – сказала она. – Я встретила полицейскую машину. Они предложили меня подбросить, и я попросила их отвезти меня в Британскую верховную комиссию.
– И они отвезли тебя к Каспару. Марианна кивнула.
– Теперь это уже не важно.
Высокий военный, старший экипажа вертолета, подошел к грузовику. Вертолетчики не отдали ему честь и не прекратили разговор, хотя и приосанились. По отсутствию погон Трент понял, что военный – из SAS. Он не представился и, едва кивнув, дружески приветствовал его.
– Трент? Мы дислоцировались в Бельпане. Простите, что припозднились. Погода задержала.
– Все в порядке. Кто вам сообщил?
– Президент, через верховного комиссара. Молодец старик. Далеко за шестьдесят, а перебрался через реку и прошел тридцать километров по горам вслед за тайфуном до домика американца – любителя верховой езды. Передал по радио.
Трент услышал, как Марианна шмыгнула носом. Из всего того, что выпало ей за последние дни, это тяжелее всего. А он спокойно сидит на солнце и не может просто взять ее за руку. Она вытащила желтый платок из-под его рук и высморкалась.
– Кто был вашим напарником? – спросил военный, кивнув в сторону помятых зарослей кукурузы.
– Каким напарником? – спросил Трент. Военный улыбнулся:
– Тем, кто исчез с кукурузного поля.
– И из вашего доклада, – сказал Трент.
– Как хотите.
Военный смотрел на Трента так, как ветеринар смотрит на лошадь, упавшую на Бичерз-Брук.
– Давайте-ка мы лучше доставим вас в госпиталь. В военный или гражданский?
– В военный, – ответил Трент. – «Мерида», в Мексике. Вам понадобится разрешение на взлет. – Трент назвал ему частоту и поднял взгляд на Марианну. Он должен сказать ей все быстро-быстро и так, чтобы это нельзя было толковать двояко. Но он не нашел слов. Она легонько положила ему руку на плечо, глядя на него своими карими глазами.
– Все в порядке, Трент. Я поняла. Ты извиняешься…
– Да, – сказал он. – То есть… Она поцеловала его в щеку. Даже не поцеловала, а просто ткнулась.
– Иди.
– Да, – сказал он и попытался встать, но правая нога не слушалась.
Военный кивнул двоим из экипажа, и они подхватили его под руки. Один из них был совсем молодой. Пожалуй, ему не было и двадцати.
– Я извиняюсь за кровь, – сказал Трент.
– Все в порядке, сэр. Работа такая…
Глава 16
Полковник Смит в ужасном настроении шел по главному коридору военного госпиталя «Мерила». Молодой санитар, услышав стук ботинок о кафельный пол, бросился вперед, словно за ним гнался ротвейлер.
Полковник ненавидел госпитали. Этот запах лекарств и вареная рыба по воскресеньям! И разговаривают здесь только шепотом, как на исповеди у католического священника. Он ненавидел жеманных медсестер, которые чувствовали свое превосходство над мужчинами, потому что знали, как подтирать им задницу и выбривать спереди. Он ненавидел гомосексуальную походку мужского персонала госпиталя, вон молодой санитар точно из этой породы – с гладкими щечками, которые нуждаются в бритве раз в неделю. Но больше всего полковник ненавидел врачей.
Любую болезнь он считал или симуляцией, или доказательством слабоволия, а обычно и тем и другим сразу. Госпитали были системой, поддерживающей симулянтов, а врачи – союзниками симулянтов, бесстыдно наживавшимися на этом. Вдобавок каждый из них был чертовым лжецом, претендовавшим на знания, которых не было, и на тайны, на которые не имел никакого права.
Санитар открыл полковнику дверь и подобострастно отошел. Полковник смерил его взглядом и торжественно вошел в приемную старшего хирурга. Хирург был просто гигантом лет тридцати пяти, в белом халате, из нагрудного кармана которого торчали шариковая ручка и зеркало из нержавеющей стали. «Похож на пуделя, ставшего кошачьим ветеринаром», – подумал полковник.
Хирург – с зачесанными назад черными волосами, на руке – вульгарного вида часы, из двухцветного золота, на носу квадратные очки без оправы – сидел во вращающемся кресле с высокой спинкой, обтянутом черным кожзаменителем, за огромным столом под черное дерево с мраморной крышкой. Стол зачастую производил неизгладимое впечатление на дураков, которые соглашались лечь ему под нож.
Два стула по другую сторону стола, тоже под черное дерево, маленькие, вертикальные, без ручек и намеренно неудобные, дабы подчеркнуть разницу в социальном положении врача и пациента.
Единственное окно комнаты выходило на лужайку, затененную жасмином. Экран для просмотра рентгенограмм занимал стену позади стола. Другие стены украшали картины в хромированных матово-черных рамах, подходивших по цвету к столу и стульям. На картинах были изображены какие-то пересекающиеся друг с другом силуэты неопределенных цветов. Так называемое современное искусство, модерн, тоже принадлежало к разряду вещей, которые полковник люто ненавидел. Пятнистый ковер показался ему изгаженным мышами.
– Смит, полковник. Вы Гонсалес? – рявкнул полковник.
– Майор Гонсалес, – сказал хирург скорее по привычке, чем из желания поправить англичанина. Он привстал в кресле и протянул через стол огромную руку. – Рад познакомиться, полковник Смит.
Полковник проигнорировал протянутую руку, и хирург сделал вид, что указывает ею на один из стульев. – Присаживайтесь, пожалуйста. У него был густой бас, да еще с калифорнийским акцентом, что совсем вывело полковника из себя. Какого черта иностранцы заимствуют акцент и словарь нации иммигрантов?
– Постою. Насиделся в чертовом самолете.
– Может быть, чашечку чаю?
– Какой чай! – Этот мексиканский доктор наверняка сумасшедший. – Послушайте, сейчас два часа дня. Я хочу знать, что случилось с англичанином, который у вас находится.
Хирург развел загоревшими мускулистыми руками:
– Я думал, что все объяснил по телефону, полковник…
– Мне не нужна вся эта медицинская тарабарщина. Мне нужна правда, которую мне скажут на человеческом языке. Этот человек работает на меня. Его отец был моим старым другом. Я его воспитал.
Хирург вздохнул и опустился в кресло, тяжело заскрипевшее под ним.
– Пациент получил перелом четырех ребер с правой стороны, – спокойно сказал он, поставив локти на стол. – В этом, конечно, нет ничего хорошего, полковник, но в обычных условиях ничего опасного для такого выносливого и физически развитого пациента. К сожалению, он продолжал активную деятельность после того, как получил первую травму. Без сомнения, было еще несколько падений.
– Продолжайте же, – раздраженно проворчал полковник.
Хирург повернулся лицом к экрану, включил аппарат, положил на экран три рентгеновских снимка грудной клетки и белой указкой показал на сломанные ребра.
– Заметьте, полковник, что при первом ударе ребра проткнули правое легкое. – Указка передвинулась на более темные пятна на правом легком. – Здесь вы видите, полковник, обширные повреждения, нанесенные легкому ребрами при последующих падениях и, что очевидно, невероятно тяжелых физических упражнениях.
Кончиком указки хирург обвел темную массу, которая закрывала правую сторону грудной клетки на всех рентгеновских снимках.
– Сильное кровоизлияние, полковник. – Он выключил экран, положил указку и повернулся лицом к полковнику Смиту. – Мы делаем переливание крови.
Брови полковника вскинулись, как крылья ястреба.
– Вы что, хотите сказать, что кровоизлияние продолжается?
– Я предпочел бы выразиться точнее – нам пока не удалось остановить кровотечение, – ледяным тоном ответил хирург. – А какая разница?
– Во-первых, то, что вы сказали, свидетельствует о вашей некомпетентности. Во-вторых, нам не удалось остановить кровотечение, несмотря на весь опыт и самое лучшее оборудование. Самая главная проблема – это сердце. Пациент пережил сильное потрясение, которое наложилось на интенсивное переутомление. Сердцебиение слабое. В данный момент пациент не сможет выдержать операцию.
– И что вы делаете?
– Ждем, полковник.
– Он может говорить?
– Пока нет.
– Я могу посидеть с ним немного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33