Из захудалой деревушки Рим превратился а огромный город с храмами, театрами, мощеными улицами, общественными зданиями…
– И канализацией – добавил Брук.
– А вы все посмеиваетесь над их достижениями?
– Совсем наоборот. Канализация – их наибольшее достижение. Колизей в руинах, но главный сток – «клоака максимум» – функционирует до сих пор.
– Вашу позицию я считаю типично римской смесью невежества и дерзости, синьор Брук.
– Нет смысла спорить, – сказал Брук. – Этруски были настоящими людьми. Жизнью они наслаждались больше, чем любые их современники. Больше, чем большинство современных людей, правильнее сказать. И куда бы они не ушли из своих великолепных гробниц, желаю им только добра.
Ужин продолжался. Бруку все тяжелее было сохранять бдительность, поскольку приходилось постоянно прихлебывать из неустанно доливаемой чаши. В беседе с доктором Сольферини и его женой он исчерпал уже все возможные темы и настолько устал, что стал думать по-английски и переводить потом на итальянский.
Напротив него капитан Комбер развлекал веселую брюнетку – итальянку. Похоже было, что он читает стихи Горация по Макколею, переводя их притом на итальянский.
Когда он дошел до того места, где «лунная пена ласкает ноги дев, чьи отцы уехали в Рим», это так развеселило его соседку, что она, положив ему голову на грудь, тихо и элегантно заблевала рубашку. Одновременно что-то толкнуло Брука в плечо и он увидел, что синьора Сольферино уснула. Повозившись, чтобы дать ей лечь поудобнее, он тоже закрыл глаза.
Неизвестно, сколько прошло, но гости зашевелились и Брук понял, что ужин кончился. Усадив синьору Сольферини вертикально, он, весь разбитый, еле встал с кресла. По часам было без четверти четыре.
Встретив на террасе Комбера, Брук спросил:
– Что вы сделали с той брюнеткой?
– Без особых хлопот передал её земляку, с которым они отправились в оливковую рощу послушать цикад. Ну, я вас предупреждал, что это будет не обычная вечеринка, а?
– Предупреждал, – признал Брук. – И впредь такие предупреждения я буду воспринимать всерьез.
Профессора Бронзини в окружении самых стойких гостей они нашли в прихожей. Он демонстрировал свое мастерство игры на флейте и как раз исполнял нечто вроде «Летней идиллии в лесу».
– Вы уже уходите? – спросил он. – Так не годится, дорогие друзья. Вам что, завтра на работу? Истинный этруск никогда не думает о завтрашнем дне. Но я забыл, вы не этруск, вы римлянин. Дисциплина Романа. Свод правил, начинается с умения владеть собой и кончается властью над другими. Топорик и фашио, не так ли?
Брук настолько устал, что даже не спорил.
– Вечер был незабываемый, профессор. Я завидую вашему прекрасному дому и всем тем чудным вещам, что у вас в подвале.
– Вы их видели?
– Меркурио был настолько любезен…
– Они вас заинтересовали? – в глазах Бронзини что-то блеснуло.
– Необычайно.
– Приходите и посмотрите их в спокойной обстановке. Они того стоят.
– Безусловно.
Что– то происходило в холле. Кто-то шумел и ругался, и Брук по голосу узнал, кто.
Знаменитый футболист Антонио Лукка! Лицо у него было поцарапано, манишка вылезла из брюк и на груди пиджака тянулась длинная красная полоса, которую Брук вначале принял за кровь, но потом увидел, что это всего лишь вино.
Лукка хрипло выкрикивал оскорбления по адресу кучки мужчин, которые теснили его к выходу как пчелы, выталкивающие чужака-пришельца из улья.
В конце коридора появился невозмутимый Артуро и все расступились. Когда Лукка опять разорался, Артуро своей огромной лапищей ухватил его за воротник и поднял в воздух. Сдавленный воротником пиджака и сорочки, Лукка умолк. Артуро, развернувшись, понес его к дверям. Демонстрация силы вышла более чем впечатляющая, поскольку Лукка не отличался субтильностью.
У дверей Артуро на миг остановился и сказал:
– Не будет кто-нибудь настолько любезен принести его плащ и шляпу?
Брук спросил Комбера:
– Что произошло? Он просто перепил, или как?
– В стельку, – ответил Комбер. – Но на это здесь не обращают внимания. Полагаю, приставал к одному из мальчиков.
Свою машину они нашли в конце стоянки. На выезде перед ними из тьмы возник Артуро.
– Приношу Вам свои извинения, синьоры, – сказал он. Был совершенно невозмутим и, как заметил Брук, даже не запыхался. – Этот синьор скоро придет в себя. Теперь он спит на заднем сиденьи в своей машине.
– Лишь бы не попытался уехать домой, – сказал Комбер.
– Я подумал об этом и забрал у него ключи.
– Ну, это же просто сокровище, – заметил Комбер. Выехав на автостраду, они неторопливо спускались к Флоренции, спавшей укутанной туманом, у их ног.
4. Среда: суматошный день
Поспать Бруку не удалось, но наутро он был в галерее в обычное время.
В книготорговой части с той полки, где были книги об Этрурии, выбрал с полдюжины томов, сказал Франческе, чтобы занялась заказчиками, если такие появятся, и уединился в конторе. Та была так загромождена картотеками и всяким барахлом, что едва вошли маленький стол и стул, но зато там он был один.
В толстых томах он пытался поймать мимолетное воспоминание, проблеск сходства – бронзовая статуэтка максимум тридцать пять сантиметров высотой, образующая часть светильника или кадила.
Пришлось пройтись по пяти столетиям этрусской цивилизации прежде чем нашлось то, что нужно, и нашлось там, куда заглянуть нужно было прежде всего, – в иллюстрированном каталоге крупнейшей коллекции, находящейся в Народном музее на вилле Джулия в Риме.
Сходство со статуэткой, виденной им ночью, было очевидным с первого взгляда. Но сходство было в стиле и подходе, речь не шла о точной копии. При этом любой непредвзятый специалист при взгляде на статуэтку Бронзини готов был бы поручиться, что речь идет об этрусском подлиннике.
Но раз Меркурио сказал с гордой усмешкой: – Это я, – можно было предположить, что он послужил моделью для статуэтки. А это значило, что либо статуэтка – современная копия, либо Меркурио – лжец.
Пока он листал страницы, в глаза ему бросилась одна иллюстрация. Голова молодого человека из Веи, прозванная за его неприступный вид «Мальвольта», и напоминавшая скульптуру Донателло «Святой Георгий». Капризный рот и глаза, юные и старые одновременно, напоминали Меркурио.
– Синьор Брук, извините…
В приоткрытую дверь на него глядело жесткое морщинистое крестьянское лицо с глазами как бурые камушки.
– Проходите, Мило.
– Я принес вам рамки.
– Отлично.
– К сожалению раньше не мог. Желудок меня замучил. Совсем замучал.
– Тина мне говорила.
– Тина – хорошая дочь…
В пакете были три деревянные рамки, резные и позолоченные. Подняв одну к свету, Брук сказал:
– Очень красиво, Мило. Рука вас не подвела.
Мило раскрыл в усмешке беззубый рот.
– Чистая правда, Мило Зеччи все ещё лучший резчик во Флоренции. Дерево, бронза, мрамор – хотя сейчас на мрамор спроса нет.
В контору заглянула Франческа и сказала:
– Здесь какой-то синьор хочет с вами поговорить.
– Ты ему сказала, что мне некогда?
– Сказала. Ему нужны всего несколько минут.
Брук вышел из конторы. Посреди зала стоял профессор Бронзини в темносиней суконной накидке с золотой вышивкой, в милой полотняной шапочке на голове. Его сопровождал один из юношей, Франческа услужливо суетилась вокруг, и двое туристов, только что вошедших в галерею, разглядывали профессора, набираясь впечатлений для очередного письма домой.
Брук не знал, должен его визит рассердить или позабавить.
Профессор ему слегка поклонился. Брук сказал – «Доброе утро».
– Я пришел принести вам свои искренние извинения, – сказал Бронзини.
– Ну что вы, – возразил Брук. – Я благодарен вам за безумно интересный вечер.
– Было приятное общество. Но, как я позднее понял, вчера я вас – неумышленно, разумеется, обидел. Полагал, что ваше знание Этрурии только поверхностно, и только сегодня утром понял, что имел честь принимать выдающего специалиста. Вы ведь тот самый знаменитый Роберт Брук, автор труда об этрусской терракоте, владелец тарквинийской галлереи и консультант по вопросам этрусской культуры при античном отделении Британского музея?
– Боюсь, вы преувеличиваете, – сказал Брук.
– Ни в коем случае. Не вы ли два года назад участвовали в раскопках в Каире как технический советник?
– Я был в Каире, – сказал Брук, – только не помню, чтобы у меня кто-то просил совета, или принял, предложи я их.
– Вы слишком скромны. Но если вдруг у вас появится желание посетить наши скромные раскопки, которые я веду в своем поместье в Волатерре, я буду очень рад… нет, просто польщен.
– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал Брук. И, чтобы не показаться неблагодарным, повторил: – правда, очень любезно.
В это время Мило Зеччи выбрался из конторы и попытался проскользнуть мимо книжных стеллажей. Профессор Бронзини, заметив движение, тут же обернулся и воскликнул:
– Мило! Что ты здесь делаешь? Не знал, что тебя интересуют книги по искусству.
Мило попытался улыбнуться. Он был явно растерян, но Брук не понимал, почему.
– Мило делает мне рамы для картин. Золотые руки. Вы его знаете?
– Знаю, – ответил профессор. Он уже явно утратил интерес к Мило, который выскользнул из магазина и припустился по тротуару, как только позволяли ему ревматические ноги. Профессор, достав визитную карточку, что-то на ней написал.
– Если в Волатерре возникнут проблемы, покажите её моему управляющему, – сказал он. – Нам приходится быть осторожным. Ограбление гробниц в Этрурии не остались в прошлом.
Завернувшись в накидку, он кивнул и величественно вышел на улицу.
***
Когда Тина принесла порцию спагетти – мучное в том или ином виде всегда было первым блюдом – Брук спросил:
– Ваш отец знаком с профессором Бронзини, Тина?
– Тысячу извинений, я сейчас вытру, – Тина выплеснула на стол немного соуса, которым были политы спагетти. Когда стол был вытерт и на скатерть легла чистая салфетка, переспросила:
– Вы что-то хотели?
– Знаком ли ваш отец с профессором Бронзини?
– С тем старым синьором, что живет в большой вилле во Фьерло и у которого поместье в Валатерре?
– Да, я о нем.
– Папа когда-то работал у него. Думаю, что-то реставрировал.
– Что именно?
– Я в древностях не разбираюсь. Наверно, керамику, я так думаю.
Это казалось правдоподобным. Терракотовые фигурки часто находили разбитыми и требующими тщательной реставрации.
– Почему вы спрашиваете? Вы с ним говорили?
– Они случайно встретились у меня в магазине. И мне показалось, что они знакомы.
– Ах, так? Подать вино?
Налив ему, заткнула бутылку и поставила её на сервант. Брук заметил, она собирается с мыслями, чтобы что-то ему сказать. Продолжал есть, но то, что услышал, его удивило:
– Может быть, вы поговорите с отцом?
– С Мило? Я сегодня виделся с ним в магазине.
– Нет, наедине. У нас дома.
Брук задумался, потом сказал:
– Если нужно, согласен. Можете сказать мне, в чем дело, Тина?
– Последнее время его что-то гнетет. Не только желудок, есть ещё что-то.
– Деньги?
– Нет, нет. Думаю, что-то совсем другое.
– И когда мне прийти к вам?
– Сегодня, потому что вечером не будет Диндо.
– Диндо?
– Диндони. Он помогает папе в мастерской и шпионит за ним. Диндо – ничтожество; думаю, он надеется заполучить мастерскую, когда папа умрет.
– Ладно. Я зайду к вам после ужина, около десяти.
Тина ему улыбнулась.
– Вы очень добры, – шепнула она.
– Подождите с благодарностью, пока не увидим, смогу ли я помочь вашему отцу, – сказал Брук.
В половине третьего позвонил в магазин. Трубку сняла Франческа.
– Сегодня после обеда меня не будет. Могу я оставить магазин на вас? Ладно.
Тогда до завтра.
Пришло ему это в голову за обедом. День был чудесный. Ветер сменился на северо-восточный, разогнал резкие облачка и умерил жару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– И канализацией – добавил Брук.
– А вы все посмеиваетесь над их достижениями?
– Совсем наоборот. Канализация – их наибольшее достижение. Колизей в руинах, но главный сток – «клоака максимум» – функционирует до сих пор.
– Вашу позицию я считаю типично римской смесью невежества и дерзости, синьор Брук.
– Нет смысла спорить, – сказал Брук. – Этруски были настоящими людьми. Жизнью они наслаждались больше, чем любые их современники. Больше, чем большинство современных людей, правильнее сказать. И куда бы они не ушли из своих великолепных гробниц, желаю им только добра.
Ужин продолжался. Бруку все тяжелее было сохранять бдительность, поскольку приходилось постоянно прихлебывать из неустанно доливаемой чаши. В беседе с доктором Сольферини и его женой он исчерпал уже все возможные темы и настолько устал, что стал думать по-английски и переводить потом на итальянский.
Напротив него капитан Комбер развлекал веселую брюнетку – итальянку. Похоже было, что он читает стихи Горация по Макколею, переводя их притом на итальянский.
Когда он дошел до того места, где «лунная пена ласкает ноги дев, чьи отцы уехали в Рим», это так развеселило его соседку, что она, положив ему голову на грудь, тихо и элегантно заблевала рубашку. Одновременно что-то толкнуло Брука в плечо и он увидел, что синьора Сольферино уснула. Повозившись, чтобы дать ей лечь поудобнее, он тоже закрыл глаза.
Неизвестно, сколько прошло, но гости зашевелились и Брук понял, что ужин кончился. Усадив синьору Сольферини вертикально, он, весь разбитый, еле встал с кресла. По часам было без четверти четыре.
Встретив на террасе Комбера, Брук спросил:
– Что вы сделали с той брюнеткой?
– Без особых хлопот передал её земляку, с которым они отправились в оливковую рощу послушать цикад. Ну, я вас предупреждал, что это будет не обычная вечеринка, а?
– Предупреждал, – признал Брук. – И впредь такие предупреждения я буду воспринимать всерьез.
Профессора Бронзини в окружении самых стойких гостей они нашли в прихожей. Он демонстрировал свое мастерство игры на флейте и как раз исполнял нечто вроде «Летней идиллии в лесу».
– Вы уже уходите? – спросил он. – Так не годится, дорогие друзья. Вам что, завтра на работу? Истинный этруск никогда не думает о завтрашнем дне. Но я забыл, вы не этруск, вы римлянин. Дисциплина Романа. Свод правил, начинается с умения владеть собой и кончается властью над другими. Топорик и фашио, не так ли?
Брук настолько устал, что даже не спорил.
– Вечер был незабываемый, профессор. Я завидую вашему прекрасному дому и всем тем чудным вещам, что у вас в подвале.
– Вы их видели?
– Меркурио был настолько любезен…
– Они вас заинтересовали? – в глазах Бронзини что-то блеснуло.
– Необычайно.
– Приходите и посмотрите их в спокойной обстановке. Они того стоят.
– Безусловно.
Что– то происходило в холле. Кто-то шумел и ругался, и Брук по голосу узнал, кто.
Знаменитый футболист Антонио Лукка! Лицо у него было поцарапано, манишка вылезла из брюк и на груди пиджака тянулась длинная красная полоса, которую Брук вначале принял за кровь, но потом увидел, что это всего лишь вино.
Лукка хрипло выкрикивал оскорбления по адресу кучки мужчин, которые теснили его к выходу как пчелы, выталкивающие чужака-пришельца из улья.
В конце коридора появился невозмутимый Артуро и все расступились. Когда Лукка опять разорался, Артуро своей огромной лапищей ухватил его за воротник и поднял в воздух. Сдавленный воротником пиджака и сорочки, Лукка умолк. Артуро, развернувшись, понес его к дверям. Демонстрация силы вышла более чем впечатляющая, поскольку Лукка не отличался субтильностью.
У дверей Артуро на миг остановился и сказал:
– Не будет кто-нибудь настолько любезен принести его плащ и шляпу?
Брук спросил Комбера:
– Что произошло? Он просто перепил, или как?
– В стельку, – ответил Комбер. – Но на это здесь не обращают внимания. Полагаю, приставал к одному из мальчиков.
Свою машину они нашли в конце стоянки. На выезде перед ними из тьмы возник Артуро.
– Приношу Вам свои извинения, синьоры, – сказал он. Был совершенно невозмутим и, как заметил Брук, даже не запыхался. – Этот синьор скоро придет в себя. Теперь он спит на заднем сиденьи в своей машине.
– Лишь бы не попытался уехать домой, – сказал Комбер.
– Я подумал об этом и забрал у него ключи.
– Ну, это же просто сокровище, – заметил Комбер. Выехав на автостраду, они неторопливо спускались к Флоренции, спавшей укутанной туманом, у их ног.
4. Среда: суматошный день
Поспать Бруку не удалось, но наутро он был в галерее в обычное время.
В книготорговой части с той полки, где были книги об Этрурии, выбрал с полдюжины томов, сказал Франческе, чтобы занялась заказчиками, если такие появятся, и уединился в конторе. Та была так загромождена картотеками и всяким барахлом, что едва вошли маленький стол и стул, но зато там он был один.
В толстых томах он пытался поймать мимолетное воспоминание, проблеск сходства – бронзовая статуэтка максимум тридцать пять сантиметров высотой, образующая часть светильника или кадила.
Пришлось пройтись по пяти столетиям этрусской цивилизации прежде чем нашлось то, что нужно, и нашлось там, куда заглянуть нужно было прежде всего, – в иллюстрированном каталоге крупнейшей коллекции, находящейся в Народном музее на вилле Джулия в Риме.
Сходство со статуэткой, виденной им ночью, было очевидным с первого взгляда. Но сходство было в стиле и подходе, речь не шла о точной копии. При этом любой непредвзятый специалист при взгляде на статуэтку Бронзини готов был бы поручиться, что речь идет об этрусском подлиннике.
Но раз Меркурио сказал с гордой усмешкой: – Это я, – можно было предположить, что он послужил моделью для статуэтки. А это значило, что либо статуэтка – современная копия, либо Меркурио – лжец.
Пока он листал страницы, в глаза ему бросилась одна иллюстрация. Голова молодого человека из Веи, прозванная за его неприступный вид «Мальвольта», и напоминавшая скульптуру Донателло «Святой Георгий». Капризный рот и глаза, юные и старые одновременно, напоминали Меркурио.
– Синьор Брук, извините…
В приоткрытую дверь на него глядело жесткое морщинистое крестьянское лицо с глазами как бурые камушки.
– Проходите, Мило.
– Я принес вам рамки.
– Отлично.
– К сожалению раньше не мог. Желудок меня замучил. Совсем замучал.
– Тина мне говорила.
– Тина – хорошая дочь…
В пакете были три деревянные рамки, резные и позолоченные. Подняв одну к свету, Брук сказал:
– Очень красиво, Мило. Рука вас не подвела.
Мило раскрыл в усмешке беззубый рот.
– Чистая правда, Мило Зеччи все ещё лучший резчик во Флоренции. Дерево, бронза, мрамор – хотя сейчас на мрамор спроса нет.
В контору заглянула Франческа и сказала:
– Здесь какой-то синьор хочет с вами поговорить.
– Ты ему сказала, что мне некогда?
– Сказала. Ему нужны всего несколько минут.
Брук вышел из конторы. Посреди зала стоял профессор Бронзини в темносиней суконной накидке с золотой вышивкой, в милой полотняной шапочке на голове. Его сопровождал один из юношей, Франческа услужливо суетилась вокруг, и двое туристов, только что вошедших в галерею, разглядывали профессора, набираясь впечатлений для очередного письма домой.
Брук не знал, должен его визит рассердить или позабавить.
Профессор ему слегка поклонился. Брук сказал – «Доброе утро».
– Я пришел принести вам свои искренние извинения, – сказал Бронзини.
– Ну что вы, – возразил Брук. – Я благодарен вам за безумно интересный вечер.
– Было приятное общество. Но, как я позднее понял, вчера я вас – неумышленно, разумеется, обидел. Полагал, что ваше знание Этрурии только поверхностно, и только сегодня утром понял, что имел честь принимать выдающего специалиста. Вы ведь тот самый знаменитый Роберт Брук, автор труда об этрусской терракоте, владелец тарквинийской галлереи и консультант по вопросам этрусской культуры при античном отделении Британского музея?
– Боюсь, вы преувеличиваете, – сказал Брук.
– Ни в коем случае. Не вы ли два года назад участвовали в раскопках в Каире как технический советник?
– Я был в Каире, – сказал Брук, – только не помню, чтобы у меня кто-то просил совета, или принял, предложи я их.
– Вы слишком скромны. Но если вдруг у вас появится желание посетить наши скромные раскопки, которые я веду в своем поместье в Волатерре, я буду очень рад… нет, просто польщен.
– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал Брук. И, чтобы не показаться неблагодарным, повторил: – правда, очень любезно.
В это время Мило Зеччи выбрался из конторы и попытался проскользнуть мимо книжных стеллажей. Профессор Бронзини, заметив движение, тут же обернулся и воскликнул:
– Мило! Что ты здесь делаешь? Не знал, что тебя интересуют книги по искусству.
Мило попытался улыбнуться. Он был явно растерян, но Брук не понимал, почему.
– Мило делает мне рамы для картин. Золотые руки. Вы его знаете?
– Знаю, – ответил профессор. Он уже явно утратил интерес к Мило, который выскользнул из магазина и припустился по тротуару, как только позволяли ему ревматические ноги. Профессор, достав визитную карточку, что-то на ней написал.
– Если в Волатерре возникнут проблемы, покажите её моему управляющему, – сказал он. – Нам приходится быть осторожным. Ограбление гробниц в Этрурии не остались в прошлом.
Завернувшись в накидку, он кивнул и величественно вышел на улицу.
***
Когда Тина принесла порцию спагетти – мучное в том или ином виде всегда было первым блюдом – Брук спросил:
– Ваш отец знаком с профессором Бронзини, Тина?
– Тысячу извинений, я сейчас вытру, – Тина выплеснула на стол немного соуса, которым были политы спагетти. Когда стол был вытерт и на скатерть легла чистая салфетка, переспросила:
– Вы что-то хотели?
– Знаком ли ваш отец с профессором Бронзини?
– С тем старым синьором, что живет в большой вилле во Фьерло и у которого поместье в Валатерре?
– Да, я о нем.
– Папа когда-то работал у него. Думаю, что-то реставрировал.
– Что именно?
– Я в древностях не разбираюсь. Наверно, керамику, я так думаю.
Это казалось правдоподобным. Терракотовые фигурки часто находили разбитыми и требующими тщательной реставрации.
– Почему вы спрашиваете? Вы с ним говорили?
– Они случайно встретились у меня в магазине. И мне показалось, что они знакомы.
– Ах, так? Подать вино?
Налив ему, заткнула бутылку и поставила её на сервант. Брук заметил, она собирается с мыслями, чтобы что-то ему сказать. Продолжал есть, но то, что услышал, его удивило:
– Может быть, вы поговорите с отцом?
– С Мило? Я сегодня виделся с ним в магазине.
– Нет, наедине. У нас дома.
Брук задумался, потом сказал:
– Если нужно, согласен. Можете сказать мне, в чем дело, Тина?
– Последнее время его что-то гнетет. Не только желудок, есть ещё что-то.
– Деньги?
– Нет, нет. Думаю, что-то совсем другое.
– И когда мне прийти к вам?
– Сегодня, потому что вечером не будет Диндо.
– Диндо?
– Диндони. Он помогает папе в мастерской и шпионит за ним. Диндо – ничтожество; думаю, он надеется заполучить мастерскую, когда папа умрет.
– Ладно. Я зайду к вам после ужина, около десяти.
Тина ему улыбнулась.
– Вы очень добры, – шепнула она.
– Подождите с благодарностью, пока не увидим, смогу ли я помочь вашему отцу, – сказал Брук.
В половине третьего позвонил в магазин. Трубку сняла Франческа.
– Сегодня после обеда меня не будет. Могу я оставить магазин на вас? Ладно.
Тогда до завтра.
Пришло ему это в голову за обедом. День был чудесный. Ветер сменился на северо-восточный, разогнал резкие облачка и умерил жару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27