* * *
Некоторое время под внимательным взглядом Брока, отступившего чуть в сторонку, Нед и Барли безмолвно оценивали друг друга, как дано только англичанам одного роста, одного сословия и с одинаковой формой головы. И хотя внешне Нед был воплощением английского самообладания и уравновешенности, то есть чуть ли не во всем – полной противоположностью Барли, а Барли был угловат и весь как на шарнирах, и его лицо даже в состоянии покоя дышало решимостью проникнуть в суть вещей, тем не менее у них было достаточно общего для взаимного узнавания. Сквозь закрытую дверь доносились приглушенные мужские голоса, но Нед словно не слышал их. Он провел Барли по коридору в библиотеку и сказал: «Сюда», а Брок остался в прихожей.
– Вы очень пьяны? – спросил Нед, понизив голос, и протянул Барли стакан ледяной воды.
– Нет, – ответил Барли. – Кто, собственно, меня похитил? Что происходит?
– Меня зовут Нед. Сейчас я вам все разъясню. Нет никакой телеграммы, и ваши дела не в большем беспорядке, чем всегда. Никто никого не похищает. Я из английской разведки. Как и те, кто ждет вас в соседней комнате. Однажды вы выразили желание работать у нас. И теперь можете нам помочь.
Воцарилось молчание, Нед ждал ответа Барли. Нед был ровесником Барли. За двадцать пять лет под разными именами и в разных обличьях он не раз открывал нужным ему людям, что он – агент английской разведки. Но впервые его собеседник не проявил ни малейшего удивления – ничего не сказал, не замигал, не улыбнулся, не попятился.
– Я ничего не знаю, – произнес Барли.
– Ну, а если нам хотелось бы, чтобы вы кое-что выяснили?
– Выясняйте сами.
– Не можем. Только с вашей помощью. Поэтому мы и здесь.
Отойдя к книжным шкафам, Барли наклонил голову набок и, прихлебывая воду, стал вглядываться поверх своих круглых очков в названия книг.
– То вы торговые представители, то вдруг шпионы, – сказал он.
– Почему бы вам не переговорить с послом?
– Он дурак. Я учился с ним в Кембридже. – Он взял книгу в тяжелом переплете и взглянул на фронтиспис. – Дерьмо, – произнес он презрительно. – Библиотека покупалась на вес. Чей это дом?
– Посол удостоверит мою личность. Если вы спросите его, сможет ли он сыграть в четверг партию в гольф, он ответит, что не раньше пяти вечера.
– Я в гольф не играю, – ответил Барли, снимая с полки еще один том. – Собственно, я ни во что не играю. Я отказался от всех игр.
– За исключением шахмат, – заметил Нед, протягивая ему раскрытый телефонный справочник. Пожав плечами, Барли набрал номер. Услышав голос посла, он улыбнулся насмешливо, хоть и чуть озадаченно. – Пузан? Это Барли Блейр. Может, сыграем в четверг партию в гольф? Ради твоей печени.
Кислый голос ответил, что до пяти часов он занят.
– Пять не годится, – возразил Барли. – Ведь тогда играть придется в темноте… Идиот, повесил трубку, – пожаловался он, встряхнув умолкнувшей трубкой. И тут увидел на рычаге руку Неда.
– Боюсь, это вовсе не шутки, – сказал Нед. – А наоборот, крайне серьезно.
Вновь погрузившись в свои мысли, Барли медленно положил трубку.
– Разделительная полоса между крайне серьезным и крайне смешным чрезвычайно узка, – заметил он.
– Что ж, давайте перейдем ее, – сказал Нед.
Голоса за дверью смолкли. Барли повернул ручку и вошел. Нед последовал за ним. Брок остался в прихожей на страже. Мы слушали весь их разговор по ретранслятору.
* * *
Если Барли было любопытно, что ожидает его за этой дверью, то нам – тем более. Странная игра – выворачивать наизнанку жизнь неизвестного человека без его ведома. Вошел он медленно. Сделал несколько шагов, широко размахивая руками, и остановился, а Нед, еще не подойдя к столу, успел представить всех присутствующих.
– Это Клайв, это Уолтер и вон там Боб. Это Гарри. Знакомьтесь, это Барли.
Барли чуть кивал, слыша очередное имя. Казалось, он предпочитает верить своим глазам, а не тому, что ему говорят.
Его заинтересовала вычурная мебель и рощица пошлых комнатных растений. Особенно апельсиновое деревце. Он потрогал плод, погладил лист, а потом изящно понюхал большой и указательный пальцы, словно проверяя, не искусственное ли оно. В нем чувствовался пассивный гнев, причина которого была пока еще не ясна. Гнев, мне кажется, был вызван тем, что его разбудили. Выделили из всех и назвали по имени – Ханна говорила, что именно этого я боялся больше всего на свете.
И еще я, помнится, подумал, что он элегантен. Разумеется, эту мысль внушил не его убогий костюм. Но жесты, поблекшее благородство. Его врожденная вежливость, пусть даже он с ней и боролся.
– А что, фамилии у вас называть не принято? – спросил Барли, закончив осматривать комнату.
– Боюсь, что нет, – сказал Клайв.
– Дело в том, что на той неделе к моей дочери Антее заходил некий мистер Ригби. Сказал, что он налоговый инспектор. Наврал что-то о неправильно начисленном налоге. Один из ваших шутов?
– Судя по вашим словам, не исключено, – сказал Клайв с высокомерием человека, который не снисходит до лжи.
Барли посмотрел на Клайва, на его английское лицо – одно из тех, которые словно были забальзамированы еще в золотом детстве, на его жесткие умные глаза, скрывающие пустоту, на пепел под его кожей. Он повернулся к Уолтеру, такому круглому, маленькому и посмеивающемуся, – Фальстаф, которого выманили из уютных задних комнат трактира. С Уолтера он перевел взгляд на Боба, сразу оценив патрицианский склад и более пожилой возраст, снисходительную непринужденность, коричневый, а не серый или синий костюм. Боб сидел, откинувшись и вытянув ноги, а руку по-хозяйски положил на спинку стула. Из нагрудного кармана высовывались узкие очки в золотой оправе. Подметки его потрескавшихся ботинок цвета красного дерева напоминали утюги.
– Я, Барли, в этом семействе человек со стороны, – благодушно произнес Боб со своей сочной бостонской оттяжкой. – Кроме того, я здесь, пожалуй, старше всех и под чужим флагом прятаться не хочу. Мне пятьдесят восемь лет, и, помилуй меня бог, я сотрудник Центрального разведывательного управления, которое, как вы, наверное, знаете, базируется в Лэнгли, в штате Виргиния. Фамилия у меня есть, но называть я ее не стану, чтобы напрасно вас не оскорблять, потому что настоящей она, естественно, быть не может. – Неторопливым приветственным жестом он поднял руку в коричневых пятнах. – Счастлив познакомиться с вами, Барли. Давайте поразвлечемся. Давайте сделаем доброе дело.
Барли повернулся к Неду.
– Очень мило, – сказал он, впрочем, без видимой враждебности. – Ну, и куда же мы отправимся? В Никарагуа? Чили? Сальвадор? Иран? Если вам надо ухлопать лидера какой-нибудь из стран третьего мира, я к вашим услугам.
– Не надо громких слов, – протянул Клайв, хотя уж в чем-чем, а в этом обвинить Барли было нельзя. – Мы ничем не лучше компании Боба и занимаемся тем же самым. Кроме того, у нас есть закон о неразглашении государственной тайны, которого нет у них, и мы надеемся, что вы дадите соответствующую подписку.
Тут Клайв кивнул в мою сторону, так что Барли, хоть и поздно, вынужден был заметить меня. В таких случаях я всегда стараюсь сесть чуть в стороне, что я в тот вечер и сделал. Это, как мне кажется, остатки фантазии на тему, что я все-таки блюститель закона. Барли посмотрел на меня, и бесхитростная прямота его взгляда на миг меня смутила. Это как-то не вязалось с его портретом, созданным нами весьма приблизительно. А Барли, еще раз окинув меня взглядом, – не знаю, что уж он увидел, – принялся еще внимательнее рассматривать комнату.
Отделана она была шикарно, и, возможно, Барли решил, что дом принадлежит Клайву. Несомненно, она отвечала вкусу Клайва, поскольку Клайв был мещанином, то есть был не в силах представить себе, что у кого-то вкус может быть лучше. Резные троны, диваны с веселенькой обивкой, а на стенах – электрические свечи. За столом, вокруг которого расположилась команда, свободно разместились бы все участники переговоров о перемирии 1918 года. Он стоял на возвышении в алькове, уставленном по стенам фикусами в горшках, напоминавших кувшины с сокровищами Али-Бабы.
– Почему вы не поехали в Москву? – спросил Клайв, не дождавшись, пока Барли наконец освоится с обстановкой. – Вас там ждали. Вы сняли стенд, забронировали билет на самолет и номер в гостинице, но не появились там и ничего не оплатили. А вместо этого уехали с женщиной в Лиссабон. Почему?
– Вы что, предпочли бы, чтобы я приехал сюда с мужчиной? – осведомился Барли. – И какое дело вам или ЦРУ, приехал ли я сюда с женщиной или с бутылкой русской водки?
Он отодвинул стул и сел, демонстрируя скорее протест, чем повиновение.
Клайв кивнул мне, и я исполнил свой обычный номер: встал, обошел этот нелепый стол и положил перед Барли подписку о неразглашении государственной тайны, вынул из кармана жилета внушительную ручку и с похоронной торжественностью протянул ему. Но его глаза были устремлены на какую-то точку вне этой комнаты, что, как я наблюдал и в последующие месяцы, вообще было ему свойственно, – привычка смотреть в собственный сокровенный и тревожный мир, не замечая никого вокруг. А еще вспышки шумной разговорчивости, отгонявшей призраки, которых никто, кроме него, не видел, и беспричинное щелканье пальцами, словно бы означавшее «ну, вот и договорились», хотя, насколько всем было известно, ему ничего не предлагали.
– Вы подпишете? – спросил Клайв.
– А что вы сделаете, если не подпишу? – спросил Барли.
– Ничего. Потому что сейчас, официально и в присутствии свидетелей, я заявляю вам, что этот разговор, как и сама наша встреча тут, являются секретными. Гарри – юрист.
– Боюсь, это так, – сказал я.
Барли отшвырнул неподписанный документ через стол.
– А я заявляю вам, что раструблю об этом со всех крыш, если приспичит, – произнес он не менее спокойно.
Я вернулся на свое место, забрав с собой и свою внушительную ручку.
– В Лондоне вы тоже оставили все в полном беспорядке, – заметил Клайв, возвращая документ в папку. – Кругом долги. Никто не знает, где вы. Толпы рыдающих любовниц. Вы пытаетесь покончить с собой или что?
– Я унаследовал романтическое ристалище, – сказал Барли.
– Что это, собственно, означает? – спросил Клайв, не смущаясь своего невежества. – Модное обозначение порнографии?
– Мой дед нажил себе состояние на романах для горничных. В те времена у людей были горничные. Мой отец переименовал их в «романы для масс» и продолжил традицию.
Только у Боба возникло желание его утешить.
– Черт побери, Барли, – воскликнул он, – что плохого в романтической литературе? Лучше, чем разное дерьмо, которое издают. Моя жена читает такие романы пачками. И никакого вреда они ей не причинили.
– Если вам не нравятся книги, которые вы выпускаете, то почему бы вам не издавать что-нибудь другое? – спросил Клайв, который никогда не читал ничего, кроме служебных документов и правой прессы.
– У меня есть правление, – устало ответил Барли, словно назойливому ребенку. – У меня есть директора. У меня есть семейные акционеры. У меня есть тетки. Им нравится проверенная надежная продукция. «Сделай сам». Любовные истории. Популярные логии. «Птицы Британской империи» или (взгляд на Боба) – «Внутри ЦРУ».
– Почему вы не поехали на московскую аудиоярмарку? – повторил Клайв.
– Тетки восстали.
– Не объясните ли подробнее?
– Я решил протащить в фирму аудиокассеты. Семья узнала и решила, что не допустит этого. Вот и вся история.
– И вы сбежали, – сказал Клайв. – Вы всегда так поступаете, если кто-то идет вам наперекор? Лучше объясните нам, о чем это письмо, – предложил он и, не глядя на Барли, передвинул конверт через стол к Неду.
Но не оригинал. Оригинал находился в Лэнгли и подвергался всем возможным лабораторным проверкам, начиная от отпечатков пальцев и кончая вирусом «болезни легионеров».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63