Ее светлость также осудила пятно на ковре, где какой-то беспечный гость расплескал воду после умывания. Но Черри не замечала ни пятна, ни выгоревших занавесок. Школа мисс Флетчинг была обставлена добротно, но строго; а в Мэплвуде Черри делила комнату с Дианемой и Коринной, которые, по мнению их матери, были еще слишком малы, чтобы тратить на них деньги сверх необходимости. Соответственно с этим, их спальню украшало собрание разностильных кресел и буфетов, слишком обветшавших, чтобы их можно было держать в парадных комнатах, или купленных по дешевке на распродажах. И даже у тети Багл над кроватью не было полога из шелкового дамаска, подумала Черри, благоговейно поглаживая ткань.
Она выскользнула из кровати и сразу же сделала приятное открытие: кто-то уже не только распаковал ее чемодан, но и выгладил оба платья, которые она взяла с собой. Это вознесло Черри на такую степень блаженства, что ей показалось: она еще спит и видит сон.
Когда Черри в сопровождении величественного Гримшоу вошла в маленькую гостиную, Генриетта, разливавшая чай, поприветствовала ее так весело и дружески, что девушка сразу же оправилась от страха, внушенного ей дворецким, и импульсивно произнесла:
– Кажется, я вела себя так глупо вчера, что даже не поблагодарила вас и леди Силвердейл за вашу беспримерную доброту ко мне! Я просто не знаю, как мне выразить свои чувства…
– Вздор! – улыбнулась Генриетта. – Я потеряла счет вашим «спасибо» вчера вечером. Кажется, последний раз вы прошептали что-то в этом роде, когда я задула свечу, но, так как вы уже наполовину спали, я могла и ошибиться!
Ко времени, когда они встали из-за стола, Черри была уже полностью очарована Генриеттой и почти освободилась от нервной робости. Разговорив свою гостью, Генриетта поняла, что Черри не хочется рассказывать о своей тете. Зато с огромной симпатией и привязанностью она говорила о мисс Флетчинг, но Генриетта сомневалась, чтобы их отношения были намного ближе, чем положено между наставницей и благодарной ученицей. Черри довольно сдержанно отвечала на ее расспросы, и поначалу казалось, что она постоянно ожидает окрика или замечания. Но, постепенно привыкая к тому, что такой угрозы больше не существует, она становилась все естественней и щебетала веселей, как по дороге в Лондон в экипаже Десфорда. Но чтобы убедить ее принять в подарок отрез зеленого батиста, потребовались серьезные уговоры, и даже согласившись, она порывалась немедленно отплатить за это – если не деньгами, то услугами.
– Я привыкла иметь какое-то занятие, – уверяла она Генриетту. – Умоляю вас, мисс Силвердейл, скажите мне, какое бы вы хотели дать мне поручение!
– Но я не хочу давать вам никаких поручений! – возражала. Генриетта. – Вы наша гостья, Черри, а не служанка!
– Нет, – сказала Черри, вспыхнув и решительно выпятив подбородок. – Вы говорите так по доброте, и… и это наполняет мою душу таким теплом, что я не успокоюсь, пока вы мне не позволите быть вам полезной. Я вижу, конечно, что у вас полно слуг, но есть сотни мелочей, которые ни вы, ни леди Силвердейл не станете поручать слугам! Передать на словах сообщение или просьбу, найти затерявшуюся вещицу, зашить дырочку в чулке – о, сотни мелочей, которые вы делаете сами, хотя это страшно скучно!
Так как Генриетте так и не удалось вспомнить ни одной мелочи, которую ее родительница усомнилась бы поручить слугам, она рассмеялась, но, естественно, не стала объяснять причин своего веселья. Она просто сказала:
– Ладно, я постараюсь сделать все возможное, чтобы занять вас, но хочу предупредить: если вы снимете с меня заботу обо всех этих вещах, я очень скоро превращусь в ленивое, эгоистичное, невыносимое существо!
– Нет. Я уверена, что этого не случится! – с нежной улыбкой ответила Черри.
Почти все утро она провела, вырезая детали выкройки из зеленого батиста и складывая их вместе. В этом занятии ей оказала квалифицированное содействие мисс Эвзиба Кардд, личная портниха миледи, тощая особа с ядовитым выражением лица, в которой трудно было угадать сочетание редкого таланта одевать свою госпожу по моде и ревностного обожания этой не вполне справедливой леди. Свои услуги она предложила Черри с предельным отвращением – собственно, она бы и не подумала этого делать, если бы ее милость не приказала по возможности преобразить мисс Стин. Профессиональная гордость победила менее похвальные чувства и даже заставила (чтобы уберечь миледи от расходов на посылку за личным парикмахером, как объяснила это мисс Кардл) уложить буйные локоны мисс Стин в намного более приемлемом изящном стиле – миледи похвалила мисс Кардл за это, что случалось крайне редко. Но трогательные изъявления благодарности самой Черри совершенно ее не тронули. Мисс Стин ей определенно не нравилась. Собственно, у Черри был единственный доброжелатель среди прислуги – миссис Ханибурн, дородная и добродушная экономка, называвшая ее милой маленькой леди; горничные, оба лакея и даже ворчливый садовник только снисходительно усмехались, а Гримшоу косился на нее подозрительно и раздраженно. Они вместе с мисс Кардл решили, что гостья – льстивая интриганка, бессовестно подлизывающаяся к мисс Хетте и миледи.
– Если вас интересует мое мнение, – веско произнес Гримшоу, – я должен сказать, что она тут втирается в доверие. А уж что я думаю о поведении лорда Десфорда, поселившего в доме эту интриганку, я даже не решусь высказать вслух.
К счастью для душевного покоя Черри, отчужденная вежливость, с которой держались оба недоброжелателя, надежно скрывала их враждебность. Через три дня после приезда ее прежний испуганный и робкий вид изменился; она словно распустила лепестки под лучами неведомой прежде доброты. Для нее все было ново: когда она входила в комнату, ее встречали улыбкой; леди Силвердейл называла ее «дорогой крошкой» и любезно просила выполнить поручение; мисс Силвердейл дружески приглашала прогуляться по саду; с ней вели себя как с желанной гостьей, и Черри стремилась всеми доступными способами отплатить своим хозяйкам за их великодушие. В первый же свой день в Инглхерсте она поняла, что ничем не может быть полезна Генриетте. Зато она постоянно оказывала услуги леди Силвердейл, не подозревая, что плаксивый тон миледи и ее ласковые манеры скрывают эгоизм и властолюбие, на свой лад более безжалостные, чем откровенная грубость тети Багл. Если леди Багл повелительным тоном отправляла ее искать какую-то затерявшуюся вещицу, а получив желаемое, выражала удивление, что поиски так затянулись, леди Силвердейл в сходном положении побуждала Черри к действию примерно следующим образом:
– Ох, дорогая, до чего же я глупа! Я снова потеряла свои ножницы для рукоделия! Ну, куда же я могла их деть? Нет, нет, дорогое дитя! К чему вам расплачиваться за мою рассеянность?
А когда Черри, после изматывающих поисков по всему дому, приносила потерянные ножницы, леди Силвердейл говорила:
– Ах, Черри, мое дорогое дитя! Вам вовсе незачем было беспокоиться!..
Неудивительно, что Черри расцвела при таком обращении и прониклась благодарностью и горячей дружбой к своим покровителям. Она еще никогда в жизни не была так счастлива; и Генриетта, понимая это, нашла нужным слегка предостеречь ее. Она так и сделала, осторожно шепнув Черри на ушко, что расположение леди Силвердейл – явление непостоянное, являющееся производным от ее самочувствия, настроения, прихотей погоды и добросовестности прислуги. Миледи было свойственно испытывать внезапные приливы неприязни к особам, которых она еще недавно жаловала теплейшим расположением; и так как подобные капризы могли длиться довольно долго, они делали существование жертвы предельно неудобным.
Черри выслушала предостережение и понимающе кивнула, заметив, что леди Багл также склонна к необъяснимым вспышкам антипатии.
– Только вела она себя хуже, потому что не была так добра и великодушна, как дорогая леди Силвердейл! Правда, мне кажется, вы с ней – добрейшие люди на свете!
Это было сказано с таким сияющим взглядом! Генриетте оставалось только надеяться, что благодушие леди Силвердейл продлится все время пребывания Черри в их доме.
Все это происходило за три дня до того, как сэру Чарльзу Силвердейлу разрешили встать с постели. Его мать и сестра видели, что он пострадал от несчастного случая гораздо сильней, чем согласен признаться. Чарли настоял на том, чтобы ему позволили самостоятельно спуститься по лестнице, но когда, тяжело навалившись на лакея, он добрел до библиотеки, то бессильно растянулся на диване и даже согласился выпить сердечное лекарство, предложенное матерью. Чарли Силвердейл был приятным молодым человеком, но его лицо слишком часто портила гримаса раздражения, а порой, когда он не мог поступить, как хотел бы, или получить желаемое, его черты выражали откровенную вздорность. Как по характеру, так и внешне он был очень похож на мать; а в силу того обстоятельства, что отца он потерял очень рано и был страшно разбалован заботливой матерью, все унаследованные им недостатки с возрастом развились. Он обладал обаянием, легкостью манер, делавшей его приятным собеседником, и бездумной смелостью, вызывавшей восхищение значительного числа юных джентльменов сходного склада ума. Слуги любили его, потому что, несмотря на требовательность, такую же, как у матери, и даже еще более эгоистичную, он унаследовал и ее дар придавать самым резким приказам вид простой просьбы; к тому же он всегда благодарил за выполнение своих указаний нежнейшей улыбкой, смягчавшей последствия любой вспышки гнева; он охотно позволял слугам отдохнуть, если заранее знал, что не будет нуждаться в их услугах, и поэтому считал себя добродушным господином. Вспышки раздражения с его стороны домашние принимали как естественные проявления утонченного характера, а его легкомыслие извинялось крайней молодостью. Только сестра, которой родственная привязанность не мешала видеть его недостатки, сказала однажды, что у Чарли так много друзей потому, что свой скверный нрав он бережет для родных. Но так как то замечание вызвало суровые упреки матери, Генриетта больше никогда его не повторяла.
Она ожидала выздоровления брата с серьезной озабоченностью, зная, что малейший признак заинтересованности мисс Стин с его стороны превратит леди Силвердейл из великодушной покровительницы в злейшего врага Черри. Но оказалось, что Десфорд совершенно прав: хотя перезрелая миссис Камбертри осталась в прошлом, сэр Чарлз Силвердейл по-прежнему питал склонность к дамам зрелого шарма и богатого опыта. Инженю совершенно не интересовали Чарли, и его встреча с Черри не пробудила ни тени тревоги в бдительной родительнице. По правде говоря, она охотно согласилась, когда Чарли сказал:
– Что за невзрачное существо, мама! Тише воды, ниже травы… Хотел бы я знать, с чего Десфорд вздумал хлопотать о ней.
Мистера Кэри Нетеркотта это тоже интересовало, но, будучи простым, прямодушным человеком, он принял объяснение Генриетты без вопросов и без всякой задней мысли.
– Поведение его светлости в таких сложных обстоятельствах делает ему честь, – сказал он и добавил со слабой улыбкой: – И хотелось бы, чтобы кое-кому хватило присутствия духа вести себя так же на его месте!
– Да! – отозвалась с улыбкой Генриетта. – Это очень печальная история – намного печальней, чем призналась Десфорду бедная девочка. Надо быть чудовищем, чтобы бросить ее в беде!
Он согласно кивнул и мрачно добавил:
– Но что с ней будет? Такая юная, и совсем одна – вы ведь не сможете вечно заботиться о ней, как, вероятно, ожидает лорд Десфорд.
– Нет, конечно, он просто оставил ее в Инглхерсте на время поисков ее дедушки. Хотя захочет ли лорд Неттлкумб взять на себя заботу о Черри – это мне представляется весьма сомнительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Она выскользнула из кровати и сразу же сделала приятное открытие: кто-то уже не только распаковал ее чемодан, но и выгладил оба платья, которые она взяла с собой. Это вознесло Черри на такую степень блаженства, что ей показалось: она еще спит и видит сон.
Когда Черри в сопровождении величественного Гримшоу вошла в маленькую гостиную, Генриетта, разливавшая чай, поприветствовала ее так весело и дружески, что девушка сразу же оправилась от страха, внушенного ей дворецким, и импульсивно произнесла:
– Кажется, я вела себя так глупо вчера, что даже не поблагодарила вас и леди Силвердейл за вашу беспримерную доброту ко мне! Я просто не знаю, как мне выразить свои чувства…
– Вздор! – улыбнулась Генриетта. – Я потеряла счет вашим «спасибо» вчера вечером. Кажется, последний раз вы прошептали что-то в этом роде, когда я задула свечу, но, так как вы уже наполовину спали, я могла и ошибиться!
Ко времени, когда они встали из-за стола, Черри была уже полностью очарована Генриеттой и почти освободилась от нервной робости. Разговорив свою гостью, Генриетта поняла, что Черри не хочется рассказывать о своей тете. Зато с огромной симпатией и привязанностью она говорила о мисс Флетчинг, но Генриетта сомневалась, чтобы их отношения были намного ближе, чем положено между наставницей и благодарной ученицей. Черри довольно сдержанно отвечала на ее расспросы, и поначалу казалось, что она постоянно ожидает окрика или замечания. Но, постепенно привыкая к тому, что такой угрозы больше не существует, она становилась все естественней и щебетала веселей, как по дороге в Лондон в экипаже Десфорда. Но чтобы убедить ее принять в подарок отрез зеленого батиста, потребовались серьезные уговоры, и даже согласившись, она порывалась немедленно отплатить за это – если не деньгами, то услугами.
– Я привыкла иметь какое-то занятие, – уверяла она Генриетту. – Умоляю вас, мисс Силвердейл, скажите мне, какое бы вы хотели дать мне поручение!
– Но я не хочу давать вам никаких поручений! – возражала. Генриетта. – Вы наша гостья, Черри, а не служанка!
– Нет, – сказала Черри, вспыхнув и решительно выпятив подбородок. – Вы говорите так по доброте, и… и это наполняет мою душу таким теплом, что я не успокоюсь, пока вы мне не позволите быть вам полезной. Я вижу, конечно, что у вас полно слуг, но есть сотни мелочей, которые ни вы, ни леди Силвердейл не станете поручать слугам! Передать на словах сообщение или просьбу, найти затерявшуюся вещицу, зашить дырочку в чулке – о, сотни мелочей, которые вы делаете сами, хотя это страшно скучно!
Так как Генриетте так и не удалось вспомнить ни одной мелочи, которую ее родительница усомнилась бы поручить слугам, она рассмеялась, но, естественно, не стала объяснять причин своего веселья. Она просто сказала:
– Ладно, я постараюсь сделать все возможное, чтобы занять вас, но хочу предупредить: если вы снимете с меня заботу обо всех этих вещах, я очень скоро превращусь в ленивое, эгоистичное, невыносимое существо!
– Нет. Я уверена, что этого не случится! – с нежной улыбкой ответила Черри.
Почти все утро она провела, вырезая детали выкройки из зеленого батиста и складывая их вместе. В этом занятии ей оказала квалифицированное содействие мисс Эвзиба Кардд, личная портниха миледи, тощая особа с ядовитым выражением лица, в которой трудно было угадать сочетание редкого таланта одевать свою госпожу по моде и ревностного обожания этой не вполне справедливой леди. Свои услуги она предложила Черри с предельным отвращением – собственно, она бы и не подумала этого делать, если бы ее милость не приказала по возможности преобразить мисс Стин. Профессиональная гордость победила менее похвальные чувства и даже заставила (чтобы уберечь миледи от расходов на посылку за личным парикмахером, как объяснила это мисс Кардл) уложить буйные локоны мисс Стин в намного более приемлемом изящном стиле – миледи похвалила мисс Кардл за это, что случалось крайне редко. Но трогательные изъявления благодарности самой Черри совершенно ее не тронули. Мисс Стин ей определенно не нравилась. Собственно, у Черри был единственный доброжелатель среди прислуги – миссис Ханибурн, дородная и добродушная экономка, называвшая ее милой маленькой леди; горничные, оба лакея и даже ворчливый садовник только снисходительно усмехались, а Гримшоу косился на нее подозрительно и раздраженно. Они вместе с мисс Кардл решили, что гостья – льстивая интриганка, бессовестно подлизывающаяся к мисс Хетте и миледи.
– Если вас интересует мое мнение, – веско произнес Гримшоу, – я должен сказать, что она тут втирается в доверие. А уж что я думаю о поведении лорда Десфорда, поселившего в доме эту интриганку, я даже не решусь высказать вслух.
К счастью для душевного покоя Черри, отчужденная вежливость, с которой держались оба недоброжелателя, надежно скрывала их враждебность. Через три дня после приезда ее прежний испуганный и робкий вид изменился; она словно распустила лепестки под лучами неведомой прежде доброты. Для нее все было ново: когда она входила в комнату, ее встречали улыбкой; леди Силвердейл называла ее «дорогой крошкой» и любезно просила выполнить поручение; мисс Силвердейл дружески приглашала прогуляться по саду; с ней вели себя как с желанной гостьей, и Черри стремилась всеми доступными способами отплатить своим хозяйкам за их великодушие. В первый же свой день в Инглхерсте она поняла, что ничем не может быть полезна Генриетте. Зато она постоянно оказывала услуги леди Силвердейл, не подозревая, что плаксивый тон миледи и ее ласковые манеры скрывают эгоизм и властолюбие, на свой лад более безжалостные, чем откровенная грубость тети Багл. Если леди Багл повелительным тоном отправляла ее искать какую-то затерявшуюся вещицу, а получив желаемое, выражала удивление, что поиски так затянулись, леди Силвердейл в сходном положении побуждала Черри к действию примерно следующим образом:
– Ох, дорогая, до чего же я глупа! Я снова потеряла свои ножницы для рукоделия! Ну, куда же я могла их деть? Нет, нет, дорогое дитя! К чему вам расплачиваться за мою рассеянность?
А когда Черри, после изматывающих поисков по всему дому, приносила потерянные ножницы, леди Силвердейл говорила:
– Ах, Черри, мое дорогое дитя! Вам вовсе незачем было беспокоиться!..
Неудивительно, что Черри расцвела при таком обращении и прониклась благодарностью и горячей дружбой к своим покровителям. Она еще никогда в жизни не была так счастлива; и Генриетта, понимая это, нашла нужным слегка предостеречь ее. Она так и сделала, осторожно шепнув Черри на ушко, что расположение леди Силвердейл – явление непостоянное, являющееся производным от ее самочувствия, настроения, прихотей погоды и добросовестности прислуги. Миледи было свойственно испытывать внезапные приливы неприязни к особам, которых она еще недавно жаловала теплейшим расположением; и так как подобные капризы могли длиться довольно долго, они делали существование жертвы предельно неудобным.
Черри выслушала предостережение и понимающе кивнула, заметив, что леди Багл также склонна к необъяснимым вспышкам антипатии.
– Только вела она себя хуже, потому что не была так добра и великодушна, как дорогая леди Силвердейл! Правда, мне кажется, вы с ней – добрейшие люди на свете!
Это было сказано с таким сияющим взглядом! Генриетте оставалось только надеяться, что благодушие леди Силвердейл продлится все время пребывания Черри в их доме.
Все это происходило за три дня до того, как сэру Чарльзу Силвердейлу разрешили встать с постели. Его мать и сестра видели, что он пострадал от несчастного случая гораздо сильней, чем согласен признаться. Чарли настоял на том, чтобы ему позволили самостоятельно спуститься по лестнице, но когда, тяжело навалившись на лакея, он добрел до библиотеки, то бессильно растянулся на диване и даже согласился выпить сердечное лекарство, предложенное матерью. Чарли Силвердейл был приятным молодым человеком, но его лицо слишком часто портила гримаса раздражения, а порой, когда он не мог поступить, как хотел бы, или получить желаемое, его черты выражали откровенную вздорность. Как по характеру, так и внешне он был очень похож на мать; а в силу того обстоятельства, что отца он потерял очень рано и был страшно разбалован заботливой матерью, все унаследованные им недостатки с возрастом развились. Он обладал обаянием, легкостью манер, делавшей его приятным собеседником, и бездумной смелостью, вызывавшей восхищение значительного числа юных джентльменов сходного склада ума. Слуги любили его, потому что, несмотря на требовательность, такую же, как у матери, и даже еще более эгоистичную, он унаследовал и ее дар придавать самым резким приказам вид простой просьбы; к тому же он всегда благодарил за выполнение своих указаний нежнейшей улыбкой, смягчавшей последствия любой вспышки гнева; он охотно позволял слугам отдохнуть, если заранее знал, что не будет нуждаться в их услугах, и поэтому считал себя добродушным господином. Вспышки раздражения с его стороны домашние принимали как естественные проявления утонченного характера, а его легкомыслие извинялось крайней молодостью. Только сестра, которой родственная привязанность не мешала видеть его недостатки, сказала однажды, что у Чарли так много друзей потому, что свой скверный нрав он бережет для родных. Но так как то замечание вызвало суровые упреки матери, Генриетта больше никогда его не повторяла.
Она ожидала выздоровления брата с серьезной озабоченностью, зная, что малейший признак заинтересованности мисс Стин с его стороны превратит леди Силвердейл из великодушной покровительницы в злейшего врага Черри. Но оказалось, что Десфорд совершенно прав: хотя перезрелая миссис Камбертри осталась в прошлом, сэр Чарлз Силвердейл по-прежнему питал склонность к дамам зрелого шарма и богатого опыта. Инженю совершенно не интересовали Чарли, и его встреча с Черри не пробудила ни тени тревоги в бдительной родительнице. По правде говоря, она охотно согласилась, когда Чарли сказал:
– Что за невзрачное существо, мама! Тише воды, ниже травы… Хотел бы я знать, с чего Десфорд вздумал хлопотать о ней.
Мистера Кэри Нетеркотта это тоже интересовало, но, будучи простым, прямодушным человеком, он принял объяснение Генриетты без вопросов и без всякой задней мысли.
– Поведение его светлости в таких сложных обстоятельствах делает ему честь, – сказал он и добавил со слабой улыбкой: – И хотелось бы, чтобы кое-кому хватило присутствия духа вести себя так же на его месте!
– Да! – отозвалась с улыбкой Генриетта. – Это очень печальная история – намного печальней, чем призналась Десфорду бедная девочка. Надо быть чудовищем, чтобы бросить ее в беде!
Он согласно кивнул и мрачно добавил:
– Но что с ней будет? Такая юная, и совсем одна – вы ведь не сможете вечно заботиться о ней, как, вероятно, ожидает лорд Десфорд.
– Нет, конечно, он просто оставил ее в Инглхерсте на время поисков ее дедушки. Хотя захочет ли лорд Неттлкумб взять на себя заботу о Черри – это мне представляется весьма сомнительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38