Я ответил, что это не проблема и он завтра может заглянуть в магазин. Следующий час я провел, выслушивая его болтовню. С ним было полезно поддерживать знакомство: я не раз получал от него хорошие биржевые советы. Где-то в глубине души у меня вертелась мысль, что скоро все изменится — еще одна перемена обстановки. Интересно, найду ли друзей в Швейцарии? Судя по тому, что я слышал о швейцарцах, они не особенно уважают иностранцев, но по крайней мере там есть американская колония, среди которой можно завести знакомства. Наконец стрелки моих часов доползли до без четверти десять. Я попрощался с Калшотом, который пообещал зайти завтра около десяти. Садясь в «бьюик», я подумал о Феле и внутренне поежился. «Получить пистолетом по лицу — не шутка, будет больно». Я успокаивал себя тем, что миллион долларов никогда не дается легко.
Когда я позвонил у подъезда Сиднея и Лоусон шел через коридор открывать, я увидел Клода, выходившего из лифта.
Лоусон открыл дверь, и оба поздоровались со мной. Когда Лоусон вернулся к себе рысцой, говорившей о том, что по телевизору идет хорошая передача, Клод произнес:
— Мистер Сидней сегодня очень возбужден, мистер Ларри. Я с трудом уговорил его пообедать. Надеюсь, вы поможете ему успокоиться.
Подумав о предстоящем налете, я решил, что это маловероятно.
— Я приложу все старания, Клод, — пообещал я. — Доброй ночи.
Я пошел к лифту. Выйдя наверху из кабины, я проворно спустился по лестнице. Достигнув вестибюля, я остановился, огляделся, затем быстро пересек вестибюль, повернул шишечку дверного замка, поставил его на предохранитель и поспешил к лестнице.
Как я и предвидел, открыть входную дверь оказалось совсем просто. Сидней примчался на звонок и распахнул дверь настежь.
— Входи, милый мальчик! — воскликнул он. Его глаза искрились. — Обед, наверное, был ужасным?
— Скверный.
Я закрыл дверь и, взяв его под руку, провел в гостиную, зная, что дверь не заперта.
— Она колеблется. Не думаю, чтобы ее муж захотел тратиться, но я встретил Калшота, и ему нужен браслет с изумрудами и рубинами. Он приедет завтра. Очередная цыпочка.
— Бог с ним. Давай посмотри мои эскизы. Идя вслед за ним к столу, я взглянул на часы. Было десять минут одиннадцатого. Через двадцать минут здесь будет твориться Бог знает что. Я почувствовал, что слегка вспотел, и, достав платок, вытер ладони.
— Смотри! — Он разложил на столе четыре эскиза. — Как тебе это нравится?
Я склонился над ними, почти ничего не видя от волнения.
— Тебе не кажется, что вот этот превосходен? Он положил свой длинный изящный палец на второй с краю рисунок. Я овладел собой и усилием воли прогнал пелену, застилавшую мне глаза. В течение нескольких секунд я разглядывал эскиз. Тот, на который он показывал, был лучшим образцом ювелирного дизайна, когда-либо виденным мною. Я выпрямился.
— Ты гений, Сидней! Ошибки быть не может! Вот то, что нужно, и я буду не я, если не продам это за два миллиона!
Он жеманно улыбнулся, извиваясь от удовольствия.
— Мне тоже казалось, что здесь все как надо, ну а теперь, раз ты так говоришь…
— Давай сравним его с колье. Он удивился:
— Но зачем?
— Я хочу сравнить огранку камней с твоим рисунком.
Я заговорил хриплым голосом и был вынужден остановиться, чтобы откашляться.
— Понимаю. Да.
Он повернулся, пересек комнату, снял Пикассо и повторил свой секретный ритуал с дверцей сейфа. Я посмотрел на часы. Оставалось еще пятнадцать минут. Он принес колье и положил на стол.
— Садись, Сидней, и давай сравним их. Он обошел стол, а я встал у него за спиной, и мы оба посмотрели сначала на колье, а потом на рисунок.
— Изумительно, — сказал я. — Ты прекрасно уловил душу камней. Представляешь, как это будет выглядеть, когда Чан его закончит? Мне не терпится отвезти это ему.
Он обернулся в кресле:
— Когда ты сможешь выехать?
— В понедельник. Завтра я зайду в бюро путешествий. В Гонконге я буду где-нибудь в среду. Придется провести неделю с Чаном, убедиться, что он начал работу правильно, потом я вылечу обратно.
Он кивнул:
— Хорошо. Как по-твоему, сколько тебе понадобится времени для его продажи?
— Дело нелегкое. Не знаю. Я уже составляю список имен. На работу у Чана уйдет два месяца. Как только он закончит, я сразу приступаю.
— Ты не можешь меня сориентировать во времени хотя бы приблизительно?
Я смотрел на него, не понимая, куда он клонит.
— Вряд ли это возможно, Сидней. Может, месяц, а может, и восемь. Два миллиона не мелочь.
Он заерзал в кресле.
— Видишь ли, Ларри, я застраховал колье на девять месяцев. На этот период я добился особого тарифа, но взносы все-таки чертовски высоки. Если мы не продадим его в течение девяти месяцев, придется платить больше, а мне не хотелось бы.
Я замер, прикованный к месту.
— Ты его застраховал?
— Ну конечно, дорогуша. Не вообразил же ты, что я отпущу тебя в Гонконг, в такую даль, не застраховав его? С тобой может случиться все что угодно. Его даже могут украсть. Может произойти несчастный случай. Боже упаси. Три четверти миллиона — чертовски большая сумма, чтобы рисковать.
— Да. — Мое сердце гулко колотилось. — Где ты его застраховал?
— Как всегда, в «Нэшнл фиделити». У меня вышла странная стычка с этим ужасным Мэддоксом! Я его ненавижу! Он такой материалист! В конце концов пришлось пойти к одному из директоров, чтобы получить скидку. Мэддокс хотел взять с меня чуть ли не по двойному тарифу.
Мэддокс! Мне тоже случалось иметь с ним дело, и я считал его самым тертым, упорным и проницательным из всех экспертов по страховым делам человеком, который нюхом чувствует преступление даже прежде, чем оно задумано. Он и его помощник Стив Хармас раскрыли больше страховых афер и посадили в тюрьму больше людей, пытавшихся обманом получить деньги, чем все остальные страховые инспектора вместе взятые. Зная, что я побледнел, я отвернулся и медленно подошел к большому окну с раздвинутыми шторами. Паника парализовала мой рассудок. Ограбление отменяется! Нужно его остановить! Но как? Мозг отказывался работать, однако я понимал, какие роковые последствия имела бы попытка осуществить мой замысел теперь, когда на заднем плане появился Мэддокс. Как ни проворна полиция Парадиз-Сити, ей далеко до Мэддокса. Я вспомнил случай, когда шеф полиции Террелл был рад получить помощь от следователя Мэддокса, Стива Хармаса, и именно Хармас раскрыл кражу ожерелья Эсмальди, а также убийство.
— В чем дело, Ларри?
— Голова разламывается, чтоб ее!
Я обхватил голову руками, пытаясь сообразить, что делать. В следующую секунду я понял, как до смешного просто предотвратить ограбление. Нужно только пересечь комнату, выйти в прихожую, спустить предохранитель, и Рея и Фел не смогут войти. Что они станут делать? А что они смогут сделать, кроме как уйти и при следующей встрече изругать меня.
— Я принесу тебе аспро, золотко, — сказал Сидней и встал с места. — Нет ничего лучше аспро.
— Ничего, я сам найду. Я двинулся к двери:
— Они в ванной в шкафчике, правильно?
— Позволь мне…
Тут дверь с треском распахнулась, и я понял, что опоздал.
* * *
Позже, вспоминая тот вечер, я имел возможность понять, почему операция закончилась катастрофой. Вина за ошибку целиком лежала на мне.
Несмотря на длительное обдумывание и тщательную разработку плана, я совершенно не правильно представлял, как будет реагировать Сидней в критической обстановке. Я был так уверен, что этот изящный, изнеженный педераст с его суетливыми повадками трусливой мыши съежится от ужаса при малейшей угрозе насилия! Если бы не ошибка в оценке его характера, я не оказался бы в своем теперешнем положении. Но я был убежден, что он не доставит хлопот, и не задумывался над этой важнейшей частью операции.
Я шел к двери, а Сидней выходил из-за стола, когда дверь распахнулась и ворвался Фел, а за ним Рея. Фел надел битловский парик и зеркальные очки. В руке он держал безобразный автоматический кольт. Рея, спрятавшая рыжие волосы под черной косынкой, закрывшая лицо огромными зеркальными очками, с пистолетом тридцать восьмого калибра в обтянутой перчаткой руке тоже выглядела грозно.
— Стоять на месте! — завопил Фел леденящим кровь голосом.
— Руки вверх!
Я двигался к нему. Я хотел остановиться, но ноги несли меня сами. Мы были почти рядом, когда он взмахнул рукой. Я уловил его движение и пытался увернуться, но ствол пистолета с сокрушительной силой обрушился мне по лицу, и внутри моего черепа вспыхнула белая вспышка. Я упал навзничь, ошеломленный ударом, чувствуя, как по лицу стекает в рот теплая кровь. Мой правый глаз стремительно заплывал, но левый отмечал происходившее. Я видел, как Сидней схватил кинжал Борджа, служивший для распечатывания писем: антикварный предмет, обошедшийся ему не в одну тысячу долларов, которым он очень гордился. Он бросился на Фела словно разъяренный бык, бледный как пергамент, с выпученными глазами. У него был вид человека не только взбешенного до неистовства, но и одержимого жаждой убийства.
Я видел, как Рея попятилась и вскинула пистолет, оскалив зубы в свирепой гримасе. В тот момент, когда Сидней сделал выпад в сторону Фела, который стоял неподвижно, словно остолбенев, блеснула вспышка и раздался грохот. Острие кинжала впилось в руку Фела, брызнула кровь. Затылок Сиднея лопнул красным грибом, и он повалился с глухим стуком, потрясшим комнату. Завитки порохового дыма поднимались к потолку. Фел сделал несколько неверных шагов назад, сжимая руку. Кое-как, с лицом, раздираемым болью, я поднялся на четвереньки. Я уставился на тело Сиднея. Что-то ужасное, белое с красным начало сочиться из его затылка. Он был мертв.
Это я понимал. Сидней мертв! У меня во рту что-то отделилось. Я выплюнул зуб на двухсотлетний персидский ковер Сиднея. На четвереньках я пополз, желая прикоснуться к нему, вернуть его к жизни, но в тот момент, когда я почти добрался до него, на меня упала тень Реи. Я замер, стоя на четвереньках и роняя капли крови изо рта, и поднял голову.
Напротив стояло большое зеркало. Я увидел ее отражение. Огромные зеркальные очки, белые зубы, губы, растянутые в злом оскале, делали ее похожей на демона, явившегося из ада. Она держала пистолет за ствол. Уставясь на ее отражение, я видел, как она размахнулась и обрушила на мою голову сокрушительный удар рукояткой.
* * *
Когда ко мне вернулось сознание, я еще не знал, что пять дней пробыл в коматозном состоянии, перенес операцию мозга и что врачи дважды отступались от меня, считая меня мертвым.
Первой весточкой из мира живых, в который я возвращался, словно всплывая сквозь темную воду, был звук человеческой речи. Я всплывал все выше, не захлебываясь, чувствуя только ленивое, происходившее помимо моей воли движение к поверхности и вслушиваясь в голос, звучавший где-то совсем рядом, и слова говорившего постепенно приобретали смысл.
— Слушайте, док, сколько еще, по-вашему, мне придется торчать здесь, дожидаясь, пока малый очнется? Я первый человек в управлении. Пока я сижу здесь, дело стоит. Господи, да ведь я просидел тут пять распроклятых дней!
Управление? Полиция? Пять дней? Я лежал неподвижно, уже чувствуя в голове пульсирующую боль. Второй голос произнес:
— Он может выйти из комы в любую минуту, а может лежать так несколько месяцев.
— Месяцев? — первый возвысил голос. — Неужели вы ничего не можете сделать? Скажем, укол какой или еще что. Если я просижу здесь несколько месяцев, то сам впаду в кому, и тогда у вас на руках будет два пациента.
— Сожалею, придется ждать.
— Здорово. Ну и что же мне делать? Заняться йогой?
— Неплохая мысль, мистер Лепски. Йога часто приносит очень большую пользу.
Наступила пауза, затем человек, которого звали Лепски, спросил:
— Значит, вы не можете вытащить его из этой проклятой комы?
— Нет.
— И так может тянуться месяцами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29