Значит, рассуждал Кларк, если он перейдет ее не сейчас, перед появлением дозора, а после того, как пограничники вернутся обратно, то будет иметь в своем распоряжении не менее часа. За это время можно скрыться. И это при самом жестком условии: если след будет быстро обнаружен. Если же заметят первым не его след, а соседей, на что Кларк твердо рассчитывал, тогда еще больше шансов на удачу. За два часа он так далеко уйдет от границы, что и с помощью ста ищеек его не настигнешь.
Кларк и Граб одновременно вздрогнули, когда справа в туманной мгле низко над землей вспыхнул узкий луч электрического фонаря. Чуткое ухо Кларка уловило звуки осторожных шагов.
Дозор поравнялся с Грабом и Кларком. Луч равномерно, спокойно гладил рыхлую землю. Шаги солдат удалялись влево.
Кларк перевел дыхание, облизал губы. Луч фонаря погас. «Дошли до развалин, – подумал Кларк. – Сейчас пойдут назад». Он слегка нажал плечо Граба, что означало: «Будь готов».
Луч вспыхнул, опять послышались шаги. Теперь значительно энергичнее, чаще. Кларк удовлетворенно усмехнулся. Он угадывал, казалось ему, душевное состояние солдат: торопятся к заставе.
Дозор, скользя по полосе узким лучом фонаря, прошел мимо в обратную сторону.
5
За несколько дней до описанных выше событий начальник пятой погранзаставы капитан Шапошников, на участке которого затаились перед своим решительным прыжком нарушители, назначил в наряд ефрейтора Каблукова и старшину Смолярчука с его розыскной собакой Витязем.
Ранним утром, на восходе солнца, пограничники вышли из ворот заставы и направились к Тиссе, где им предстояло нести службу.
Каблуков и Смолярчук – почти одногодки, но они резко отличаются друг от друга. Каблуков кряжист, широк в плечах, тяжеловат, медлителен в движениях, с крупными чертами лица, по-северному русоволос. Глубоко сидящие, серьезные глаза тревожно смотрят из-под пушистых белесых ресниц. Большой лоб бугрится угловатыми морщинами. Каблуков молчит, но выражение его лица, его взгляд ясно говорят о том, что на душе у него тяжко.
Смолярчук чуть ли не на две головы выше Каблукова, строен, подвижен. Розовые его щеки золотятся мягким пушком. Зубы крупные, чистые, один к одному. На румяных губах беспрестанно, как бы забытая, светится улыбка. Веселые глаза перебегают с Тиссы на небо, с виноградных склонов на горы, освещенные утренним солнцем
Всякий, глядя на старшину Смолярчука, сказал бы, что он правофланговый в строю, первый в службе и в ученье, запевала на походе, весельчак и шутник на отдыхе, что его любят девушки, уважают товарищи и друзья, что он обладает завидным здоровьем и силой.
– Денек-то, кажется, назревает самый весенний. Кончились дожди. Ох, и погреемся ж мы сегодня с тобой на солнышке! Как, Андрюша, не возражаешь против солнышка?
Каблуков не отвечал. Он обернулся лишь после того, как Смолярчук положил руку на его плечо и повторил вопрос. Он смотрел на товарища, и по глазам было видно, что не здесь сейчас его мысли, а там, в далеком Поморье, дома. На заставе ни для кого не являлась секретом причина невеселого настроения Каблукова. Несколько дней назад он получил письмо, в котором сообщалось о внезапной тяжелой болезни матери.
Капитан Шапошников, начальник заставы, в другое время немедленно возбудил бы ходатайство перед командованием о предоставлении Каблукову краткосрочного отпуска, но теперь он не мог этого сделать: усиленная охрана границы исключала всякие отпуска. Кроме того, приближался срок окончания службы Каблукова. Через неделю-другую он совсем уедет домой, демобилизуется. Старшина достал из кармана серебряный портсигар и, постукивая папиросой о крышку, на которой было выгравировано: «Отличному следопыту – от закарпатских пионеров», спросил:
– Андрей, ты, кажется, от матери письмо получил?
– Нет, – буркнул Каблуков. – От сестренки.
Он отбросил полу шинели, достал из кармана брюк потертый на изгибах листочек тетради, густо исписанный чернильным карандашом. Пробежав глазами страницу, он прочитал то место из письма сестры, которое, повиди-мому, жгло ему сердце: «…в такой день, братец, наша мамка сама с собой ничего поделать не может: достанет из сундука все ваши фотографии, разложит их на столе и с утра до ночи глаз от них не отрывает».
Каблуков сложил письмо, сунул его в карман, аккуратно заправил шинель под туго затянутым ремнем:
– Понимаешь теперь, почему я такой хмурый?
– Слушай, Андрей, – вдруг сказал Смолярчук, – а что, если бы Ольга Федоровна узнала, что у нас здесь происходит? Какие слова она прописала бы тебе?
Каблуков с интересом взглянул на Смолярчука.
– Хочешь, скажу – какие. Она бы тебе написала так, – продолжал Смолярчук: – «Прости, ненаглядный мой Андрюша, свою старую и больную мать. Нахлынула на меня тоска, вот я и не стерпела, нажаловалась твоей сестренке на свое сиротство. А она, глупая, тебе настрочила. И когда! В тот самый час, когда ты готовишься преградить дорогу супостатам нашей родины! Прости, еще раз прости. Крепче сжимай оружие, Андрюшенька. Благословляю тебя, сыночек. Делай все так, чтобы я гордилась тобой, как горжусь твоими братьями-героями…» – Смолярчук улыбнулся. – Согласен ты или не согласен со всей матерью?
Каблуков не мог не ответить улыбкой на дружескую улыбку Смолярчука.
– Согласен, – сказал он.
Смолярчук и Каблуков поднялись на высокую, заросшую густым кустарником скалу. Витязя Смолярчук уложил на мягкую подстилку горного мха.
Обязанности Каблукова и Смолярчука состояли в том, чтобы, хорошо замаскировавшись, вести наблюдение непосредственно за линией границы, а также за местностью, примыкающей к рубежу.
Труд и долг пограничника можно определить коротко: успешная борьба с нарушителями границы. Но как многообразна, а порой и длительна эта борьба, как много затрачивается сил на то, чтобы подготовить наилучшие условия для этой борьбы! Наблюдение за границей и прилегающей к ней местностью преследует главным образом эту цель – подготовку условий для успешной борьбы с нарушителями.
Взобравшись на скалу, Каблуков скромно примостился на каменном выступе, молча прильнул к стереотрубе и надолго забыл о своем напарнике.
Смолярчук, наоборот, чувствовал себя на наблюдательном пункте привольно, по-хозяйски, хотя ему здесь, как следопыту, инструктору служебных собак, не часто приходилось бывать. Сегодняшний наряд был для него исключением.
Смолярчук посмотрел на юг, потом на восток и запад.
Он и невооруженным глазом видел отлично.
Бурная Тисса, несущая свои воды из карпатских, еще заснеженных горных теснин, курилась легким, прозрачным паром. Обрывистый, западный берег реки зеленел изумрудной травой, первой травой этого года. Из труб венгерских домов, разбросанных в гуще зацветающих садов, валил утренний дым. Плоский, восточный берег был местами покрыт лужами – следами весеннего половодья, местами чернел свежим илом, огромными корягами, вывороченными деревьями, унесенными, может быть, из таинственной Верховины, где сливаются Черная и Белая Тисса. Гербы из нержавеющей стали, прикрепленные к вершинам пограничных столбов, сверкали в лучах раннего солнца, следовая полоса жирно лоснилась от ночной росы. По склону горы, по извилистой каменистой дороге, среди виноградных кольев шли колхозники. По сухим ветвям разбитого молнией дуба бойко прыгала сорока. Тень подвесной люльки маляра лежала на воде рядом с переплетами ферм железнодорожного моста. Путевой обходчик, нагнувшись, озабоченно стучал молоточком по рельсам: ударит и послушает, ударит и послушает. Над скалой, где сидели наблюдатели, чуть в стороне от нее, звенел жаворонок. В прохладных, еще тенистых Карпатах кочевало одинокое облако – остаток большой тучи. Быстро перемещаясь, оно опоясывало дымным шарфом горы, закрывало зеленые поляны, застревало на вершинах угрюмых елей и наконец слилось с белой шапкой Ночь-горы.
В этом неповторимом мире, мире границы, Смолярчук будет жить до тех пор, пока, как он твердо решил, не пройдет через все пограничные должности – от рядового о генерала.
Смолярчук сел на камень, рядом с Каблуковым.
– С моей точки зрения, на границе нет ничего подозрительного, – сказал он. – А как у тебя, Каблуков? Что ты видишь вооруженным глазом?
– Пока ничего интересного.
Он долго, молча и неподвижно, словно окаменевший, сидел у стереотрубы, не спуская ее всевидящего ока с левого берега Тиссы. Казалось, он готов был просидеть вот так, час за часом, хоть до вечера. Но он скоро оторвался от прибора и тревожно-радостно посмотрел на товарища. Смолярчук по его взгляду, по возбужденному румянцу, который до краев заливал щеки Каблукова, понял, что тот увидел что-то необыкновенно важное.
– Видишь трубу разрушенного кирпичного завода на той стороне? – спросил Каблуков. – Видишь дырку посередине, снарядную пробоину?
Смолярчук кивнул головой.
– Смотри! – Каблуков подтолкнул Смолярчука к прибору и нетерпеливо наблюдал за тем, как тот усаживался на камне, отыскивая выгодную позицию. – Ну, видишь?
– Вижу… – Смолярчук с недоумением посмотрел через плечо на ефрейтора. – Вижу дырку от бублика…
– Да ты получше смотри.
– Да уж куда лучше! – Он снова прильнул к окулярам. – Вот труба, вот снарядная дырка в этой самой трубе.
– А в дырке уже ничего нет?
– Ничего.
– Испарился, значит. Проверим.
Каблуков снова уселся за прибор и терпеливо ждал и ждал.
– Есть, есть! – через некоторое время вскрикнул Каблуков, хватая Смолярчука за руку. – Смотри скорее!
Смолярчук припал к окулярам стереотрубы и отчетливо увидел бинокль, а за ним лысую голову и огромные усы.
И голова и бинокль скоро снова исчезли, но пограничники уже сделали свое дело: оба, проверив друг друга, убедились, что за участком заставы пристально наблюдает враг.
Смолярчук связался с начальником заставы и доложил о результате наблюдения. Две минуты спустя узнал об этом и генерал Громада. В другое время его штаб ограничился бы простым указанием, данным через отряд. Теперь же оттуда на заставу последовало прямое личное приказание Громады: продолжать пристальное наблюдение.
Ранней весной чуть ли не каждый рассвет в долине Тиссы, особенно в местах, где река вырывалась из гор на равнину, начинался тем, что между небом и землей вырастала мглистая, многослойная толща непроглядного тумана. Туманом начался и следующий день, когда капитан Шапошников и старшина Смолярчук, выполняя приказ генерала Громады, замаскировались в расщелине скалы.
Закончив оборудование позиции, капитан Шапошников сел на северный, покатый склон скалы, сплошь покрытый толстым слоем мха. Взгляд его был устремлен в ту сторону, откуда доносился приглушенный шелест Тиссы. На круглощеком, почти мальчишеском его лице, не тронутом ни одной морщинкой, откровенно проступало радостное нетерпение.
В те часы и дни, когда обстановка на участке границы бывала особенно напряженной, молчаливый, сдержанный Шапошников становился необыкновенно энергичным, деятельным, жизнерадостным, разговорчивым, намного моложе своих тридцати четырех лет.
В тумане блеснул робкий луч, потом другой, посмелее, третий, четвертый…
С восходом солнца туман заметно поредел и чуть порозовел. Сквозь его пелену медленно выступали край темного недокрашенного моста, группа осокорей-великанов, кусок реки. Чем выше поднималось солнце, чем горячее становились его лучи, тем все больше и больше голубели воды Тиссы. Наконец совсем открылся противоположный берег: пожарные бочки с водой в конце моста, светофор, желтый домик пограничной стражи, асфальтированное шоссе, полосатый шлагбаум и железнодорожная будка с крутой черепичной крышей, труба кирпичного завода.
Шапошников и Смолярчук в первый же час засекли наблюдателя, замаскировавшегося на вчерашнем месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Кларк и Граб одновременно вздрогнули, когда справа в туманной мгле низко над землей вспыхнул узкий луч электрического фонаря. Чуткое ухо Кларка уловило звуки осторожных шагов.
Дозор поравнялся с Грабом и Кларком. Луч равномерно, спокойно гладил рыхлую землю. Шаги солдат удалялись влево.
Кларк перевел дыхание, облизал губы. Луч фонаря погас. «Дошли до развалин, – подумал Кларк. – Сейчас пойдут назад». Он слегка нажал плечо Граба, что означало: «Будь готов».
Луч вспыхнул, опять послышались шаги. Теперь значительно энергичнее, чаще. Кларк удовлетворенно усмехнулся. Он угадывал, казалось ему, душевное состояние солдат: торопятся к заставе.
Дозор, скользя по полосе узким лучом фонаря, прошел мимо в обратную сторону.
5
За несколько дней до описанных выше событий начальник пятой погранзаставы капитан Шапошников, на участке которого затаились перед своим решительным прыжком нарушители, назначил в наряд ефрейтора Каблукова и старшину Смолярчука с его розыскной собакой Витязем.
Ранним утром, на восходе солнца, пограничники вышли из ворот заставы и направились к Тиссе, где им предстояло нести службу.
Каблуков и Смолярчук – почти одногодки, но они резко отличаются друг от друга. Каблуков кряжист, широк в плечах, тяжеловат, медлителен в движениях, с крупными чертами лица, по-северному русоволос. Глубоко сидящие, серьезные глаза тревожно смотрят из-под пушистых белесых ресниц. Большой лоб бугрится угловатыми морщинами. Каблуков молчит, но выражение его лица, его взгляд ясно говорят о том, что на душе у него тяжко.
Смолярчук чуть ли не на две головы выше Каблукова, строен, подвижен. Розовые его щеки золотятся мягким пушком. Зубы крупные, чистые, один к одному. На румяных губах беспрестанно, как бы забытая, светится улыбка. Веселые глаза перебегают с Тиссы на небо, с виноградных склонов на горы, освещенные утренним солнцем
Всякий, глядя на старшину Смолярчука, сказал бы, что он правофланговый в строю, первый в службе и в ученье, запевала на походе, весельчак и шутник на отдыхе, что его любят девушки, уважают товарищи и друзья, что он обладает завидным здоровьем и силой.
– Денек-то, кажется, назревает самый весенний. Кончились дожди. Ох, и погреемся ж мы сегодня с тобой на солнышке! Как, Андрюша, не возражаешь против солнышка?
Каблуков не отвечал. Он обернулся лишь после того, как Смолярчук положил руку на его плечо и повторил вопрос. Он смотрел на товарища, и по глазам было видно, что не здесь сейчас его мысли, а там, в далеком Поморье, дома. На заставе ни для кого не являлась секретом причина невеселого настроения Каблукова. Несколько дней назад он получил письмо, в котором сообщалось о внезапной тяжелой болезни матери.
Капитан Шапошников, начальник заставы, в другое время немедленно возбудил бы ходатайство перед командованием о предоставлении Каблукову краткосрочного отпуска, но теперь он не мог этого сделать: усиленная охрана границы исключала всякие отпуска. Кроме того, приближался срок окончания службы Каблукова. Через неделю-другую он совсем уедет домой, демобилизуется. Старшина достал из кармана серебряный портсигар и, постукивая папиросой о крышку, на которой было выгравировано: «Отличному следопыту – от закарпатских пионеров», спросил:
– Андрей, ты, кажется, от матери письмо получил?
– Нет, – буркнул Каблуков. – От сестренки.
Он отбросил полу шинели, достал из кармана брюк потертый на изгибах листочек тетради, густо исписанный чернильным карандашом. Пробежав глазами страницу, он прочитал то место из письма сестры, которое, повиди-мому, жгло ему сердце: «…в такой день, братец, наша мамка сама с собой ничего поделать не может: достанет из сундука все ваши фотографии, разложит их на столе и с утра до ночи глаз от них не отрывает».
Каблуков сложил письмо, сунул его в карман, аккуратно заправил шинель под туго затянутым ремнем:
– Понимаешь теперь, почему я такой хмурый?
– Слушай, Андрей, – вдруг сказал Смолярчук, – а что, если бы Ольга Федоровна узнала, что у нас здесь происходит? Какие слова она прописала бы тебе?
Каблуков с интересом взглянул на Смолярчука.
– Хочешь, скажу – какие. Она бы тебе написала так, – продолжал Смолярчук: – «Прости, ненаглядный мой Андрюша, свою старую и больную мать. Нахлынула на меня тоска, вот я и не стерпела, нажаловалась твоей сестренке на свое сиротство. А она, глупая, тебе настрочила. И когда! В тот самый час, когда ты готовишься преградить дорогу супостатам нашей родины! Прости, еще раз прости. Крепче сжимай оружие, Андрюшенька. Благословляю тебя, сыночек. Делай все так, чтобы я гордилась тобой, как горжусь твоими братьями-героями…» – Смолярчук улыбнулся. – Согласен ты или не согласен со всей матерью?
Каблуков не мог не ответить улыбкой на дружескую улыбку Смолярчука.
– Согласен, – сказал он.
Смолярчук и Каблуков поднялись на высокую, заросшую густым кустарником скалу. Витязя Смолярчук уложил на мягкую подстилку горного мха.
Обязанности Каблукова и Смолярчука состояли в том, чтобы, хорошо замаскировавшись, вести наблюдение непосредственно за линией границы, а также за местностью, примыкающей к рубежу.
Труд и долг пограничника можно определить коротко: успешная борьба с нарушителями границы. Но как многообразна, а порой и длительна эта борьба, как много затрачивается сил на то, чтобы подготовить наилучшие условия для этой борьбы! Наблюдение за границей и прилегающей к ней местностью преследует главным образом эту цель – подготовку условий для успешной борьбы с нарушителями.
Взобравшись на скалу, Каблуков скромно примостился на каменном выступе, молча прильнул к стереотрубе и надолго забыл о своем напарнике.
Смолярчук, наоборот, чувствовал себя на наблюдательном пункте привольно, по-хозяйски, хотя ему здесь, как следопыту, инструктору служебных собак, не часто приходилось бывать. Сегодняшний наряд был для него исключением.
Смолярчук посмотрел на юг, потом на восток и запад.
Он и невооруженным глазом видел отлично.
Бурная Тисса, несущая свои воды из карпатских, еще заснеженных горных теснин, курилась легким, прозрачным паром. Обрывистый, западный берег реки зеленел изумрудной травой, первой травой этого года. Из труб венгерских домов, разбросанных в гуще зацветающих садов, валил утренний дым. Плоский, восточный берег был местами покрыт лужами – следами весеннего половодья, местами чернел свежим илом, огромными корягами, вывороченными деревьями, унесенными, может быть, из таинственной Верховины, где сливаются Черная и Белая Тисса. Гербы из нержавеющей стали, прикрепленные к вершинам пограничных столбов, сверкали в лучах раннего солнца, следовая полоса жирно лоснилась от ночной росы. По склону горы, по извилистой каменистой дороге, среди виноградных кольев шли колхозники. По сухим ветвям разбитого молнией дуба бойко прыгала сорока. Тень подвесной люльки маляра лежала на воде рядом с переплетами ферм железнодорожного моста. Путевой обходчик, нагнувшись, озабоченно стучал молоточком по рельсам: ударит и послушает, ударит и послушает. Над скалой, где сидели наблюдатели, чуть в стороне от нее, звенел жаворонок. В прохладных, еще тенистых Карпатах кочевало одинокое облако – остаток большой тучи. Быстро перемещаясь, оно опоясывало дымным шарфом горы, закрывало зеленые поляны, застревало на вершинах угрюмых елей и наконец слилось с белой шапкой Ночь-горы.
В этом неповторимом мире, мире границы, Смолярчук будет жить до тех пор, пока, как он твердо решил, не пройдет через все пограничные должности – от рядового о генерала.
Смолярчук сел на камень, рядом с Каблуковым.
– С моей точки зрения, на границе нет ничего подозрительного, – сказал он. – А как у тебя, Каблуков? Что ты видишь вооруженным глазом?
– Пока ничего интересного.
Он долго, молча и неподвижно, словно окаменевший, сидел у стереотрубы, не спуская ее всевидящего ока с левого берега Тиссы. Казалось, он готов был просидеть вот так, час за часом, хоть до вечера. Но он скоро оторвался от прибора и тревожно-радостно посмотрел на товарища. Смолярчук по его взгляду, по возбужденному румянцу, который до краев заливал щеки Каблукова, понял, что тот увидел что-то необыкновенно важное.
– Видишь трубу разрушенного кирпичного завода на той стороне? – спросил Каблуков. – Видишь дырку посередине, снарядную пробоину?
Смолярчук кивнул головой.
– Смотри! – Каблуков подтолкнул Смолярчука к прибору и нетерпеливо наблюдал за тем, как тот усаживался на камне, отыскивая выгодную позицию. – Ну, видишь?
– Вижу… – Смолярчук с недоумением посмотрел через плечо на ефрейтора. – Вижу дырку от бублика…
– Да ты получше смотри.
– Да уж куда лучше! – Он снова прильнул к окулярам. – Вот труба, вот снарядная дырка в этой самой трубе.
– А в дырке уже ничего нет?
– Ничего.
– Испарился, значит. Проверим.
Каблуков снова уселся за прибор и терпеливо ждал и ждал.
– Есть, есть! – через некоторое время вскрикнул Каблуков, хватая Смолярчука за руку. – Смотри скорее!
Смолярчук припал к окулярам стереотрубы и отчетливо увидел бинокль, а за ним лысую голову и огромные усы.
И голова и бинокль скоро снова исчезли, но пограничники уже сделали свое дело: оба, проверив друг друга, убедились, что за участком заставы пристально наблюдает враг.
Смолярчук связался с начальником заставы и доложил о результате наблюдения. Две минуты спустя узнал об этом и генерал Громада. В другое время его штаб ограничился бы простым указанием, данным через отряд. Теперь же оттуда на заставу последовало прямое личное приказание Громады: продолжать пристальное наблюдение.
Ранней весной чуть ли не каждый рассвет в долине Тиссы, особенно в местах, где река вырывалась из гор на равнину, начинался тем, что между небом и землей вырастала мглистая, многослойная толща непроглядного тумана. Туманом начался и следующий день, когда капитан Шапошников и старшина Смолярчук, выполняя приказ генерала Громады, замаскировались в расщелине скалы.
Закончив оборудование позиции, капитан Шапошников сел на северный, покатый склон скалы, сплошь покрытый толстым слоем мха. Взгляд его был устремлен в ту сторону, откуда доносился приглушенный шелест Тиссы. На круглощеком, почти мальчишеском его лице, не тронутом ни одной морщинкой, откровенно проступало радостное нетерпение.
В те часы и дни, когда обстановка на участке границы бывала особенно напряженной, молчаливый, сдержанный Шапошников становился необыкновенно энергичным, деятельным, жизнерадостным, разговорчивым, намного моложе своих тридцати четырех лет.
В тумане блеснул робкий луч, потом другой, посмелее, третий, четвертый…
С восходом солнца туман заметно поредел и чуть порозовел. Сквозь его пелену медленно выступали край темного недокрашенного моста, группа осокорей-великанов, кусок реки. Чем выше поднималось солнце, чем горячее становились его лучи, тем все больше и больше голубели воды Тиссы. Наконец совсем открылся противоположный берег: пожарные бочки с водой в конце моста, светофор, желтый домик пограничной стражи, асфальтированное шоссе, полосатый шлагбаум и железнодорожная будка с крутой черепичной крышей, труба кирпичного завода.
Шапошников и Смолярчук в первый же час засекли наблюдателя, замаскировавшегося на вчерашнем месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30