Все-таки этот забавный толстячок назвался комиссаром полиции, а он скажет, что пытался его задержать.
Когда Вальреми вошел в вестибюль, детектив тряс дверь комнаты консьержки.
— Где консьержка?
— Не знаю, сир.
Прежде чем он успел остановить детектива, тот локтем разбил стеклянную панель, просунул руку и открыл дверь.
— За мной, — позвал он и нырнул в комнату.
Ты чертовски прав, подумал Вальреми, я тебя ни на шаг не отпущу. С психами надо держать ухо востро.
Он нашел детектива у двери чулана. Заглянув через его плечо, он увидел консьержку, лежащую на полу связанной по рукам и ногам, все еще без сознания.
«Дерьмо», — внезапно Вальреми осознал, что толстячок не шут гороховый. Он действительно комиссар полиции, и они преследуют преступника. Наконец-то пришел миг его славы, но внезапно ему захотелось немедленно вернуться в казарму.
— Верхний этаж, — крикнул детектив и метнулся к лестнице. Вальреми едва поспевал за ним, на ходу снимая с плеча карабин.
* * *
Президент Франции остановился перед первым ветераном и, чуть ссутулясь, слушал министра. Тот назвал имя и фамилию награждаемого, кратко доложил, какой подвиг совершил этот человек девятнадцать лет назад при освобождении Парижа. Когда министр закончил, де Голль кивнул, повернулся к мужчине с подушечкой, взял медаль. Оркестр заиграл «La Marjolaine». Генерал прикрепил награду к выпяченной груди ветерана, отступил назад, отдал честь.
* * *
Шестью этажами выше и в ста тридцати метрах от них Шакал, крепко держа ружье, закрыв один глаз, смотрел в окуляр телескопического прицела. Он ясно различал черты лица президента, бровь, прячущуюся в тени, отбрасываемой козырьком кепи, глаз, выступающий вперед нос. Он видел, как ушла вниз поднесенная к кепи рука, поймал в перекрестье висок. Плавно, мягко потянул спусковой крючок.
Долю секунды спустя он смотрел на привокзальную площадь, не веря своим глазам. Прежде чем пуля вылетела из ствола, президент Франции подался вперед, чтобы поцеловать стоящего перед ним мужчину сначала в одну, а потом в другую щеку. Поздравительный поцелуй, столь непонятный для англичан, традиционно сопровождал и сопровождает церемонию награждения во Франции и некоторых других странах. Из-за большой разницы в росте де Голлю пришлось наклониться.
Позднее эксперты определили, что пуля прошла в миллиметрах над головой генерала. Если он и услышал, как она впилась в асфальт, то не подал виду. Министр и мужчина с подушечкой не услышали ничего, не говоря уж о тех, кто стоял у лимузинов, в пятидесяти метрах.
От разрыва пули размягченный солнцем асфальт лишь чуть вспучился. Оркестр продолжал играть «La Marjolaine». А президент направился ко второму ветерану.
Шакал весь покрылся потом. Никогда раньше он не промахивался, стреляя по неподвижной цели с расстояния в сто пятьдесят ярдов. Но быстро успокоился. Он еще мог исправить эту досадную ошибку. Он открыл затвор. Гильза бесшумно выпала на ковер. Взяв со стола второй патрон, Шакал вложил его в казенник и загнал затвор на прежнее место.
* * *
Пыхтя как паровоз, Лебель добрался до шестого этажа. Он думал, что сердце сейчас разорвется в его груди. Две двери вели в квартиры, выходящие окнами на площадь. Он переводил взгляд с одной на другую, когда его догнал солдат КРС с автоматическим карабином наизготовку.
В этот момент из-за одной из дверей донесся едва слышный хлопок. Лебель указал на дверной замок.
— Выбейте его, — и отступил назад.
Солдат дал короткую очередь. Полетели щепки, куски металла, отстреленные гильзы. Дверь приоткрылась. Вальреми первым ворвался в квартиру. Лебель — за ним по пятам.
Вальреми узнал всклокоченные седые волосы, но не более того. У мужчины были две ноги, шинель исчезла, и руки, держащие ружье, принадлежали сильному, здоровому человеку. Мужчина не дал ему на раздумье ни секунды. Соскользнув со стула, он одним движением повернулся к нему и выстрелил с бедра. Пуля вылетела беззвучно, в ушах еще отдавалось эхо выстрелов Вальреми. Она попала в грудь и разорвалась. Вальреми пронзила дикая боль, но длилась она недолго. Свет померк в его глазах. Кусок ковра каким-то образом поднялся с пола и ударил его по щеке, хотя на самом деле он упал на ковер. Последним он запомнил ощущение соленого привкуса во рту, словно он вновь купался в море, а на него смотрела старая чайка. И все исчезло во тьме.
Стоя над его телом, Лебель смотрел в глаза другого мужчины. Учащенного биения сердца как не бывало, во всяком случае, он его не чувствовал.
— Шакал, — выдохнул он.
— Лебель, — ответил мужчина. Он лихорадочно вытаскивал затвор. Лебедь увидел, как вывалилась на ковер пустая гильза. Мужчина схватил что-то со стола и запихнул в затвор. Его серые глаза не отрывались от Лебеля.
«Он пытается загипнотизировать меня, — подумал детектив. — Он хочет застрелить меня. Он меня убьет».
С трудом ему удалось отвести взгляд. Юноша из КРС упал на бок. Карабин выскользнул из его рук и теперь лежал у ног Лебеля. Скорее инстинктивно, чем осмысленно, Лебель опустился на колени, поднял MAT-49, одной рукой направляя ствол на Шакала, а другой ища спусковой крючок. Нажимая на него, Лебель услышал, как Шакал загнал затвор в замок.
Грохот автоматной очереди наполнил маленькую комнату и вырвался наружу. Позднее на запросы прессы ответили, что причиной шума стал неисправный глушитель мотоцикла, который какой-то болван решил завести неподалеку от площади. Пол-обоймы пуль калибра девять миллиметров вонзились Шакалу в грудь, приподняли, перевернули в воздухе и отбросили в дальний угол комнаты, словно тряпичную куклу. При падении он увлек за собой торшер. А внизу оркестр заиграл «Mon Regiment et-Ma Patrie» («Мой полк и моя родина» (фр.)).
* * *
В шесть часов вечера того же дня суперинтенданту Томасу позвонили из Парижа. После разговора с Лебелем он вызвал старшего инспектора.
— Они с ним покончили. В Париже. Пожалуй, вам лучше съездить к нему на квартиру и еще раз просмотреть его вещи.
В восемь вечера, когда инспектор проводил повторный обыск, он услышал, что в прихожую кто-то вошел. Обернулся. На пороге стоял высокий, крепкого телосложения мужчина.
— Что вы здесь делаете? — спросил инспектор.
— Я могу задать вам тот же вопрос. Что, по-вашему, делаете вы?
— Ну хорошо, — вздохнул инспектор. — Позвольте узнать вашу фамилию.
— Колтроп, — ответил пришедший. — Чарльз Колтроп. И это моя квартира. Так какого черта вы здесь хозяйничаете?
Инспектор пожалел о том, что не захватил с собой пистолет.
— Не будем горячиться, — ответил он. — Я думаю, нам лучше проехать в Скотленд-ярд. Там мы во всем разберемся.
— Это уж точно. Придется вам объяснить, что к чему.
Но объясняться пришлось Колтропу. Его продержали под стражей двадцать четыре часа, пока из Парижа не поступили три независимых подтверждения смерти Шакала, а пять владельцев таверн на севере шотландского графства Сатерленд не показали, что Чарльз Колтроп действительно посвятил последние три недели рыбалке и горным прогулкам и останавливался в их заведениях.
— Если Шакал не Колтроп, — изрек Томас, когда последний вышел из его кабинета свободным человеком, — то кто же он, черт подери?
— Разумеется, не может быть и речи о том, что правительство Ее величества признает этого Шакала своим подданным, — говорил на следующий день комиссар полиции метрополии начальнику Особого отделения Диксону и суперинтенданту Томасу. — Какое-то время мы действительно подозревали англичанина. Но теперь совершенно ясно, что он невиновен. Нам также известно, что в период... э... пребывания во Франции Шакал выдавал себя за англичанина и пользовался фальшивым английским паспортом. Но он выдавал себя и за датчанина, американца, француза, причем документы первых двух он украл, а третьего — подделал. Что касается нас, то расследование показало следующее: наемный убийца путешествовал по Франции с фальшивым паспортом, выданным на фамилию Даггэн, от границы до... городка Гап. И все. Господа, дело закрыто.
В тот же день тело мужчины закопали в безымянную могилу на кладбище Пер-Лашез. В свидетельстве о смерти указывалось, что иностранный турист, фамилия осталась неизвестной, погиб в автокатастрофе на шоссе под Парижем.
Присутствовали священник, полицейский, чиновник бюро записей актов гражданского состояния и двое могильщиков. Никто из них особо не скорбел, когда простой деревянный гроб опускали в могилу, за исключением еще одного человека, низенького толстячка, принявшего участие в погребении. По завершении похорон он повернулся, отказавшись назвать себя, и в одиночестве зашагал к выходу, возвращаясь домой, к жене и детям.
День Шакала закончился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Когда Вальреми вошел в вестибюль, детектив тряс дверь комнаты консьержки.
— Где консьержка?
— Не знаю, сир.
Прежде чем он успел остановить детектива, тот локтем разбил стеклянную панель, просунул руку и открыл дверь.
— За мной, — позвал он и нырнул в комнату.
Ты чертовски прав, подумал Вальреми, я тебя ни на шаг не отпущу. С психами надо держать ухо востро.
Он нашел детектива у двери чулана. Заглянув через его плечо, он увидел консьержку, лежащую на полу связанной по рукам и ногам, все еще без сознания.
«Дерьмо», — внезапно Вальреми осознал, что толстячок не шут гороховый. Он действительно комиссар полиции, и они преследуют преступника. Наконец-то пришел миг его славы, но внезапно ему захотелось немедленно вернуться в казарму.
— Верхний этаж, — крикнул детектив и метнулся к лестнице. Вальреми едва поспевал за ним, на ходу снимая с плеча карабин.
* * *
Президент Франции остановился перед первым ветераном и, чуть ссутулясь, слушал министра. Тот назвал имя и фамилию награждаемого, кратко доложил, какой подвиг совершил этот человек девятнадцать лет назад при освобождении Парижа. Когда министр закончил, де Голль кивнул, повернулся к мужчине с подушечкой, взял медаль. Оркестр заиграл «La Marjolaine». Генерал прикрепил награду к выпяченной груди ветерана, отступил назад, отдал честь.
* * *
Шестью этажами выше и в ста тридцати метрах от них Шакал, крепко держа ружье, закрыв один глаз, смотрел в окуляр телескопического прицела. Он ясно различал черты лица президента, бровь, прячущуюся в тени, отбрасываемой козырьком кепи, глаз, выступающий вперед нос. Он видел, как ушла вниз поднесенная к кепи рука, поймал в перекрестье висок. Плавно, мягко потянул спусковой крючок.
Долю секунды спустя он смотрел на привокзальную площадь, не веря своим глазам. Прежде чем пуля вылетела из ствола, президент Франции подался вперед, чтобы поцеловать стоящего перед ним мужчину сначала в одну, а потом в другую щеку. Поздравительный поцелуй, столь непонятный для англичан, традиционно сопровождал и сопровождает церемонию награждения во Франции и некоторых других странах. Из-за большой разницы в росте де Голлю пришлось наклониться.
Позднее эксперты определили, что пуля прошла в миллиметрах над головой генерала. Если он и услышал, как она впилась в асфальт, то не подал виду. Министр и мужчина с подушечкой не услышали ничего, не говоря уж о тех, кто стоял у лимузинов, в пятидесяти метрах.
От разрыва пули размягченный солнцем асфальт лишь чуть вспучился. Оркестр продолжал играть «La Marjolaine». А президент направился ко второму ветерану.
Шакал весь покрылся потом. Никогда раньше он не промахивался, стреляя по неподвижной цели с расстояния в сто пятьдесят ярдов. Но быстро успокоился. Он еще мог исправить эту досадную ошибку. Он открыл затвор. Гильза бесшумно выпала на ковер. Взяв со стола второй патрон, Шакал вложил его в казенник и загнал затвор на прежнее место.
* * *
Пыхтя как паровоз, Лебель добрался до шестого этажа. Он думал, что сердце сейчас разорвется в его груди. Две двери вели в квартиры, выходящие окнами на площадь. Он переводил взгляд с одной на другую, когда его догнал солдат КРС с автоматическим карабином наизготовку.
В этот момент из-за одной из дверей донесся едва слышный хлопок. Лебель указал на дверной замок.
— Выбейте его, — и отступил назад.
Солдат дал короткую очередь. Полетели щепки, куски металла, отстреленные гильзы. Дверь приоткрылась. Вальреми первым ворвался в квартиру. Лебель — за ним по пятам.
Вальреми узнал всклокоченные седые волосы, но не более того. У мужчины были две ноги, шинель исчезла, и руки, держащие ружье, принадлежали сильному, здоровому человеку. Мужчина не дал ему на раздумье ни секунды. Соскользнув со стула, он одним движением повернулся к нему и выстрелил с бедра. Пуля вылетела беззвучно, в ушах еще отдавалось эхо выстрелов Вальреми. Она попала в грудь и разорвалась. Вальреми пронзила дикая боль, но длилась она недолго. Свет померк в его глазах. Кусок ковра каким-то образом поднялся с пола и ударил его по щеке, хотя на самом деле он упал на ковер. Последним он запомнил ощущение соленого привкуса во рту, словно он вновь купался в море, а на него смотрела старая чайка. И все исчезло во тьме.
Стоя над его телом, Лебель смотрел в глаза другого мужчины. Учащенного биения сердца как не бывало, во всяком случае, он его не чувствовал.
— Шакал, — выдохнул он.
— Лебель, — ответил мужчина. Он лихорадочно вытаскивал затвор. Лебедь увидел, как вывалилась на ковер пустая гильза. Мужчина схватил что-то со стола и запихнул в затвор. Его серые глаза не отрывались от Лебеля.
«Он пытается загипнотизировать меня, — подумал детектив. — Он хочет застрелить меня. Он меня убьет».
С трудом ему удалось отвести взгляд. Юноша из КРС упал на бок. Карабин выскользнул из его рук и теперь лежал у ног Лебеля. Скорее инстинктивно, чем осмысленно, Лебель опустился на колени, поднял MAT-49, одной рукой направляя ствол на Шакала, а другой ища спусковой крючок. Нажимая на него, Лебель услышал, как Шакал загнал затвор в замок.
Грохот автоматной очереди наполнил маленькую комнату и вырвался наружу. Позднее на запросы прессы ответили, что причиной шума стал неисправный глушитель мотоцикла, который какой-то болван решил завести неподалеку от площади. Пол-обоймы пуль калибра девять миллиметров вонзились Шакалу в грудь, приподняли, перевернули в воздухе и отбросили в дальний угол комнаты, словно тряпичную куклу. При падении он увлек за собой торшер. А внизу оркестр заиграл «Mon Regiment et-Ma Patrie» («Мой полк и моя родина» (фр.)).
* * *
В шесть часов вечера того же дня суперинтенданту Томасу позвонили из Парижа. После разговора с Лебелем он вызвал старшего инспектора.
— Они с ним покончили. В Париже. Пожалуй, вам лучше съездить к нему на квартиру и еще раз просмотреть его вещи.
В восемь вечера, когда инспектор проводил повторный обыск, он услышал, что в прихожую кто-то вошел. Обернулся. На пороге стоял высокий, крепкого телосложения мужчина.
— Что вы здесь делаете? — спросил инспектор.
— Я могу задать вам тот же вопрос. Что, по-вашему, делаете вы?
— Ну хорошо, — вздохнул инспектор. — Позвольте узнать вашу фамилию.
— Колтроп, — ответил пришедший. — Чарльз Колтроп. И это моя квартира. Так какого черта вы здесь хозяйничаете?
Инспектор пожалел о том, что не захватил с собой пистолет.
— Не будем горячиться, — ответил он. — Я думаю, нам лучше проехать в Скотленд-ярд. Там мы во всем разберемся.
— Это уж точно. Придется вам объяснить, что к чему.
Но объясняться пришлось Колтропу. Его продержали под стражей двадцать четыре часа, пока из Парижа не поступили три независимых подтверждения смерти Шакала, а пять владельцев таверн на севере шотландского графства Сатерленд не показали, что Чарльз Колтроп действительно посвятил последние три недели рыбалке и горным прогулкам и останавливался в их заведениях.
— Если Шакал не Колтроп, — изрек Томас, когда последний вышел из его кабинета свободным человеком, — то кто же он, черт подери?
— Разумеется, не может быть и речи о том, что правительство Ее величества признает этого Шакала своим подданным, — говорил на следующий день комиссар полиции метрополии начальнику Особого отделения Диксону и суперинтенданту Томасу. — Какое-то время мы действительно подозревали англичанина. Но теперь совершенно ясно, что он невиновен. Нам также известно, что в период... э... пребывания во Франции Шакал выдавал себя за англичанина и пользовался фальшивым английским паспортом. Но он выдавал себя и за датчанина, американца, француза, причем документы первых двух он украл, а третьего — подделал. Что касается нас, то расследование показало следующее: наемный убийца путешествовал по Франции с фальшивым паспортом, выданным на фамилию Даггэн, от границы до... городка Гап. И все. Господа, дело закрыто.
В тот же день тело мужчины закопали в безымянную могилу на кладбище Пер-Лашез. В свидетельстве о смерти указывалось, что иностранный турист, фамилия осталась неизвестной, погиб в автокатастрофе на шоссе под Парижем.
Присутствовали священник, полицейский, чиновник бюро записей актов гражданского состояния и двое могильщиков. Никто из них особо не скорбел, когда простой деревянный гроб опускали в могилу, за исключением еще одного человека, низенького толстячка, принявшего участие в погребении. По завершении похорон он повернулся, отказавшись назвать себя, и в одиночестве зашагал к выходу, возвращаясь домой, к жене и детям.
День Шакала закончился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55