Старшина-артиллерист неохотно поднялся из-за стола:
– Ну, Иван, раскошеливайся… расплачивайся, одним словом, а я пойду. Пора.
– Постой, так ты, брат, не уйдешь! – Кларк грубовато притянул к себе Воловика, потрепал его за волосы, потом поцеловал в щеку. – Будь здоров, Грицько!
Проводив очарованного старшину к двери досмотрового зала, он поспешил вернуться в ресторан, но Василя Гойды там уже не было. Не нашел Кларк так нужного ему машиниста и в зале ожидания, и в парикмахерской, и на почте, и в камере хранения. «Уехал пригородным в Мукачево», – сообразил Кларк. Он с досадой пожевал губами и направился на третий этаж, в вокзальную гостиницу. Час назад он не думал, что там придется ночевать. Рассчитывал на домашнюю постель нового друга, на его хлеб и соль. «Ничего, голубчик, и до тебя доберусь! Ты мне нужен, очень нужен».
9
Поздно вечером Громада вернулся с границы и по дороге в штаб решил заехать домой. Поднимаясь по лестнице, на площадке второго этажа он увидел широкие плечи и знакомый курчавый затылок Зубавина.
– Евгений Николаевич, вы? – окликнул он майора своим мощным басом. – Чего по ночам бродите?
– Не спится, Кузьма Петрович. Вот я и решил в гости к вам напроситься.
Зубавин часто бывал у Громады дома, он хорошо знал его жену, Ольгу Константиновну, его девочек Майю и Светлану, дружил с ними. Но Кузьма Петрович понимал, что сегодняшний неожиданный ночной приход Зубавина вызван какими-то особыми обстоятельствами.
Ольга Константиновна, открыв дверь, обрадовалась, увидев Зубавина:
– А, Женя! Здравствуй, пропащий! – Высокая, в легком белом платье в синюю крапинку, с непокорными темными волосами, перехваченными голубенькой выцветшей лентой, она легко и быстро подошла к нему, схватила за ухо своими пухлыми и теплыми пальцами: – Вот тебе, вот…
– За что мне такое наказание, Ольга Константиновна?
Она с веселым негодованием посмотрела на мужа, который направлялся в ванную:
– Слыхал, Кузя? Он, такой-сякой, даже не чувствует своей вины! – Ольга Константиновна смерила Зубавина с ног до головы презрительным взглядом. – Кто глаз не кажет третью неделю? За пять кварталов обходит наш дом! Девочки тебя уже начисто забыли…
– Мама, кто пришел?
Ольга Константиновна озабоченно посмотрела на дверь детской, откуда донесся голос старшей, пятнадцатилетней Майки.
– Это папа.
– Какой же это папа, если у него голос Евгения Николаевича!
– Тебе показалось. Спи!
– Да разве мы глухие, мама! – запротестовала меньшая, Светлана.
– Прекратите разговоры!
Ольга Константиновна плотно прикрыла дверь детской, дважды повернула ключ и кивнула Зубавину, чтобы тот проходил в комнаты.
– Вот, слыхал! – сказала она, входя вслед за ним в столовую. – Его ждут не дождутся, а он…
– Некогда было, Ольга Константиновна. Такие у нас сейчас дела… А вообще простите, виноват.
Ольга Константиновна засмеялась:
– Покладистый муж у Ирины. Даже завидно. За двадцать лет не было еще такого случая, чтобы мой муж сказал: «Я виноват, Оля». Все жена виновата: девочки получили по тройке – мама недосмотрела; у девочек аппетита нет – мама не умеет кормить; девочки зачастили в кино – мама их разбаловала; девочки поздно ложатся спать – мама поощряет; девочки заболели – мама не уберегла. Одним словом, всегда виновата.
На пороге столовой показался Громада, с влажными волосами, с натертым докрасна лицом.
– Объективная действительность, ничего не поделаешь, – посмеиваясь глазами, сказал он.
– Я уже говорила: праведник, а не муж! – Ольга Константиновна материнским жестом, словно перед ней стоял не великан Громада, а мальчишка, пригладила на его голове волосы, поправила воротник рубашки.
– Всю жизнь будешь виновата, Олечка: кому много дано, с того много и спрашивается! – Воинственно щурясь, Кузьма Петрович посмотрел на тарелки с ветчиной, маслом, сыром, колбасой и свежей редиской. – А где же коньяк, Оля? Вот еще одна твоя вина!
Ольга Константиновна достала из буфета бутылку с пятью звездочками.
– Отлично. Пусть все это нас дожидается. – Громада открыл дверь соседней комнаты и пропустил Зубавина вперед.
Они сели в кресла друг против друга.
– Итак, Евгений Николаевич, что нового? Сообщение Зубавина не явилось неожиданностью для
Громады. По новым данным, полученным одновременно из двух источников, незадержанный нарушитель, как и предполагал Громада, затаился в Яворе. В укрывательстве шпиона уличен мастер железнодорожного депо Стефан Чеканюк. В прошлом, при буржуазном режиме, он был «сичевиком», с оружием в руках служил «черному патеру» – Августину Волошину. Громада спросил, кто и как уличил Чеканюка. Зубавин назвал имена местных жителей. Один из них, Федор Степняк, слесарь железнодорожного депо Явор, возвращаясь домой с ночного дежурства, увидел в конце своей тихой, залитой лунным светом улицы двух прохожих. Они шли быстрым шагом, держась в тени черешен, растущих вдоль кирпичного тротуара. Внезапное появление слесаря испугало прохожих. Они свернули в ближайший переулок и там исчезли. Федор Степняк насторожился. Кто они? Если честные люди, то зачем им прятаться? Если чужие, то что им надо на этой улице, где нет ни закусочной, ни аптеки, ни телефона-автомата? Федор Степняк перебрал в памяти всех, кто жил по правой и левой стороне Первомайской, и не нашел ни одного мужчины, кто мог бы в столь позднее время возвращаться домой или идти на работу.
На вопрос, в какой дом, по его предположению, могли бы войти эти подозрительные прохожие, если бы им не помешали, Федор Степняк не дал определенного ответа. Повидимому, он не хотел бросать тень ни на одного жителя Первомайской улицы.
Данные, полученные от шофера грузовой машины Скибана, живущего по соседству с мастером Чеканюком, как бы продолжали и проясняли рассказ слесаря Степняка.
Скибан сказал, что в прошлую ночь ему плохо спалось: мучили головная боль и удушливый кашель. Под утро, накинув пальто, он вышел в садик подышать свежим предрассветным воздухом. Скоро он почувствовал себя лучше и пошел в дом досыпать. Не успел он сделать и двух шагов, как увидел на задах своего сада, в малиннике, две мужские фигуры. Одна была незнакомая. В другой, приглядевшись, Скибан узнал долговязого мастера Чеканюка.
«Сосед, ты?» – окликнул Скибан.
Люди тревожно метнулись к забору, но сейчас же остановились. Послышался сдавленный смех мастера:
«Шо, Стефан, злякався? Заспокойся, голубе, твои куры та индюки в полной сохранности».
Скибан тоже засмеялся и хотел подойти ближе, но сосед перемахнул через заборчик. Уже с крыльца своего дома он проговорил:
«Извиняй, сосед, шо мы с кумом, идучи навпростець, трошки потоптали твий малинник. Завтра ликвидую шкоду. Бувай здоров».
Утром мастер Чеканюк зашел в дом к Скибану и, угощая его сигаретой, еще раз попросил извинения за ночное беспокойство и доверительно сказал:
«Сам знаешь, сосед, скоро Христово воскресенье. Так вот, на праздник дорогой гость пожаловал, мой стародавний кум. И не с пустыми карманами – в каждом по литру самоделковой горилки. Потому мы и плутали садами. – Чеканюк крякнул, облизал губы: – Первач… Приходи, Стефан, разговляться. Да смотри, друже, не проговорись кому-нибудь про самогон. Бувай здоров».
Все это вместе взятое показалось Скибану подозрительным, а особенно – просьба не проговориться…
Прочтя эти обстоятельные показания, Громада положил на подлокотники кресла туго сжатые кулаки и вопросительно посмотрел на Зубавина:
– Он шофер, этот Скибан? Работал в тот день?
Зубавин кивнул головой:
– Да. Вернулся в Явор поздно вечером. Но лесоматериалов он не возил.
– Какие меры приняты? – спросил Громада.
– Пока почти никаких. Нарушитель, как мы установили, скрывается в сенном сарае. Арестуем через день-другой, когда окончательно проясним его связи.
– А вы уверены, что это тот, четвертый нарушитель?
– Не имеем права сомневаться, товарищ генерал! – Зубавин улыбнулся. – Проконтролировали по отпечатку, оставленному на границе.
Попрощавшись, Зубавин ушел.
В каждой большой пограничной операции есть одна важная особенность. Поиск начинается на огромной площади. По мере того как в штаб поступают все более и более достоверные данные о местопребывании разыскиваемого, периметр поиска сокращается, силы стягиваются, уплотняется кольцо вокруг врага.
Данные, представленные Зубавиным, заставили генерала Громаду задуматься: не пора ли начать стягивание сил? Велико было искушение уплотнить кольцо, но Громада преодолел это искушение. Еще не все ясно. Большой опыт борьбы с врагами научил Громаду быть осторожным, осмотрительным, принимать решения на основе абсолютно достоверных данных. И потому он твердо сказал себе: еще рано.
И, даже проверив данные Зубавина и убедившись в их достоверности, Громада не изменил своего решения. Он прекратит поиск лишь в том случае, когда станет ясно, что схвачен именно шеф Карела Грончака. Кажется, это уже только вопрос времени. Враг обречен. Зубавин, выжидая, поступает правильно. Сегодня еще рано подвести черту. Кто знает, не скрывается ли за одним нарушителем целая шпионская шайка? Не следует торопиться. Но и опаздывать нельзя.
С такими мыслями Громада и заснул, впервые после нескольких бессонных ночей. Его разбудил настойчивый звонок телефона. Громада узнал голос Зубавина.
– Есть важнейшие новости, товарищ генерал.
Зубавин хотел, чтобы генерал немедленно прибыл к нему в горотдел.
Громада вызвал машину, оделся и через полчаса был в кабинете Зубавина. При появлении генерала человек в форме железнодорожника, сидевший в кресле у стола майора, вскочил и виновато заморгал светлыми ресницами.
Зубавин поднялся:
– Познакомьтесь, товарищ генерал: мастер Чеканюк, Петр Петрович.
– Здравствуйте! – Громада наклонил голову. Его смуглое лицо было непроницаемо спокойно.
После того, что генерал знал о мастере, это «познакомьтесь» прозвучало странно и вызвало у Громады недоумение. Но он быстро догадался, что в отношении Зубавина к Чеканюку произошла перемена.
Зубавин протянул генералу несколько листов бумаги, исписанных убористым почерком. Протокол обстоятельно объяснял Громаде причину появления мастера в кабинете Зубавина. Он пришел, как сказано было в первой же строке, выполнить свой долг советского гражданина. Дальше излагалась суть дела. Прошлой ночью, вернее – поздно вечером, Чеканюк возвращался из кинотеатра. По дороге домой он зашел в пивной бар по Ужгородской улице, принадлежавший ранее Имре Варге. Там он попросил у знакомой официантки, как это часто делал в течение нескольких лет, бутылку пива, сто граммов водки, бутерброд с красной икрой и стал ужинать. Через несколько минут к нему подошел человек в серой куртке. Спросив, не занят ли соседний стул, он расположился рядом и тоже потребовал себе пива. Наполнив кружку, он чуть пристукнул ее донышком по столу и вполголоса произнес:
«Ваше здоровье, Петро Петрович!»
«Спасибо!» – сейчас же откликнулся мастер.
Он поинтересовался, откуда незнакомый человек знает его имя и фамилию. Тот пристально посмотрел ему в глаза и тихо сказал:
«Не узнаешь, кум?»
Чеканюк долго вглядывался в рыхлое, с лохматыми бровями, чужое лицо. И постепенно проступили на нем давно забытые черты: крупная родинка на щеке, большие зубы, оспинки на кончике широкого носа, упрямый подбородок, разделенный ложбинкой. Кум Ярослав! Ярослав Граб, надевший в годы войны форму эсэсовца.
Почувствовав себя узнанным, Граб нахмурил брови: тише, мол, ничего не спрашивай – сейчас, дескать, не время и не место рассказывать, откуда и как я появился.
Они еще выпили, закусили и, расплатившись, вышли на улицу. Тут Граб заявил, что ему негде ночевать и его должен приютить, по старой дружбе, мастер Чеканюк. Пришли на Первомайскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30