Лапорте украл его рубашку и часы.
Майор выкрал вещи у Лапорте и вернул ему. Это очевидно… Нужно выяснить, стало быть, кто украл рубашку у Лапорте.
— Вернуть… Аренкуру… рубашку…
Глава девятнадцатая

1
…В ту же секунду Голубь был в палатке. Там лежали четверо метавшихся в жару больных. Лица у всех горели…
Один из них майор, точно.
Тот, кто говорил о рубашке!
…Посмотрим! Справа лежит добрейший доктор Минкус. Ну, он, конечно, не майор. Пьяница и тугодум, к тому же спит на ходу. Ему не до шпионских дел. Рядом какой-то бербер. А сзади двое других больных: сапожник Главач и парикмахер из Дании Рикайев.
Голубь подождал.
Вскоре Главач произнес:
— Рубашка… Аренкура…
Главач — майор Ив!
Браво, Голубь! Ты приблизился к решению проблемы. Этот незаметный Главач, который выдает себя за сапожника, на самом деле майор французской армии. Нюх — великое дело…
Голубь напоил больных. Он прикасался к ним голыми руками. Ему оставили карболку, но он ею не пользовался. Только так можно заработать тиф. Надел на себя чью-то рубаху. Пил из стакана, который принадлежал другому больному. Миллионов двадцать бацилл захлебнул. Прекрасно. Теперь можно и подождать, пока начнет болеть голова, помутится сознание. Это уже тиф.
Он сел перед палаткой и стал ждать. Просидел несколько часов.
Наконец вдалеке показался крытый брезентом грузовик. Ехали санитары. По прибытии в форт лейтенант Финли первым делом распорядился насчет доставки больных.
Сначала погрузили тифозных. Потом палатку и вещи.
. Голубь сел рядом с шофером. Он надеялся, что уже болен. Внимательно прислушался к своим ощущениям. И сокрушенно вздохнул.
Его мучило лишь одно неприятное чувство.
Чувство зверского голода.

2
Голубь не стал подниматься в спальню. Пошел погулять вокруг форта. Здесь был свободный выход, все равно далеко не уйти.
Он поспешил к туземцам. Женщина или заклинатель змей могли быть только там. Среди легионеров на марше не скроешься. Голубь проверил весь лагерь. Оглядел каждого человека, зашел в каждую палатку. Но их нигде не было. Разве что по воздуху передвигается эта женщина в одном-единственном костюме для верховой езды! А куда мог исчезнуть заклинатель змей? Не на воздушном же шаре он улетел! Проклятье!
Одно было точно. Здесь они нигде не могли спрятаться, а среди солдат их нет. Какой-то бородатый араб окликнул блуждающего легионера:
— Что ты ищешь, господин?
— Заклинателя змей.
— Который гадал белому господину в Мурзуке?
— Да, его.
— Он с нами не поехал. Остался в Мурзуке.
— Мать твоя… осталась в Мурзуке со всем своим семейством! Я в дороге беседовал с заклинателем!
— Исключено, господин…
Хм… Настоящий сумасшедший дом. Но есть же еще араб с кофе! Он тоже из этой компании. Это ведь он облил его водкой, чтобы обмануть гадюку.
— А скажи-ка, любезнейший, ты знаешь араба, который путешествует вместе с вами и потчует всех кофе?
— Абу эль-Кебира?
— Да-да. Абу эль-Кебира. Этого щуплого гимназистика с воспаленными глазами… Где он?
— Он умер вчера вечером… несчастный… Аи-аи, белый господин… нехорошо так ругаться…
Голубь повернулся к арабу спиной. С него довольно. Здесь спасует даже сыщик-виртуоз. Кончено. Все пути перекрыты. Часть людей исчезает, остальные умирают, как этот Абу эль-Кебир… Все умирают, только он один, для кого это так срочно и жизненно необходимо, не может умереть…
В дальнейшем оказалось, что его волнения были напрасными. Ат-Тарир предоставлял чрезвычайно благоприятные условия для всех, кто по какой-либо причине срочно желал умереть.
Пост располагался в нескольких сотнях метров от тропического леса, в голой пустыне, где уже с раннего утра температура поднималась до пятидесяти градусов. Даже для привычного к тропикам человека пребывание здесь оказывалось невыносимым. Но чтобы люди хлебнули еще и неведомого в пустыне горя, ровно на этом самом месте из ближайшего леса тянуло смрадом гниющих мангровых болот, плесневое дыхание чащи несло мучительные головные боли, разламывающий кости ревматизм и ядовитые испарения… Единственной положительной особенности пустынной жары — сухости, и той здесь не было. Густые пары леса катили на раскаленный форт свои влажные зловонные волны.
Голубь вернулся в гарнизон. На плацу почти никого не было. Он поднялся в комнату рядового состава. Легионеры спали, полумертвые от усталости. Поход всех основательно вымотал. Но где же, черт возьми, здешние солдаты?
Дежурный капрал чертил за столом какую-то таблицу, подчеркивая строчки с помощью карандаша и линейки.
— Скажите, пожалуйста, это правда, что здесь, кроме прибывшей роты, больше нет солдат?
— А я кто? Классная дама? Дурак!
— И сколько же тут человек, если не считать вас, господин унтер-офицер?
— За исключением тех, кто завтра умрет: я, майор, два унтера и девять рядовых, да еще я. Всего четырнадцать.
— Себя вы два раза посчитали. Или вы в двух экземплярах командуете?
Медлительный спокойный капрал поднял на Голубя глаза и незлобиво пробасил;
— Закрой рот!
Потом старательно выровнял линейку, провел черту и по слогам произнес то, что писал:
— Три чис-тых ши-не-ли. Точка.
Голубь растянулся на кровати. Значит, то, чему они не хотели верить в Мурзуке и считали байкой, выдуманной легионерами со страху, правда: из Ат-Тарира никто не возвращается. Сколько сюда уже посылали рот, а в живых осталось всего девять солдат. Лейтенанты и те все погибли…
…Капитан Гардон тоже размышлял над этой грустной статистикой. Он стоял перед майором. Делэй был изящным мужчиной, тонкокостным, хрупкого сложения, скорее лет шестидесяти, чем пятидесяти. Его отличали изысканные манеры. В деликатных делах всегда полагались на его мнение. Его приветливое маленькое личико светилось то лукавством, то иронией. Вот уже почти год он исполнял обязанности командира в этом ужасном месте, но лишь в последние недели почувствовал себя больным. Всегда веселое лицо его помрачнело, кожа приобрела желтоватый оттенок, и он расслабленно сидел в кресле, в пропахшей табаком ротной канцелярии. Перед ним стоял Гардон.
— А нельзя ли обеспечить для гарнизона более здоровые условия? — спросил капитан.
На усталом лице Делэя мелькнула лукавая усмешка.
— А как же… Я и сам думал об этом. Попросим у командования немножечко горного воздуха… — И, чтобы Гардон не обиделся на шутку, он тут же добавил: — Смиримся, мой друг, с тем, что на земле есть несколько точек, не оставляющих человеку шансов выжить. Окружающая среда не позволяет… У армии могут быть в этих местах определенные задачи, и тогда следует отбросить все второстепенные соображения. Здесь как раз такая ситуация…
Майор был слаб, да и вообще он не имел привычки много говорить. Обессиленный голос его затих, и, закрыв глаза, он откинулся на спинку кресла. Гардон нервно шагал взад-вперед.
— Я лишь тому удивляюсь, что люди здесь послушно мрут сотнями и никогда не случалось никаких мятежей.
— Бунт… здесь невозможен… На заднем дворе… форта… есть несгораемый шкаф с невероятно сложным Шифром… Восемь букв и восемь цифр… В шкафу водопроводный кран… Два раза в день… я сам открываю его… на час… Кроме меня, еще только один офицер знает… комбинацию… Если мой адъютант и я неожиданно умрем… тогда в двадцать четыре часа… гарнизон погибнет от жажды… и все заключенные тоже… Потому что в лес вода поступает отсюда… по отводной трубе.
— А где ваш адъютант? — испуганно спросил Гардон, и Делэй сразу понял, что имеет дело с трусом.
— Я последний офицер в форте, — ответил он. — Мой адъютант позавчера умер.
— Тогда скажите же мне его скорее… — вскричал Гардон, ужаснувшись от мысли, что больной старик может в любую минуту умереть и унести с собой в могилу тайну шифра.
— Поскольку теперь есть еще два офицера, а я в таком состоянии, что необходимо позаботиться и о помощнике командира, я скажу шифр одновременно вам и Финли.
Гардон нервно сглотнул. Скорей бы уж шел этот проклятый Финли! Ведь больной старик может с минуты на минуту умереть.
— Может, все-таки лучше скажете, господин майор…
— Зачем? Я еще протяну какое-то время… И потом… здесь не стоит бояться смерти. Она будет сто раз в день подстерегать вас в разных обличьях.
К огромному облегчению капитана, вошел Финли.
— Прошу вас, Финли, господин майор хочет сообщить нам шифр от сейфа…
— Да-да… — сказал Делэй и своими маленькими, сухонькими пальчиками неторопливо вынул из портсигара сигару. Аккуратно отломил кончик и закурил. Потом повернулся к Финли. — Финли… Финли… Вы не француз?
— Мой отец был англичанином, но родился я во Франции.
В этом до черноты загорелом офицере со строгим взглядом и резкими чертами лица была какая-то особая твердость. Ноздри его мелко подрагивали от сдерживаемого пыла.
— Прошу вас, Финли, — сказал Гардон, — господин майор хочет сообщить комбинацию шифра от крана с водой…
— Да-да… — отмахнулся майор. — Что касается здешней ситуации, то в Ат-Тарир посылают отбросы колониальной армии. Еще здесь есть каторжники… Количество арестантов неизвестно. С ними небезопасно вступать в связь. Хотя инженеров они кое-как терпят.
— А нельзя навести порядок?
— Мы загоняем арестантов в лес, но следить за няни не в состоянии…
Гардон задрожал, ибо майор вздохнул, ладонью потер грудь и с гримасой отвращения притушил сигару.
— Леса они не могут покинуть, поскольку продовольствия и воды им хватит не больше чем на час… Они должны строить дорогу, иначе не получат еды и питья. Но посылать туда отряды для проверки… или наказания… невозможно. Я устал и почти без сил. Всем распоряжаться придется вам. Поступайте по своему усмотрению так, как сочтете нужным. Не считайтесь со временем и людьми… Все, кто здесь находятся, будь то арестант, рядовой или капитан, поставили на своей жизни крест. — Майор кончил говорить. Потом черкнул что-то на бумажке. — Это вам нужно запомнить… Записывать нельзя… Хозяин положения тот, кто владеет тайной шифра… Если она станет известна… с вами в два счета расправятся…
Финли достаточно было бросить на бумажку взгляд. Гардон ходил взад-вперед, запоминая шифр. Но на следующий день мог открыть кран, лишь призвав на помощь Финли…
Глава двадцатая

1
В пять часов утра построение.
Латуре назначал посты, распределял дежурства и набирал конвойный отряд.
Хуже задания не было. Сторожить арестантов, прокладывающих дорогу через тропический лес…
Конвойный отряд состоит из пятидесяти человек в полном боевом снаряжении. Три взвода сменяют друг друга каждые восемь часов. Взвод располагается в самом начале дороги, между пустыней и лесом, и не спускает глаз с каторжников, солдатам приказано стрелять при малейшем неповиновении. Легионеры следят, чтобы восемь посыльных от арестантов забирали еду и другие необходимые вещи. Если к отряду приближается больше восьми человек, требование то же — стрелять.
Из— за сократившегося численного состава все унтер-офицеры и рядовые (не больше двадцати человек) получили назначение в конвойный отряд. Настоящими охранниками, впрочем, были вода и пища, от которых не оставалось ни крошки, чтобы припрятать про запас. Потому что у себя в лесу, вдали от поста, каторжники делали что хотели.
Когда легионера наказывали ссылкой в арестантскую колонию, это было равносильно смертному приговору; как только осужденный пропадал из поля зрения конвоя, его убивали. Солдаты прекрасно знали здешние порядки, и если кого-то, скажем, на неделю отправляли на travaux forces [каторжные работы (фр.) ], у него отбирали удостоверяющий личность жетон. Когда срок наказания истекал, в регистрационной книге гарнизона отмечали, что рядовой номер такой-то и такой-то выбыл из списков в результате смерти.
Полностью экипированный конвойный отряд в отупении сидел во дворе, когда раздался голос капрала, итальянца Батисты:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29