— Разве убийство для тебя теперь только вопрос семантики? Правда, семантика всегда была твоим коньком. В те дни ты объяснял мне, что такое троица, но твои объяснения были куда сложнее катехизиса.
— Мы не хотим его убивать, — сказал отец Ривас, — но что нам делать? Он тебя видел.
— Он ничего не будет помнить, когда проснется. Чарли все забывает, когда напивается. Как же вас угораздило совершить такую ошибку? — добавил доктор Пларр.
— Это я должен выяснить, — ответил отец Ривас и заговорил на гуарани.
Доктор Пларр взял одну из свечей и подошел к двери второй комнаты. Чарли Фортнум мирно спал на ящике, словно у себя дома на большой медной кровати, где обычно лежал на боку возле окна. Когда доктор спал там с Кларой, брезгливость заставляла его ложиться с левого края, ближе к двери.
Лицо Чарли Фортнума, сколько он его знал, всегда выглядело воспаленным. У него было высокое давление, и он злоупотреблял виски. Ему шел седьмой десяток, но жидкие волосы сохранили пепельную окраску, как у мальчика, а румянец неопытному глазу мог показаться признаком здоровья. У него был вид фермера, человека, который живет на открытом воздухе. Он и правда владел поместьем в пятидесяти километрах от города, где выращивал немного зерна, а больше матэ. Он любил трястись от поля к полю на старом «лендровере», который звал «Гордость Фортнума». «Ну-ка, галопом, — говорил он, со скрежетом переводя скорость, — гопля!»
А сейчас он вдруг поднял руку и помахал ею. Глаза у него были закрыты. Ему что-то снилось. Может, он думал, что машет своей жене и доктору, предоставляя им решать на веранде свои скучные медицинские дела. «Женские внутренности — никак в них не разберешься, — однажды сказал ему Чарли Фортнум. — Как-нибудь нарисуйте мне их схему».
Доктор Пларр быстро вышел в переднюю комнату.
— Он в порядке, Леон. Можете спокойно выкинуть его где-нибудь на обочине дороги, полиция его найдет.
— Этого мы сделать не можем. А что, если он тебя узнал?
— Он крепко спит. Да и ничего не скажет мне во вред. Мы старые друзья.
— Я, кажется, понял, как это произошло, — сказал отец Ривас. — Сведения, которые ты нам дал, были довольно точными. Посол приехал из Буэнос-Айреса на машине; трое суток провел в дороге, потому что хотел посмотреть страну, посольство послало из Буэнос-Айреса за ним самолет, чтобы отвезти его назад после обеда у губернатора. Все это подтвердилось, но ты не сказал, что смотреть руины поедет с ним ваш консул.
— Я этого не знал. Чарли рассказал мне только про обед.
— Он и ехал-то не в машине посла. Тогда бы мы по крайней мере захватили обоих. Как видно, сел в свою машину, а потом решил вернуться, посол же оставался там. Наши люди ожидали, что пройдет только одна машина. Дозорный дал световой сигнал, когда она проехала. Он видел флаг.
— Британский, а не звездно-полосатый. Но Чарли не имеет права ни на тот, ни на этот.
— В темноте не разглядишь, но было сказано, что на машине будет дипломатический номер.
— Буквы были тоже не совсем те.
— И буквы, когда темно и машина на ходу, не очень-то различишь. Наш человек не виноват. Один, в темноте, вероятно, еще и напуган. Могло случиться и со мной, и с тобой. Не повезло.
— Полиция, может, еще и не знает, что произошло с Фортнумом. Если вы его быстро отпустите…
В ответ на их настороженное молчание доктор Пларр заговорил, как адвокат в суде.
— Чарли Фортнум не годится в заложники, — сказал он.
— Он член дипломатического корпуса, — заметил Акуино.
— Нет. Почетный консул — это не настоящий консул.
— Английский посол вынужден будет принять меры.
— Естественно. Сообщит об этом деле своему начальству. Как и насчет любого британского подданного. Если бы вы захватили меня или старого Хэмфриса, было бы то же самое.
— Англичане попросят американцев оказать давление на Генерала в Асунсьоне.
— Будьте уверены, что американцы и не подумают за него заступаться. С какой стати? Они не пожелают сердить своего друга Генерала ради Чарли Фортнума.
— Но он же британский консул.
Доктор Пларр уже отчаивался убедить их, до чего незначительная персона этот Чарли Фортнум.
— У него даже нет права на дипломатический номер для своей машины, — ответил он. — Имел из-за этого неприятности.
— Ты его, видно, хорошо знал? — спросил отец Ривас.
— Да.
— И тебе он нравился?
— Да. В какой-то мере.
То, что Леон говорит о Фортнуме в прошедшем времени, было дурным признаком.
— Жаль. Я тебя понимаю. Гораздо удобнее иметь дело с чужими. Как в исповедальне. Мне всегда бывало неприятно, когда я узнавал голос. Куда легче быть суровым с незнакомыми.
— Что тебе даст, если ты его не отпустишь, Леон?
— Мы перешли границу, чтобы совершить определенную акцию. Многие наши сторонники будут разочарованы, если мы ничего не добьемся. В нашем положении непременно надо чего-то добиться. Даже похищение консула — это уже кое-что.
— Почетного консула, — поправил его доктор Пларр.
— Оно послужит предостережением более важным лицам. Может, они отнесутся серьезнее к нашим угрозам. Маленькая тактическая победа в долгой войне.
— Значит, как я понимаю, ты готов выслушать исповедь незнакомца и дать ему отпущение грехов перед тем, как его убьешь? Ведь Чарли Фортнум — католик. Ему будет приятно увидеть священника у своего смертного одра.
Отец Ривас сказал негру:
— Дай мне сигарету, Пабло.
— Он будет рад даже женатому священнику вроде тебя, Леон.
— Ты охотно согласился нам помогать, Эдуардо.
— Когда речь шла о после. Его жизни не угрожала никакая опасность. И они пошли бы на уступки. Притом — с американцем… это как на войне. Американцы сами поубивали прорву людей в Южной Америке.
— Твой отец один из тех, кому мы стараемся помочь, если он еще жив.
— Не знаю, одобрил ли бы он ваш метод.
— Мы этого метода не выбирали. Они нас довели.
— Ну что вы можете попросить в обмен на Чарли Фортнума? Ящик хорошего виски?
— За американского посла мы потребовали бы освобождения двадцати узников. За британского консула, вероятно, придется снизить цену наполовину. Пусть решит Эль Тигре.
— А где же он, черт бы его побрал, этот ваш Эль Тигре?
— Пока операция не кончена, с ним имеют связь только наши в Росарио.
— Наверное, его план не был рассчитан на ошибку. И не учитывает человеческую природу. Генерал может убить тех, кого вы просите освободить, и сказать, что они умерли много лет назад.
— Мы неоднократно обсуждали эту возможность. Если он их убьет, то в следующий раз мы предъявим ему еще большие требования.
— Леон, послушай. Если вы будете уверены, что Чарли Фортнум ничего не вспомнит, право же…
— А как мы можем быть в этом уверены? У тебя нет такого лекарства, чтобы заглушить память. Он так тебе дорог, Эдуардо?
— Он — голос в исповедальне, который мне знаком.
— Тед, — окликнул его знакомый голос из задней комнаты. — Тед!
— Видишь, — сказал отец Ривас. — Он тебя узнал.
Доктор Пларр повернулся спиной к судьям и вышел в соседнюю комнату.
— Да, Чарли, я тут. Как вы себя чувствуете?
— Ужасно, Тед. Что это? Где я?
— У вас была авария. Ничего страшного.
— Вы отвезете меня домой?
— Пока не могу. Вам надо спокойно полежать. В темноте. У вас легкое сотрясение мозга.
— Клара будет беспокоиться.
— Не волнуйтесь. Я ей объясню.
— Не надо ее тревожить, Тед. Ребенок…
— Я же ее врач, Чарли.
— Конечно, дорогой, я просто старый дурак. Она сможет меня навестить?
— Через несколько дней вы поедете домой.
— Через несколько дней? А выпить что-нибудь тут найдется?
— Нет. Я дам вам кое-что получше, чтобы вы заснули.
— Вы настоящий друг, Тед. А кто эти люди там рядом? Почему вы светите себе фонариком?
— Не работает электричество. Когда вы проснетесь, будет светло.
— Вы заедете меня проведать?
— Конечно.
Чарли Фортнум минутку полежал спокойно, а потом спросил так громко, что его должны были слышать в соседней комнате:
— Ведь это же была не авария, Тед?
— Конечно, это была авария!
— Солнечные очки… где мои солнечные очки?
— Какие очки?
— Очки были Кларины, — сказал Чарли Фортнум. — Она их так любит. Не надо было мне их брать. Не нашел своих. — Он подтянул повыше колени и со вздохом повернулся на бок. — Важно знать норму, — произнес он и замер — точь-в-точь как состарившийся зародыш, который так и не сумел появиться на свет.
Отец Ривас сидел в соседней комнате, положив голову на скрещенные руки и прикрыв глаза. Доктор Пларр, войдя туда, подумал, что он молится, а может быть, только прислушивается к словам Чарли Фортнума, как когда-то прислушивался в исповедальне к незнакомому голосу, решая, какую назначить епитимью…
— Ну и шляпы же вы, — попрекнул его доктор Пларр. — Ну и любители!
— На нашей стороне только любители. Полиция и солдаты — вот те профессионалы.
— Почетный консул, да еще алкоголик, — вместо посла!
— Да. Че Гевара тоже снимал фотографии как турист, а потом их терял. Тут хотя бы ни у кого нет аппарата. И никто не ведет дневник. На ошибках мы учимся.
— Твоему шоферу придется отвезти меня домой, — сказал доктор Пларр.
— Хорошо.
— Я завтра заеду…
— Ты здесь больше не понадобишься, Эдуардо.
— Тебе, может, и нет, но…
— Лучше, чтобы он тебя больше не видел, пока мы не решили…
— Леон, — сказал доктор Пларр, — неужели ты серьезно? Старый Чарли Фортнум…
— Он не в наших руках, Эдуардо. Он в руках правительства. И в божьих, конечно. Как видишь, я не забыл той моей трескотни, но мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы бог хоть как-то вмешивался в наши войны или в нашу политику.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Доктор Пларр хорошо помнил, как он познакомился с Чарли Фортнумом. Встреча произошла через несколько недель после его приезда из Буэнос-Айреса. Почетный консул был в стельку пьян и не держался на ногах. Доктор Пларр шел в «Боливар», когда из окна Итальянского клуба высунулся пожилой джентльмен и попросил помочь.
— Проклятый официант ушел домой, — объяснил он по-английски.
Когда доктор Пларр вошел в клуб, он увидел пьяного, но вполне жизнерадостного человека, он, правда, не мог встать на ноги, но это его ничуть не смущало. Он заявил, что ему вполне удобно и на полу.
— Я сиживал и на кое-чем похуже, — пробормотал он, — в том числе на лошадях.
— Если вы возьмете его за одну руку, — сказал старик, — я возьму за другую.
— А кто он такой?
— Джентльмен, который, как видите, сидит на полу и не желает вставать, наш почетный консул, мистер Чарлз Фортнум. А вы ведь доктор Пларр? Рад познакомиться. Я — доктор Хэмфрис. Доктор филологии, а не медицины. Мы трое, так сказать, столпы местной английской колонии, но один из столпов рухнул.
Фортнум объяснил:
— Не рассчитал норму… — И добавил что-то насчет того, что стакан был не тот. — Надо пить из стакана одного размера, не то запутаешься.
— Он что-нибудь празднует? — спросил доктор Пларр.
— На прошлой неделе ему доставили новый «кадиллак», а сегодня нашелся покупатель.
— Вы здесь ужинали?
— Он хотел повести меня в «Националь», но такого пьяного не только в «Националь», но и в мой отель не пустят. Теперь нам надо как-нибудь довести его домой. Но он настаивает на том, чтобы пойти к сеньоре Санчес.
— Кто это, его приятельница?
— Приятельница половины мужчин этого города. Держит единственный здесь приличный бордель, так по крайней мере говорят. Лично я не судья в этих делах.
— Но бордели запрещены законом, — заметил доктор Пларр.
— Не у нас в городе. Мы ведь все же военный гарнизон. А военные не желают, чтобы ими командовали из Буэнос-Айреса.
— Почему бы не пустить его туда?
— Вы же сами видите почему: он не держится на ногах.
— Но ведь все назначение публичного дома в том, чтобы там лежать.
— Кое-что должно стоять, — неожиданно грубо сказал доктор Хэмфрис и сморщился от отвращения.
В конце концов они вдвоем кое-как перетащили Чарли Фортнума через улицу, в маленькую комнатку, которую доктор Хэмфрис занимал в отеле «Боливар».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43