Потом на буксире отправили в район. Больше Степан никому не
сказал ни слова. Вся деревня понимала, что-то здесь кроется, но что, никто
не знал. А веселая Дуняша никак не могла взять в толк, почему Митя не
выдал ее Степану.
Но Митя никогда никого не выдавал, не хвастал победами, все хранил
про себя.
Постепенно все узнали - с ним лучше не связываться. Каждый сразу
чуял: этот пойдет до конца. Даже взрослые, крепкие мужики остерегались:
- Он же спяченный... Зря, что ли, тетка у него полоумная? Ну его к
черту, еще пырнет...
Было и это.
На восемнадцатом году отправился Митя за три села на танцы. Среди
веселья подошли к нему двое местных, подышали с двух сторон бражным духом
и спросили:
- Ты, говорят, орел?
- Ходок, говорят, первый на район? К нашим подбираешься?
Митя посмотрел по сторонам: гремела радиола, в густой пыли шаркали
подошвы. Среди многолюдья он был один.
- Пойдем, поговорим? - предложили местные.
Митя все знал наперед, но отказаться ему не позволяла гордость. Он
снял руки с испуганной партнерши, бросил ее посреди площадки и пошел в
сторону.
Он шел и чувствовал, как где-то в глубине появляется злость,
поднимается сильными толчками и устремляется тугими сгустками в голову.
Вдруг здесь, сейчас его мучительно потянуло в чистую горницу с гладкими
крашеными прохладными полами и опрятным запахом - укрыться бы там от всех
в надежном убежище, - он увидел ее так отчетливо, что даже больно стало, и
так же невыносимо он почувствовал, как надоело все ему - до смерти,
насквозь, - хоть сейчас под нож.
Провожаемые серьезными взглядами, они шли среди танцующих; все вокруг
поняли вдруг страшную, откровенную неумолимость их движения, сторонились и
давали дорогу.
Они пересекли улицу и задами вышли к большому амбару. Здесь было
пусто, просторно, тихо; кротко горел закат, дальний лес зубчато отрезал
ломоть солнца. И только там, откуда они шли, за домами и огородами, дико,
как в издевке, выла радиола.
Они подошли к амбару, местные затоптались, не зная, с чего начать.
Митя стал спиной к бревенчатой стене.
- У тебя нож есть? - спросил он у одного.
Тот растерянно посмотрел на товарища.
- Нет? Тогда возьми мой, - Митя вынул свою финку с наборной
разноцветной рукояткой, сработанную им самим в мастерских, и сунул парню в
руку.
Парень оторопело и неловко зажал нож в руке.
- Бей, - сказал Митя, расстегнул верхнюю пуговицу и подставил грудь.
Парень испуганно оглянулся. Его товарищ стоял немного сзади. Медный
закатный свет растекся по земле и окрасил копны; тень амбара рассекла
второго парня пополам, один глаз его светился на солнце, другой скрадывала
тень.
- Ты что?! - спросил второй.
- Отдай ему, - сказал Митя и мотнул головой на второго.
Первый послушно отдал нож товарищу и отступил назад.
- Да ты что?! - повторил тот, что держал теперь нож.
- Бей, - предложил снова Митя, выставляя вперед грудь.
- Мы ведь так... - вставил первый.
- Так?! А я не так! - сказал Митя, вздрагивая от ярости.
- Мы поговорить хотели, - сказал тот, что держал нож.
"А-а, пропади все оно пропадом", - подумал Митя и срывающимся от
ненависти голосом сказал:
- Не можете?! Ну, так я могу!
Он выхватил у парня нож и тут же сунул его назад.
Парень взвизгнул, смолк и в ужасе посмотрел на Митю. Потом бережно
приложил ладонь к боку, подержал и отпустил - пальцы и ладонь стали
красными.
- Кровь... - недоверчиво проговорил второй.
Несколько капель, вспыхнув, повисли на пальцах - все трое неотрывно
смотрели на них, - капли упали, пропитав землю, и оставили на ней
аккуратные темные кружочки.
Раненый, опустив голову, с медлительным любопытством рассматривал
кровь. Митя и второй парень тоже не двигались и смотрели оцепенело.
- Ты меня убить мог, - капризно сказал раненый.
Второй вдруг сорвался и побежал. Раненый повернулся и медленно побрел
за ним, изогнувшись и прижимая ладонь к боку; кровь пропитала рубаху и
брюки, тонкие струйки сочились между пальцами.
"Все. Теперь конец", - подумал Митя устало.
Ему захотелось забиться в тесное укромное место, лечь, накрыться с
головой, сжаться и застыть.
Он медленно шел по лугу, держа нож в руке, не догадываясь спрятать
его или выбросить. За спиной, за домами и огородами по-прежнему
надрывалась радиола и как бы в насмешку вопила вслед.
Митя без дороги вошел в лес. Начинались летние сумерки, под деревьями
стемнело, над лесом и на открытых местах было еще светло.
Он шел, ни о чем не думая, на память приходили какие-то слова, чьи-то
лица, мимолетно он пожалел мать, но шел он не домой, и все, что он мог
сейчас, это брести по лесу и ни о чем не думать. Иначе бы взвыть, кататься
по земле...
Постепенно стемнело. Митя не боялся ночного леса, сколько раз
возвращался со свиданий, сколько раз бродил в ожидании, - в лесу ему было
спокойнее, чем в деревне. И сейчас торопиться бы беззаботно в гости или
весело возвращаться бы, шагая по лесу, как по своему дому, - он всем телом
и кожей всегда ощущал защитную глушь окрестных лесов. Вот и нынче,
кажется, никому не достать его, не найти, - но одна мысль давила его
неодолимой тяжестью и студила ледяным холодом: сколько осталось ему быть
на воле?
Запах дыма, ленивый собачий лай и отдаленные женские голоса выдали в
лесу деревню. Тихо и неторопливо жила она посреди вечернего леса и тронула
сейчас Митю покоем и прочной безопасностью, поскребла по душе сладким
щемлением летней деревенской глуши. И все это уходило надолго, может быть
- навсегда.
Митя не знал еще, что именно такие вечера вспоминаются потом вдали от
родины, по ним ноет и болит грудь, - не знал, но сейчас в ожидании
неизбежной и строгой разлуки угадал что-то от этого чувства, хотя его
давно уже манили и влекли грохот и спешка большого мира.
Выселки, казалось, были забыты всеми на земле. Укрыться бы здесь,
притихнуть, отлежаться. Чтобы тишина и никого... Но нет, поздно, наверное,
уже рыщет погоня, и скоро встанут за спиной конвоиры.
За деревьями уютно открылись деревенские огни. Выселки спокойно
коротали вечер, ничто здесь никому не грозило, не стерегло, - пронзительно
и остро Митя завидовал сейчас всем, кто был в домах и ни о чем не
тревожился. Но легче не было от деревенского покоя, а стало холодно и
страшно. Спиной, кожей, всем телом он чувствовал неотвратимую опасность -
ближе, ближе, - и ни избавиться, ни скрыться.
Таясь, он огородами пробрался к знакомому двору, подкрался к окнам и
постучал.
- Кто там? - раздался спокойный голос Дарьи. Она подошла к окну, но
никого не увидела. - Кто там? - повторила она.
- Это я, - тихо сказал Митя.
- А-а, что ж хоронишься?
- Я человека убил, - ответил он.
Она посмотрела внимательно и впервые с того дождливого дня сказала:
- Войди.
Митя вошел в горницу. Дарья закрыла за ним дверь - стукнула щеколда,
Мите на мгновение почудилось, что он в безопасности.
Снова он был в заветном доме, второй раз - пораньше бы или вообще ни
разу.
Он сел к столу.
- Это ты меня довела, - сказал Митя.
Она молча стояла перед ним, сложив руки на горле. Два года прошло
после того летнего дождя в сенокосе, перед ней сидел другой человек.
- Меня уже ищут, наверное, - сказал он, прислушиваясь.
Но в деревне было тихо.
Дарья подошла к нему, наклонилась и поцеловала.
- Если тебя будут брать, пусть у меня, - сказала она, крепко обнимая
его.
Варвара уже знала, в чем дело, ей рассказали деревенские, бывшие на
танцах. Выслушав, она обессиленно села на лавку, не кричала, не плакала,
окаменела и сидела, как неживая.
Сима долго и неподвижно смотрела в гаснущую печь. Пламя увяло, Сима
оглянулась.
- Мы-ы-тя... - произнесла она с большим трудом.
Ей никто не ответил. Твердая, отчетливая тишина стояла в доме.
- Мы-ы-тя... - повторила она, и звук остался в тишине, как брошенный
и вдруг повисший в пустоте предмет.
Варвара сидела, не двигаясь, и невидяще смотрела перед собой.
Сима встала и побрела к двери. Ее никто не удерживал. Она вышла за
ворота, прошла несколько шагов вдоль забора и вошла в соседний двор.
Босыми ногами она бесшумно поднялась на крыльцо и неслышно вошла в сени.
Вся соседская семья мирно сидела за столом под красным абажуром,
когда вдруг распахнулась дверь, на пороге возникло и столбом застыло
длинное пальто.
- Мы-ы-тя! - натужно прокричала Сима, как будто бросила в избу
кирпич.
Все вздрогнули, а дети сжались и вцепились в стол.
- Фу ты, черт! - выругался хозяин. - Носит же образину! Нет твоего
Мити, вали отсюда!
Сима повернулась и бесшумно исчезла в темноте.
Она прошла всю деревню, и дорога, как поводырь, ввела ее в лес.
Не было видно ни зги. В кромешной темноте она бесшумно брела лесом, и
даже крепкий мужик, натолкнись сейчас на нее, мог бы пропасть от разрыва
сердца.
Ни огонька, ни звука не было на этой дороге. Где-то железом гремела
жизнь, не зная ни дня, ни ночи, здесь же даже смельчаку и сорвиголове
бывала тревожна эта дорога в одиночку, но Сима не понимала страха - в лесу
она была одним из его деревьев.
Выселки уже спали. Дарья и Митя в чутком ожидании лежали на кровати,
прислушиваясь к шорохам. Они вместе услышали, как снаружи кто-то тронул и
потянул дверь, и напряглись.
- Пришли, - замерев, прошептал Митя.
Был он сейчас маленьким робким мальчиком и ждал от Дарьи защиты.
Дарья поцеловала его и прошептала:
- Не бойся, я пойду с тобой, - она встала, оттянула щеколду и
сказала. - Входите.
Но никого не было. Потом дверь медленно отворилась, со двора потянуло
ночной свежестью, и на пороге возникла темная, неясная фигура. Дарья
зажгла свет. В дверном проеме стояла и слепо щурилась Сима.
- Мы-ы-тя! - промычала она радостно.
Это было так неожиданно, что до первых слов прошло много времени.
- Как она нашла? - спросил Митя.
- Она была тогда здесь, - ответила Дарья. - С матерью...
- Никто не знает, что я здесь. Откуда она узнала?
- Спроси, приходили за тобой?
- Она не ответит. Она ничего не понимает.
- Сима, - громко и раздельно сказала Дарья, - за Митей приходили?
Кто-нибудь домой приходил?
- Мы-ы-тя... - улыбаясь, промычала Сима.
- Сима, слушай... Я спрашиваю: за Митей приходили?! К вам, к вам
домой! - еще громче и медленнее спросила Дарья.
Но Сима продолжала тупо улыбаться и повторила:
- Мы-ы-тя...
Дарья покачала головой.
- От нее ничего не добьешься.
- Она такая с рождения.
- Как только она нашла? - задумчиво спросила Дарья, внимательно глядя
на Симу, на ее босые ноги. - Что-то она чувствует, мы не понимаем. Старухи
раньше говорили: убогие - божьи люди.
Они смотрели на нее, догадываясь, что кроется во всем этом какая-то
загадка, которую им не раскрыть. Было ли у нее некое тайное чутье,
неведомое прочим людям, или еще что - узнать они не могли.
Неожиданно Сима опустилась на пол перед кроватью, прикрыла ноги
полами пальто, как делала это дома, и уставилась на Митю. Дарья присела у
стола. Долгая тишина установилась в горнице.
- Что будем делать? - спросила Дарья, когда сидеть уже было
невмоготу.
- Не знаю, - ответил Митя.
- Придется идти домой, мать, наверное, с ума сходит, - медленно
произнесла Дарья. Он посмотрел на нее. - Вместе пойдем, - добавила она.
Варвара неподвижно сидела на прежнем месте. Она не удивилась, увидев
Дарью, ничего не сказала, только заплакала, оттаивая.
Они сидели все вместе и ждали, как на вокзале.
1 2 3 4 5