– Да я уже сказала ему: заряжай пистолет, а спросила у вас только потому, что обещала спросить.
Эрин засмеялась, без слов благодаря Бетти за то, что она внесла немножко легкомыслия в этот грустный день.
– Спасибо, Бетти, ты настоящий друг.
– Конечно, настоящий. А теперь простите – я должна связаться с этой бабой в Тусле. Будет что-нибудь нужно – звоните.
Она положила трубку, и Эрин откинулась в глубоком кожаном кресле. Однако мягкие подушки душили ее – она поднялась, подошла к окну и стала смотреть на панораму Хьюстона, купающуюся в горячих испарениях влажного неба. Ужасный климат, в июле здесь невозможно жить. Жара подавляет, влажность чудовищная, совершенно нечем дышать.
Особенно если ты на шестом месяце беременности.
Эрин бессознательно положила руку на живот, все еще плоский согласно большинству стандартов. Только ей, никогда не имевшей ни грамма лишнего веса, он казался большим. Она могла носить почти всю обычную одежду, но в последнее время стала отдавать предпочтение широким свободным платьям.
В такие дни, как сегодня, она была безразлична ко всему, что ее окружает, в том числе и к красоте своего офиса. Здесь преобладали пастельные тона: светло – серый, персиковый, слоновая кость. Изящество и вкус должны были поражать воображение клиентов и задачу эту выполняли успешно.
Как нарочно, сегодня ее платье, соответствовало гамме. Альберт Нипон, создавая его, не имел в виду «платье для будущей мамы», но оно годилось и для этой цели. С одной стороны шла сквозная застежка, лиф заложен складками, которые, расходясь, перетекали в широкую юбку, скрывавшую линию талии.
Она считала, что легко переносит беременность. Почти не испытывала дискомфорта, если не считать постоянного неприятного чувства какой-то переполненности, даже когда голодна. Врач сказал, что причина этому – ее привычная нормальная худоба. Какое-то время она страдала от тошноты по утрам, но крошечные желтые таблетки перед завтраком помогли – все прошло. Теперь она была очень осторожна с лекарствами, которые принимала. Со времен Сан-Франциско…
О чем бы она ни думала, ее мысли всегда к этому возвращались. К Сан-Франциско. К Лансу Баррету. К жестокому, издевательскому выражению его лица, когда они прощались, перед тем как она уехала с Бартом.
Барт. Милый Барт! За что ему все это? Она вспомнила день, когда спокойно и тихо вернула ему обручальное кольцо.
– Что это? – глупо спросил он, недоуменно глядя на кольцо.
– Барт, я не могу выйти за тебя замуж, – просто сказала она.
Он встряхнул своей массивной головой, словно пытаясь понять.
– Что ты имеешь в виду, Эрин? Почему?
– Потому что я беременна.
Он уставился на нее совершенно непонимающими глазами, словно она говорила на языке, которого он не знал. Наконец, моргнув, закрыл рот – поначалу челюсть у него отвисла – и переспросил:
– Беременна?
– Да.
Его растерянность постепенно уступала пониманию сказанного и, в свою очередь, сменилась гневом.
– Беременна? – Теперь он выкрикнул это слово, как обвинение. – Как?! От кого?!! – И не успела она открыть рот, чтобы начать объяснения, он закричал опять:
– Отвечай же, черт тебя подери!
Она спокойно встретила его обвиняющий взгляд. Только руки, напряженно стиснутые на коленях, выдавали ее страх перед этим медведем, гнев которого она разбудила.
– Это не имеет значения, Барт. Это будет мой ребенок. И больше ничей.
– Не надо делать из меня дурака, ты, сучка! В одиночку ребенка не сделаешь. Даже такой тупой старый хрен, каким ты меня считаешь, и то это знает. – Он схватил ее за руки и больно сжал их. – Кто это мужик, потому что, видит Бог, я точно знаю, что это но я! И не потому, что я не хотел!
– Барт, прошу тебя, – взмолилась она. – Мне больно!
Он посмотрел на побелевшие костяшки своих пальцев – так сильно он сжал ее тонкие руки.
– Извини, – пробормотал он, тотчас отпустив ее, и поднялся с дивана.
Несколько раз измерив шагами се гостиную, он остановился перед ней и сказал:
– Это Баррет, да?
Она удивленно подняла на него глаза. Откуда он знает? Что ж, лгать бесполезно.
– Да, – спокойно ответила она.
– Черт, – выругался он, сильно ударяя своим мясистым кулаком по ладони. – Я убью этого ублюдка! Он тебя изнасиловал? Если он нанес тебе…
Она твердо покачала головой.
– Нет. Никто меня не насиловал.
Ее спокойствие несколько остудило его пыл. Уже гораздо тише он спросил – прочувственно, с надеждой:
– Он соблазнил тебя, лапочка? И ты не могла сопротивляться? Правда, радость моя?
По ее лицу уже струились слезы, но, взглянув на него, она честно сказала:
– Нет, Барт. Я прекрасно знала, что я делаю.
Его мощные плечи поникли, он засунул руки в карманы и смог сказать только:
– Понятно.
Несколько томительно долгих минут они молчали. Эрин тихо плакала.
– И что, этот сукин сын не хочет жениться? Гнусный подонок! Эрин, скажи только слово, и я заставлю мистера Баррета побеспокоиться на этот счет. Я знаю, кому позвонить. Ему покажут…
Эрии спрыгнула с кушетки, схватила его за плечи и стала бешено трясти. Ее лицо было мокро от слез.
– Нет! – крикнула она. – Нет! Не смей трогать его! Обещай, что не причинишь ему зла! Боже мой!
Барт ласково обнял ее и успокаивающе погладил по спине, а она, ослабев, приникла к нему.
– Ч-шш. Радость моя, успокойся. Я ничего не стану предпринимать, если ты не хочешь. – Со страхом в голосе он спросил:
– С тобой все в порядке?
Барт Стэнтон, гроза высших эшелонов власти, не боялся никого и ничего. Но плачущая женщина повергла его в совершенно беспомощное состояние.
– Да, – кивнула она, освобождаясь от его объятий, и, подняв омытые слезами глаза, сказала:
– Барт, он ничего не знает. Обещай, что ты не скажешь и ничего ему не сделаешь.
Он посмотрел на нее тем пытливым, все – понимающим взглядом, который составил ему репутацию, и медленно сказал:
– Что же это получается? Ты любишь его, да?
– Да, – без колебаний или смущения ответила она.
Он подошел к окну и посмотрел на затененный деревьями газон. Стояла ранняя весна. Все вокруг пышно зеленело, цвело, распускалось. Он с трудом высказал мысль, мучившую его:
– Я знаю твои религиозные убеждения и все такое, но, может быть, приняв в расчет все обстоятельства, ты сделаешь… мм… операцию?
Она улыбнулась той неловкости, с какой он произнес это слово, и покачала головой:
– Нет, Барт. И не только из-за моей веры. Просто я ни за что этого не сделаю.
– И ни за что не отдашь ребенка в приют. – Это был не вопрос, а утверждение. Барт заранее знал ответ.
– Ты действительно считаешь, зная мое прошлое, что я могу хотя бы подумать об этом? – мягко упрекнула она. – Нет, Барт. Я сама воспитаю своего ребенка.
Он стремительно подошел к ней и торопливо заговорил, словно мысли его обгоняли слова:
– Радость моя, выходи за меня замуж. Ну и что, что будет ребенок. Я тут наговорил лишнего… Я не имел этого в виду, я просто со зла. Милая, я так давно люблю тебя. Клянусь, ребенок для меня не имеет значения. Черт, все равно все будут думать, что он мой.
– Но мы-то не будем так думать, правда? – тихо сказала она. – Я не хочу жить во лжи, Барт. И не хочу заставлять лгать тебя.
– Я люблю тебя. Как бы там ни было.
Она вздохнула и запустила пальцы в его густые темные волосы.
– Я знаю. И все же мой ответ – нет.
Она отказала ему и стоит на своем! Барт не стал ее уговаривать, как в первый раз, – он лелеял надежду, что она скоро передумает.
Но она не передумала. Она опять любовно тронула свой живот, но тут зажужжал зуммер внутренней связи, пробудив ее от воспоминаний, этого сна наяву.
– Да, Бетти? – откликнулась она, нажимая кнопку.
– Эрин, к вам пришли. Вы сейчас свободны?
– Да. А кто там?
– Некий мистер Ланс Баррет.
XII
Сердце ее бешено застучало и остановилось. Стало нечем дышать. Она прикрыла глаза, борясь с волной головокружения, которая едва не опрокинула ее на мягкий ковер. Внешний мир словно бы соскользнул с оси и стал крениться. Наконец равновесие восстановилось: она сумела ухватиться за край стола и осторожно опустилась в кресло.
– Эрин, вы меня слышите? – донесся голос Бетти.
– А… Да.
Что же делать? Ланс здесь. Прямо за дверью. Сейчас она увидит его. Но как это вынести?
Чего он хочет? Что, если он догадается о ее положении? Как с ним говорить? Вопросы возникали один за другим, а ответов не было. Ну что ж, надо выкинуть их из головы и действовать по обстоятельствам.
– Пусть войдет, Бетти, – проговорила она спокойно. Однако ее интонации отнюдь не передавали ее чувств.
Она поправила прическу, облизала губы, разгладила платье на пополневшей груди. Он ничего не должен заметить! Но он ведь так проницателен. Натренирован па то, чтобы все видеть.
И вот он появился в двойных дубовых дверях.
Она ошиблась, думая, что ее память приукрашивает его физические достоинства. Он был еще красивее и мужественнее, чем ей запомнилось. Прическа стала чуть небрежнее, волосы чуть длиннее и светлее – выгорели под летним солнцем. Голубые глаза остались столь же яркими, выгоревшие брови резко выделялись на загорелом лице. Милые белые лучики расходились от уголков глаз – их она не помнила, но, возможно, их сделал заметными загар. Раздвоенный подбородок по-прежнему придавал ему высокомерный вид. Когда он улыбнулся, вокруг сурового рта пролегли морщины, которых не было тогда, в феврале.
Но больше всего изменилась его манера одеваться. Тогда, в феврале, она высмеивала его темные костюмы, белые рубашки и темные галстуки. Он защищался, говоря, что государственные служащие не должны привлекать к себе внимания яркими спортивными куртками и кричащими рубашками.
Теперь на нем была скромная, но элегантная светло-желтая рубашка. А вот покрой темно-коричневого пиджака был явно европейский. Бежевые брюки сидели так хорошо, что, без сомнения, были сшиты на заказ. Галстука не было: воротник рубашки был расстегнут, позволяя разглядеть золотистые завитки волос, покрывавшие его грудь.
Ее решимость держаться с приветливой отчужденностью испарилась, как только эта мужественная мощь ворвалась в утонченные женские владения. Она почувствовала себя жертвой.
– Здравствуй, Эрин, – сказал он.
Полагалось бы встать навстречу ему, пожать руку, но она боялась покинуть свое убежище за столом. Если она поднимется, он сможет обнаружить ее беременность.
– Здравствуй, Ланс, – доброжелательно отозвалась она. Губы ее дрожали, но она старалась быть сердечной – как со старым другом. – Проходи, садись. Вот так сюрприз! – Она показала на кресло у стола.
Он тоже вел себя сдержанно. Пересек комнату, окидывая ее офис цепким взглядом проницательных глаз, от которых ничто не могло укрыться.
Она останется верна мудрому решению не выходить из-за стола!
– Здесь очень красиво, Эрин, – сказал он, обводя рукой стены. – Я в восхищении.
Он улыбнулся ей, усаживаясь в кресло, и ее сердце отозвалось сумасшедшей пляской. Ослепительно-белые зубы на загорелом лице. Он был не правдоподобно хорош!
– Спасибо. Сейчас у нас не сезон. Летом в нашем деле затишье. Пока не начнется подготовка к рождественским показам, мы живем спокойно.
К тому времени у нее будет уже очень большой срок. Сможет ли она работать в таком темпе?
– Наверное, нужно было сначала позвонить, а не являться вот так, но я подумал, что лучше уж сразу увидеться.
Он дословно повторил фразу, с которой она вошла в дом Лайманов, и посмотрел на нее: помнит ли? Да, помнит. Они улыбнулись друг другу.
– И ты прав. Я рада, что ты пришел, – повторила она его тогдашний ответ.
Ланс расстегнул пиджак, и Эрин заметила:
– Ты изменился.
– В чем же?
– Манера одеваться. Она теперь не такая… строгая, как раньше.
Он уловил ее мгновенную запинку, и на его губах появилась столь памятная ей сардоническая улыбка.
– Ты хотела сказать «не такая скучная», не правда ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27