Введите ее в курс дел его фирмы. Старой секретарше придется уйти. Поговорите с А.О. насчет небольшой пенсии.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Готорн. — Можно мне взглянуть еще раз на эти чертежи?
— Вас, кажется, заинтересовал вот этот. Что вы о нем скажете?
— Похоже на быстродействующую соединительную муфту, — мрачно сказал Готорн.
Когда он был уже у двери, шеф бросил ему вдогонку:
— Знаете, Готорн, все это прежде всего ваша заслуга. Мне как-то говорили, что вы плохо разбираетесь в людях, но у меня на этот счет было свое мнение. Браво, Готорн!
— Спасибо, сэр.
Он уже взялся за ручку дверь.
— Готорн!
— Да, сэр?
— А вы не нашли той старой записной книжки?
— Нет, сэр.
— Может, ее найдет Беатриса.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Уормолду никогда не забыть этой ночи. Милли исполнилось семнадцать лет, и он решил повести ее в «Тропикану». Хотя в кабаре и нужно проходить через игорные залы, «Тропикана» все же безобиднее, чем «Насьональ». Эстрада и площадка для танцев находятся под открытым небом. На огромных пальмах, в двадцати футах над землей, раскачивались девушки, а розовые и лиловые лучи прожекторов скользили по полу. Певец в ярко-голубом фраке пел по-англо-американски о прелестях Парижа. Потом рояль задвинули в кусты, и девушки спустились с ветвей, как пугливые птицы.
— Как это похоже на Арденнский лес, — с восторгом сказала Милли.
Дуэньи с ней не было: она исчезла после первого же бокала шампанского.
— Не думаю, чтобы в Арденнском лесу были пальмы. Или танцовщицы.
— Ты все понимаешь буквально, папа.
— Вы любите Шекспира? — осведомился у Милли доктор Гассельбахер.
— Нет, не люблю, — слишком уж он поэтичен. Помните, как это у него… Входит гонец. «Направо двинулся с войсками герцог мой». — «Тогда мы с радостью пойдем за ним на бой».
— Да какой же это Шекспир?!
— Очень похоже на Шекспира.
— Милли, не болтай глупостей!
— По-моему, Арденнский лес тоже из Шекспира, — сказал доктор Гассельбахер.
— Да, но я читаю только «Шекспира для детей» Лэма. Он выбросил всех гонцов, кое-каких герцогов и почти всю поэзию.
— Вы проходите Лэма в школе?
— Нет, я нашла книгу у папы.
— Вы читаете «Шекспира для детей», мистер Уормолд? — спросил с некоторым удивлением доктор Гассельбахер.
— Нет, нет, что вы. Разумеется, нет. Я купил эту книгу для Милли.
— Почему же ты так рассердился, когда я ее взяла?
— Я не рассердился. Просто не люблю, когда ты роешься в моих вещах… в вещах, которые тебя не касаются.
— Можно подумать, что я за тобой шпионю, — сказала Милли.
— Милли, детка, пожалуйста, не будем ссориться в день твоего рождения. Ты совсем не обращаешь внимания на доктора Гассельбахера.
— Отчего вы сегодня такой молчаливый, доктор Гассельбахер? — спросила Милли, наливая себе второй бокал шампанского.
— Дайте мне как-нибудь вашего Лэма, Милли. Мне тоже трудно читать настоящего Шекспира.
Какой-то очень маленький человек в очень узком мундире помахал им рукой.
— Вы чем-то расстроены, доктор Гассельбахер?
— Чем я могу быть расстроен в день вашего рождения, дорогая Милли? Разве только тем, что прошло так много лет.
— А семнадцать — это очень много лет?
— Для меня они прошли слишком быстро.
Человек в узком мундире подошел к их столику и отвесил поклон. Лицо его было изрыто оспой и напоминало разъеденные солью колонны на приморском бульваре. Он держал в руках стул, который был чуть пониже его самого.
— Папа, это капитан Сегура.
— Разрешите присесть?
Не дожидаясь ответа Уормолда, он расположился между Милли и доктором Гассельбахером.
— Я очень рад познакомиться с отцом Милли, — сказал он. Сегура был наглецом, но таким непринужденным и стремительным, что не успевали вы на него обидеться, как он уже давал новый повод для возмущения. — Представьте меня вашему приятелю, Милли.
— Это доктор Гассельбахер.
Капитан Сегура не обратил на доктора Гассельбахера никакого внимания и наполнил бокал Милли. Он подозвал лакея.
— Еще бутылку.
— Мы уже собираемся уходить, капитан Сегура, — сказал Уормолд.
— Ерунда. Вы мои гости. Сейчас только начало первого.
Уормолд задел рукавом бокал. Он упал и разбился вдребезги, как и надежда повеселиться сегодня вечером.
— Человек, другой бокал!
Склонившись к Милли и повернувшись спиной к доктору Гассельбахеру, Сегура стал напевать вполголоса «Я сорвал в саду розочку».
— Вы очень плохо себя ведете, — сказала Милли.
— Плохо? По отношению к вам?
— По отношению ко всем нам. Папа сегодня празднует мой день рождения, мне уже семнадцать. И мы его гости, а не ваши.
— Ваш день рождения? Тогда вы, безусловно, мои гости. Я приглашу к нашему столику танцовщиц.
— Нам не нужно никаких танцовщиц, — сказала Милли.
— Я попал в немилость?
— Да.
— А, — сказал он с видимым удовольствием, — это потому, что я сегодня не ждал около школы, чтобы вас подвезти. Но иногда я вынужден вспоминать и о службе в полиции. Человек, скажите дирижеру, чтобы сыграли туш «С днем рождения поздравляю».
— Не смейте, — сказала Милли. — Как вы можете быть таким… таким пошляком!
— Я? Пошляк? — Капитан Сегура расхохотался от души. — Какая она у вас шалунья, — оказал он Уормолду. — Я тоже люблю пошалить. Вот почему нам с ней так весело.
— Она мне рассказывала, что у вас есть портсигар из человеческой кожи.
— Если бы вы знали, как она всегда меня этим дразнит. А я ей говорю, что из ее кожи получится прелестный…
Доктор Гассельбахер резко поднялся.
— Пойду погляжу на рулетку, — сказал он.
— Я ему не понравился? — спросил капитан Сегура. — Может быть, он ваш старый поклонник, Милли? Очень старый поклонник, ха-ха-ха!
— Он наш старый друг, — сказал Уормолд.
— Но мы-то с вами, мистер Уормолд, знаем, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает.
— Милли еще не женщина.
— Вы судите как отец, мистер Уормолд. Ни один отец не знает своей дочери.
Уормолд смерил взглядом расстояние от бутылки шампанского до головы капитана Сегуры. У него появилось мучительное желание соединить эти два предмета друг с другом. За столиком позади капитана совершенно незнакомая Уормолду молодая женщина серьезно и одобрительно кивнула ему головой. Он взялся за бутылку шампанского, и она кивнула снова. Уормолд подумал, что она, наверно, так же умна, как и хороша, если безошибочно читает его мысли. Он позавидовал ее спутникам — двум летчикам и стюардессе голландской авиакомпании.
— Пойдемте потанцуем, Милли, — сказал капитан Сегура, — сделайте вид, что вы меня простили.
— Я не хочу танцевать.
— Клянусь, завтра я буду ждать вас у монастырских ворот.
Уормолд беспомощно махнул рукой, словно хотел сказать: «У меня духа не хватит. Помогите». Молодая женщина внимательно за ним следила: ему казалось, что она обдумывает создавшуюся ситуацию и всякое ее решение будет окончательным, потребует немедленных действий. Она выпустила из сифона немного содовой воды в свой бокал с виски.
— Ну пойдемте же, Милли. Не надо портить мой праздник.
— Это не ваш праздник. А папин.
— Какая вы злопамятная. Неужели, детка, вы не понимаете, что работа иногда бывает важнее даже вас?
Молодая женщина за спиной капитана Сегуры повернула носик сифона в его сторону.
— Не надо, — невольно сказал Уормолд. — Не надо.
Носик сифона был направлен вверх, прямо в шею капитана Сегуры. Палец она держала наготове. Уормолду стало обидно, что такая хорошенькая женщина смотрит на него с презрением. Он сказал:
— Да. Пожалуйста. Да.
И она нажала на рычажок. Струя содовой воды с шипением ударила капитана Сегуру в затылок и потекла ему за воротник. Откуда-то из-за столиков послышался голос доктора Гассельбахера: «Браво». Капитан Сегура выругался.
— Извините, — сказала молодая женщина. — Я хотела налить себе в виски.
— Себе в виски?
— В «Хейга с ямочками», — сказала она.
Милли захихикала.
Капитан Сегура сухо поклонился. Глядя на его маленькую фигурку, трудно было догадаться, как он опасен, — ведь только выпив, понимаешь, как крепок напиток.
Доктор Гассельбахер сказал:
— Мадам, у вас пустой сифон, позвольте принести вам другой.
Голландцы за ее столиком переговаривались смущенным шепотом.
— Пожалуй, мне опасно доверять такую вещь, как сифон, — сказала молодая женщина.
Капитан Сегура выдавил на своем лице улыбку. Казалось, она появилась не на том месте, где надо, — так случается с зубной пастой, когда лопнет тюбик.
— В первый раз в жизни мне выстрелили в спину, — сказал он. — Я рад, что стреляла женщина. — Он отлично вышел из положения; вода все еще капала у него с волос, а воротничок превратился в тряпку. — В другое время я захотел бы взять реванш, — добавил он, — но мне давно пора в казармы. Надеюсь, мы еще увидимся.
— Я не собираюсь уезжать, — сказала молодая женщина.
— Вы приехали отдохнуть?
— Нет. Работать.
— Если у вас будут затруднения с визой, — многозначительно сказал он, — приходите ко мне… До свидания, Милли. До свидания, мистер Уормолд. Я скажу лакею, что вы мои гости. Заказывайте все, что хотите.
— Такой уход делает ему честь, — заметила молодая женщина.
— Ваша меткость делает честь вам.
— Ударить его бутылкой шампанского было бы, пожалуй, слишком. Кто он такой?
— Его зовут Кровавым Стервятником.
— Он пытает заключенных, — сказала Милли.
— Кажется, я с ним подружилась.
— На вашем месте я бы на это не очень рассчитывал, — сказал доктор Гассельбахер.
Они сдвинули столики. Оба летчика поклонились и назвали трудно произносимые фамилии. Доктор Гассельбахер сказал голландцам с нескрываемым ужасом:
— Вы пьете кока-колу!
— Ничего не поделаешь. В три тридцать мы вылетаем в Монреаль.
Уормолд заметил:
— Раз платить будет капитан Сегура, давайте закажем еще шампанского. И еще кока-колы.
— Кажется, я уже больше не могу пить кока-колу, а ты, Ганс?
— Я бы выпил стаканчик «болса» , — сказал тот, который был помоложе.
— Не раньше Амстердама, — твердо заявила стюардесса.
Молодой пилот шепнул Уормолду:
— Я хочу на ней жениться.
— На ком?
— На мисс Пфунк.
— А она?
— Она не хочет.
Старший голландец сказал:
— У меня жена и трое детей. — Он расстегнул верхний карман. — Вот.
Он протянул Уормолду цветную фотографию, на которой девушка в туго облегающем желтом свитере и купальных трусиках пристегивала коньки. На свитере было написано «Мамба-клуб», а ниже Уормолд прочел: «Гарантируем массу удовольствий. Пятьдесят красавиц. Вы не останетесь в одиночестве».
— Кажется, вы ошиблись, это не тот снимок, — сказал Уормолд.
Молодая женщина — у нее были каштановые волосы и, насколько можно было разглядеть при неверном освещении, карие глаза — сказала:
— Давайте потанцуем.
— Я неважно танцую.
— Не беда.
Он прошел с ней круг.
— Да, вы были правы, — сказала она. — То, что они играют, называется румба. Это ваша дочь?
— Да.
— Какая хорошенькая!
— Вы только что приехали?
— Да. Команда самолета решила кутнуть, а я пошла с ними. Я здесь никого не знаю.
Ее голова доходила ему до подбородка, и он чувствовал запах ее волос; иногда они касались его губ. Он почему-то огорчился, заметив у нее на пальце обручальное кольцо. Она сказала:
— Моя фамилия Северн. Беатриса Северн.
— Моя — Уормолд.
— Значит, я ваш секретарь, — сказала она.
— То есть как? У меня нет никакого секретаря.
— Нет есть. Разве они вам не сообщили о моем приезде?
— Нет.
Ему не нужно было спрашивать, кто «они».
— Но я сама отправляла телеграмму.
— Я действительно получил какую-то телеграмму на прошлой неделе, но ничего в ней не понял.
— А какое у вас издание «Шекспира для детей»?
— «Эвримен».
— Черт! Они мне дали не то издание. Понятно, что в телеграмме было все перепутано. Но я рада, что вас нашла.
— И я рад. Хотя немного удивлен. Где вы остановились?
— В «Инглатерре», но завтра я перееду.
— Куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Слушаюсь, сэр, — сказал Готорн. — Можно мне взглянуть еще раз на эти чертежи?
— Вас, кажется, заинтересовал вот этот. Что вы о нем скажете?
— Похоже на быстродействующую соединительную муфту, — мрачно сказал Готорн.
Когда он был уже у двери, шеф бросил ему вдогонку:
— Знаете, Готорн, все это прежде всего ваша заслуга. Мне как-то говорили, что вы плохо разбираетесь в людях, но у меня на этот счет было свое мнение. Браво, Готорн!
— Спасибо, сэр.
Он уже взялся за ручку дверь.
— Готорн!
— Да, сэр?
— А вы не нашли той старой записной книжки?
— Нет, сэр.
— Может, ее найдет Беатриса.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Уормолду никогда не забыть этой ночи. Милли исполнилось семнадцать лет, и он решил повести ее в «Тропикану». Хотя в кабаре и нужно проходить через игорные залы, «Тропикана» все же безобиднее, чем «Насьональ». Эстрада и площадка для танцев находятся под открытым небом. На огромных пальмах, в двадцати футах над землей, раскачивались девушки, а розовые и лиловые лучи прожекторов скользили по полу. Певец в ярко-голубом фраке пел по-англо-американски о прелестях Парижа. Потом рояль задвинули в кусты, и девушки спустились с ветвей, как пугливые птицы.
— Как это похоже на Арденнский лес, — с восторгом сказала Милли.
Дуэньи с ней не было: она исчезла после первого же бокала шампанского.
— Не думаю, чтобы в Арденнском лесу были пальмы. Или танцовщицы.
— Ты все понимаешь буквально, папа.
— Вы любите Шекспира? — осведомился у Милли доктор Гассельбахер.
— Нет, не люблю, — слишком уж он поэтичен. Помните, как это у него… Входит гонец. «Направо двинулся с войсками герцог мой». — «Тогда мы с радостью пойдем за ним на бой».
— Да какой же это Шекспир?!
— Очень похоже на Шекспира.
— Милли, не болтай глупостей!
— По-моему, Арденнский лес тоже из Шекспира, — сказал доктор Гассельбахер.
— Да, но я читаю только «Шекспира для детей» Лэма. Он выбросил всех гонцов, кое-каких герцогов и почти всю поэзию.
— Вы проходите Лэма в школе?
— Нет, я нашла книгу у папы.
— Вы читаете «Шекспира для детей», мистер Уормолд? — спросил с некоторым удивлением доктор Гассельбахер.
— Нет, нет, что вы. Разумеется, нет. Я купил эту книгу для Милли.
— Почему же ты так рассердился, когда я ее взяла?
— Я не рассердился. Просто не люблю, когда ты роешься в моих вещах… в вещах, которые тебя не касаются.
— Можно подумать, что я за тобой шпионю, — сказала Милли.
— Милли, детка, пожалуйста, не будем ссориться в день твоего рождения. Ты совсем не обращаешь внимания на доктора Гассельбахера.
— Отчего вы сегодня такой молчаливый, доктор Гассельбахер? — спросила Милли, наливая себе второй бокал шампанского.
— Дайте мне как-нибудь вашего Лэма, Милли. Мне тоже трудно читать настоящего Шекспира.
Какой-то очень маленький человек в очень узком мундире помахал им рукой.
— Вы чем-то расстроены, доктор Гассельбахер?
— Чем я могу быть расстроен в день вашего рождения, дорогая Милли? Разве только тем, что прошло так много лет.
— А семнадцать — это очень много лет?
— Для меня они прошли слишком быстро.
Человек в узком мундире подошел к их столику и отвесил поклон. Лицо его было изрыто оспой и напоминало разъеденные солью колонны на приморском бульваре. Он держал в руках стул, который был чуть пониже его самого.
— Папа, это капитан Сегура.
— Разрешите присесть?
Не дожидаясь ответа Уормолда, он расположился между Милли и доктором Гассельбахером.
— Я очень рад познакомиться с отцом Милли, — сказал он. Сегура был наглецом, но таким непринужденным и стремительным, что не успевали вы на него обидеться, как он уже давал новый повод для возмущения. — Представьте меня вашему приятелю, Милли.
— Это доктор Гассельбахер.
Капитан Сегура не обратил на доктора Гассельбахера никакого внимания и наполнил бокал Милли. Он подозвал лакея.
— Еще бутылку.
— Мы уже собираемся уходить, капитан Сегура, — сказал Уормолд.
— Ерунда. Вы мои гости. Сейчас только начало первого.
Уормолд задел рукавом бокал. Он упал и разбился вдребезги, как и надежда повеселиться сегодня вечером.
— Человек, другой бокал!
Склонившись к Милли и повернувшись спиной к доктору Гассельбахеру, Сегура стал напевать вполголоса «Я сорвал в саду розочку».
— Вы очень плохо себя ведете, — сказала Милли.
— Плохо? По отношению к вам?
— По отношению ко всем нам. Папа сегодня празднует мой день рождения, мне уже семнадцать. И мы его гости, а не ваши.
— Ваш день рождения? Тогда вы, безусловно, мои гости. Я приглашу к нашему столику танцовщиц.
— Нам не нужно никаких танцовщиц, — сказала Милли.
— Я попал в немилость?
— Да.
— А, — сказал он с видимым удовольствием, — это потому, что я сегодня не ждал около школы, чтобы вас подвезти. Но иногда я вынужден вспоминать и о службе в полиции. Человек, скажите дирижеру, чтобы сыграли туш «С днем рождения поздравляю».
— Не смейте, — сказала Милли. — Как вы можете быть таким… таким пошляком!
— Я? Пошляк? — Капитан Сегура расхохотался от души. — Какая она у вас шалунья, — оказал он Уормолду. — Я тоже люблю пошалить. Вот почему нам с ней так весело.
— Она мне рассказывала, что у вас есть портсигар из человеческой кожи.
— Если бы вы знали, как она всегда меня этим дразнит. А я ей говорю, что из ее кожи получится прелестный…
Доктор Гассельбахер резко поднялся.
— Пойду погляжу на рулетку, — сказал он.
— Я ему не понравился? — спросил капитан Сегура. — Может быть, он ваш старый поклонник, Милли? Очень старый поклонник, ха-ха-ха!
— Он наш старый друг, — сказал Уормолд.
— Но мы-то с вами, мистер Уормолд, знаем, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает.
— Милли еще не женщина.
— Вы судите как отец, мистер Уормолд. Ни один отец не знает своей дочери.
Уормолд смерил взглядом расстояние от бутылки шампанского до головы капитана Сегуры. У него появилось мучительное желание соединить эти два предмета друг с другом. За столиком позади капитана совершенно незнакомая Уормолду молодая женщина серьезно и одобрительно кивнула ему головой. Он взялся за бутылку шампанского, и она кивнула снова. Уормолд подумал, что она, наверно, так же умна, как и хороша, если безошибочно читает его мысли. Он позавидовал ее спутникам — двум летчикам и стюардессе голландской авиакомпании.
— Пойдемте потанцуем, Милли, — сказал капитан Сегура, — сделайте вид, что вы меня простили.
— Я не хочу танцевать.
— Клянусь, завтра я буду ждать вас у монастырских ворот.
Уормолд беспомощно махнул рукой, словно хотел сказать: «У меня духа не хватит. Помогите». Молодая женщина внимательно за ним следила: ему казалось, что она обдумывает создавшуюся ситуацию и всякое ее решение будет окончательным, потребует немедленных действий. Она выпустила из сифона немного содовой воды в свой бокал с виски.
— Ну пойдемте же, Милли. Не надо портить мой праздник.
— Это не ваш праздник. А папин.
— Какая вы злопамятная. Неужели, детка, вы не понимаете, что работа иногда бывает важнее даже вас?
Молодая женщина за спиной капитана Сегуры повернула носик сифона в его сторону.
— Не надо, — невольно сказал Уормолд. — Не надо.
Носик сифона был направлен вверх, прямо в шею капитана Сегуры. Палец она держала наготове. Уормолду стало обидно, что такая хорошенькая женщина смотрит на него с презрением. Он сказал:
— Да. Пожалуйста. Да.
И она нажала на рычажок. Струя содовой воды с шипением ударила капитана Сегуру в затылок и потекла ему за воротник. Откуда-то из-за столиков послышался голос доктора Гассельбахера: «Браво». Капитан Сегура выругался.
— Извините, — сказала молодая женщина. — Я хотела налить себе в виски.
— Себе в виски?
— В «Хейга с ямочками», — сказала она.
Милли захихикала.
Капитан Сегура сухо поклонился. Глядя на его маленькую фигурку, трудно было догадаться, как он опасен, — ведь только выпив, понимаешь, как крепок напиток.
Доктор Гассельбахер сказал:
— Мадам, у вас пустой сифон, позвольте принести вам другой.
Голландцы за ее столиком переговаривались смущенным шепотом.
— Пожалуй, мне опасно доверять такую вещь, как сифон, — сказала молодая женщина.
Капитан Сегура выдавил на своем лице улыбку. Казалось, она появилась не на том месте, где надо, — так случается с зубной пастой, когда лопнет тюбик.
— В первый раз в жизни мне выстрелили в спину, — сказал он. — Я рад, что стреляла женщина. — Он отлично вышел из положения; вода все еще капала у него с волос, а воротничок превратился в тряпку. — В другое время я захотел бы взять реванш, — добавил он, — но мне давно пора в казармы. Надеюсь, мы еще увидимся.
— Я не собираюсь уезжать, — сказала молодая женщина.
— Вы приехали отдохнуть?
— Нет. Работать.
— Если у вас будут затруднения с визой, — многозначительно сказал он, — приходите ко мне… До свидания, Милли. До свидания, мистер Уормолд. Я скажу лакею, что вы мои гости. Заказывайте все, что хотите.
— Такой уход делает ему честь, — заметила молодая женщина.
— Ваша меткость делает честь вам.
— Ударить его бутылкой шампанского было бы, пожалуй, слишком. Кто он такой?
— Его зовут Кровавым Стервятником.
— Он пытает заключенных, — сказала Милли.
— Кажется, я с ним подружилась.
— На вашем месте я бы на это не очень рассчитывал, — сказал доктор Гассельбахер.
Они сдвинули столики. Оба летчика поклонились и назвали трудно произносимые фамилии. Доктор Гассельбахер сказал голландцам с нескрываемым ужасом:
— Вы пьете кока-колу!
— Ничего не поделаешь. В три тридцать мы вылетаем в Монреаль.
Уормолд заметил:
— Раз платить будет капитан Сегура, давайте закажем еще шампанского. И еще кока-колы.
— Кажется, я уже больше не могу пить кока-колу, а ты, Ганс?
— Я бы выпил стаканчик «болса» , — сказал тот, который был помоложе.
— Не раньше Амстердама, — твердо заявила стюардесса.
Молодой пилот шепнул Уормолду:
— Я хочу на ней жениться.
— На ком?
— На мисс Пфунк.
— А она?
— Она не хочет.
Старший голландец сказал:
— У меня жена и трое детей. — Он расстегнул верхний карман. — Вот.
Он протянул Уормолду цветную фотографию, на которой девушка в туго облегающем желтом свитере и купальных трусиках пристегивала коньки. На свитере было написано «Мамба-клуб», а ниже Уормолд прочел: «Гарантируем массу удовольствий. Пятьдесят красавиц. Вы не останетесь в одиночестве».
— Кажется, вы ошиблись, это не тот снимок, — сказал Уормолд.
Молодая женщина — у нее были каштановые волосы и, насколько можно было разглядеть при неверном освещении, карие глаза — сказала:
— Давайте потанцуем.
— Я неважно танцую.
— Не беда.
Он прошел с ней круг.
— Да, вы были правы, — сказала она. — То, что они играют, называется румба. Это ваша дочь?
— Да.
— Какая хорошенькая!
— Вы только что приехали?
— Да. Команда самолета решила кутнуть, а я пошла с ними. Я здесь никого не знаю.
Ее голова доходила ему до подбородка, и он чувствовал запах ее волос; иногда они касались его губ. Он почему-то огорчился, заметив у нее на пальце обручальное кольцо. Она сказала:
— Моя фамилия Северн. Беатриса Северн.
— Моя — Уормолд.
— Значит, я ваш секретарь, — сказала она.
— То есть как? У меня нет никакого секретаря.
— Нет есть. Разве они вам не сообщили о моем приезде?
— Нет.
Ему не нужно было спрашивать, кто «они».
— Но я сама отправляла телеграмму.
— Я действительно получил какую-то телеграмму на прошлой неделе, но ничего в ней не понял.
— А какое у вас издание «Шекспира для детей»?
— «Эвримен».
— Черт! Они мне дали не то издание. Понятно, что в телеграмме было все перепутано. Но я рада, что вас нашла.
— И я рад. Хотя немного удивлен. Где вы остановились?
— В «Инглатерре», но завтра я перееду.
— Куда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31