Сейчас я просто стараюсь обходить острые углы. А они все такие же острые, как тогда, когда мы говорили об этом в такси. Но я должна побороть себя – нельзя же всегда делать то, что тебе хочется. Люди ведь не могут все время вести себя так, как мне нравится. В таких отношениях, какие у меня с Бертраном, обязательно бывают скачки то вверх, то вниз. И нечего рвать и метать, надо принимать все как есть, хочется мне этого или нет. Плохо то, что все это задевает и вас.
– Обо мне не беспокойтесь, – сказал Диксон. – Поступайте, как для вас будет лучше.
– Как бы я ни поступила, все равно будет плохо, – ответила Кристина. – Очевидно, я делаю много глупостей. – Сейчас она говорила уже совсем как гувернантка, но Диксон даже не заметил этого. – Главное, я не хочу, чтобы вы считали меня легкомысленной потому, что я целовалась с вами и согласилась прийти сегодня, ну, и прочее. Я отвечаю за все свои слова, иначе я просто не сказала бы вам ничего. И не думайте, что я так вела себя просто из озорства или что теперь вы мне перестали нравиться. Это неправда, и вы не должны так думать.
– Ничего, Кристина. О том случае вы забудьте. О, вот и чай.
Официант снова возник рядом с Диксоном, держа в руках нагруженный поднос. Он опустил, вернее, почти уронил поднос, но, подхватив его на расстоянии дюйма от поверхности стола, поставил с отвратительно преувеличенной осторожностью. Выпрямившись, он послал еще одну улыбку, на этот раз Диксону, затем помедлил, как бы подчеркивая свое нежелание расставлять чайные принадлежности, и удалился, притворно хромая на одну ногу.
Кристина принялась расставлять посуду и наливать чай.
– Простите меня, Джим, – сказала она, передавая Диксону чашку. – Мне очень жаль, что все так сложилось. Хотите сандвич?
– Нет, спасибо, мне не хочется есть.
Кристина кивнула и с явным аппетитом принялась за еду. Диксона заинтересовало это традиционное отсутствие не менее традиционной чувствительности, – пожалуй, первый раз в жизни он наблюдал то, что принято считать типично женским поведением.
– В конце концов, – сказала Кристина, – у вас же есть обязательства по отношению к Маргарет, не так ли?
Он прерывисто вздохнул; хотя самое трудное в этом разговоре теоретически осталось позади, он все же нервничал – пока его еще не охватило оцепенение, которого, впрочем, не избежать.
– Да, – ответил он. – Это я и хотел вам сказать сегодня, только вы меня опередили. Я пришел сюда сказать, что, по-моему, мы не должны больше видеться из-за моих отношений с Маргарет.
– Понимаю. – Она принялась за второй сандвич.
– Дело в том, что за последние дни в наших отношениях наступил кризис. Особенно после бала.
Кристина бросила на него быстрый взгляд.
– У вас тогда была ссора?
– Да, пожалуй, можно назвать и так. А в сущности, гораздо больше, чем ссора.
– Ну вот, видите, сколько вышло неприятностей из-за того, что я потихоньку уехала с вами.
– Не говорите глупостей, Кристина, – с досадой сказал Диксон. – Можно подумать, будто все затеяли вы. Если кто-либо должен отвечать за эти неприятности, как вы изволили выразиться, то только я. Правда, я не считаю себя виноватым – так же, как и вас. Все произошло совсем естественно. И не упрекайте себя, мне это кажется наигранным.
– Простите, я, должно быть, не сумела найти подходящих слов. Но уверяю вас, ничего неискреннего я не сказала.
– Да я в этом и не сомневаюсь. Не думайте, что я на вас злюсь. Просто меня очень мучает история с Маргарет.
– Вы сильно поссорились? Что она вам сказала?
– Она наговорила Бог знает чего. Кажется, было сказано все, что можно было сказать.
– Ну, это звучит грозно. Что же, собственно, произошло?
Диксон снова вздохнул и отхлебнул чаю.
– Все это так… сложно. Боюсь, вам будет скучно слушать.
– Нисколько. Расскажите, если у вас есть желание. В конце концов теперь ваша очередь.
Улыбка, сопровождавшая эти слова, совсем сбила Диксона с толку. Неужели Кристине все это кажется смешным?
– Верно, – угрюмо произнес он. – Видите ли, тут очень многое связано с одной прошлой… историей. Маргарет порядочная девушка и нравится мне – по крайней мере нравилась бы, если бы захотела. Но я оказался связанным с нею совершенно случайно, хотя это может показаться нелепым. Когда я познакомился с нею – это было в октябре прошлого года, – у нее был роман с одним типом по имени Кэчпоул… – Диксон вкратце, но почти ничего не смягчая, рассказал историю своих отношении с Маргарет, кончая вчерашним вечером в кино. Он предложил сигарету Кристине, съевшей все, что принес официант, закурил сам и сказал: – И вот теперь все более или менее началось сначала, хотя я не испытываю особого желания объяснить, что значит «все сначала». Впрочем, это и в самом деле неясно. Кстати, она, по-моему, не знает, насколько вы меня интересуете, и вряд ли поблагодарит меня, если я ей скажу всю правду.
Кристина, избегая встречаться с ним взглядом, неумело попыхивала сигаретой.
– Как она вела себя, когда вы вчера расставались? – равнодушным тоном спросила она.
– Так же, как и весь вечер, спокойно и с виду вполне разумно. О, я знаю, это звучит как-то обидно для нее; я не хотел сказать, что… я хотел… ну, просто она ничуть не казалась взвинченной, в ней не чувствовалось такого нервного напряжения, как всегда.
– По-вашему, теперь, когда она думает, что все уладилось, она и дальше будет такой?
– Должен признаться, что я начинаю надеяться… – Эта высказанная вслух надежда внезапно показалась ему смехотворно наивной. – Впрочем, не знаю. Вообще это не так уж важно.
– У меня такое впечатление, будто эта история доставляет вам мало радости.
– В самом деле? Да, это, конечно, нелегко.
– И вряд ли вам будет легче, не так ли? – Диксон, уязвленный этим вопросом, промолчал, и Кристина продолжала, стряхивая пепел на блюдце: – Наверное, вам неприятно это слышать, но ведь вы сами должны понимать, что ни вы, ни она не будете счастливы вместе.
Диксон старался подавить раздражение.
– Да, пожалуй, но тут уж ничего не поделаешь. Разойтись мы тоже не можем, вот и все.
– Ну и что же вы намерены предпринять? Обручитесь с ней или как?
С таким же любопытством несколько недель назад она расспрашивала его, много ли он пьет.
– Не знаю, – сухо ответил Диксон, стараясь не думать о перспективе помолвки с Маргарет, – возможно, если все пойдет и дальше так.
Кристина, казалось, не замечала враждебных ноток в его голосе. Повернувшись на стуле, она оглядела зал и сказала наставительным тоном:
– Похоже, что мы с вами уже пристроены. В конце концов это совсем неплохо.
Безапелляционность этого неуместного замечания окончательно взбесила Диксона, и он запальчиво сказал:
– Да, если разобраться, то мы с вами стоим друг друга. Вы намерены продолжать ваш маленький роман с Бертраном, ибо, по-вашему, несмотря на неизбежный риск, это, в общем, гораздо надежнее, чем связывать свою судьбу со мной. Вы знаете, каких подвохов можно ждать от него, но вам неизвестно, на какие подвохи способен я. А я остаюсь с Маргарет потому, что у меня не хватает духа предоставить ей самой заботиться о себе, и я не делаю того, чего хочу, потому что боюсь… Скучная, мелочная осторожность – вот в чем грешны мы оба; это даже нельзя назвать верностью Первому номеру. – Он поглядел на Кристину с легким презрением и был неприятно поражен, увидев в ее глазах то же самое. – Вот так-то, и – что хуже всего – при этом я буду вести себя по-прежнему. Видите, как мало толку оттого, что знаешь цену своему поведению.
Почему-то при последних словах он подумал, что мог бы в одну минуту уничтожить привязанность Кристины к Бертрану; стоит только рассказать ей то, что он услышал от Кэрол. Но Кристина, наверное, и без него все знает, быть может, она настолько увлечена Бертраном, что не порвет с ним даже из-за этого и скорее согласится делить его с другой, чем отказаться от него. Но как бы то ни было, что она подумает о нем, Диксоне, если он сейчас заговорит на эту тему? Нет, надо выкинуть это из головы. Очевидно, ему так никогда и не представится удобного случая разоблачить Бертрана перед кем бы то ни было, и это огромная несправедливость, если принять во внимание, как честно он держал язык за зубами и как долго ждал подходящего момента.
Кристина сидела, склонив голову – как пушисты ее волосы! – над блюдцем, в котором тушила сигарету.
– Мне кажется, вы делаете из мухи слона. Между нами не произошло ничего такого, о чем стоило бы говорить, – сказала она, не поднимая лица.
– Согласен, но это не повод…
Кристина взглянула ему в глаза, покраснела, и он сразу умолк.
– По-моему, вы говорите просто глупости, – сказала она с чуть заметными интонациями кокни, которые Диксон и прежде иногда у нее улавливал. – Вы, как видно, считаете, что можете что-то этим доказать. Конечно, вы правы насчет нас с вами; но вы говорите так, будто мы только так и поступаем. А не думаете ли вы, что люди по доброй воле совершают некоторые поступки: потому что они хотят сделать так, чтобы было лучше? Не понимаю, зачем называть стремление выбрать наилучший путь осторожностью и даже трусостью? Поступать так, как требует долг, иногда ужасно тяжело, но это вовсе не значит, что это неправильно. Судя по некоторым вашим словам, вы, кажется, думаете, что я живу с Бертраном. Плохо же вы знаете женщин! И раз вы так думаете, неудивительно, что вам нелегко! Вы из той породы людей, которые никогда не бывают счастливы, как бы они ни поступали. Пожалуй, я пойду, Джим, нет никакого смысла…
– Нет, не уходите, – вдруг взмолился Диксон. События развертывались слишком быстро для него. – Не сердитесь, посидите еще минутку.
– Я не сержусь. Просто мне все это уже надоело.
– Мне тоже.
– Четыре шиллинга, – заявил официант, вырастая рядом с Диксоном. В первый раз они услышали его голос, наводивший на мысль, что у этого малого во рту недожеванная конфета.
Порывшись в карманах, Диксон вытащил две полукроны. Он обрадовался, что их прервали, – по крайней мере он мог восстановить душевное равновесие.
– Так как же, будем мы видеться или нет? – спросил он, когда официант удалился.
– Один раз, во всяком случае, увидимся. Я буду на вашей лекции, а до того – на приеме у декана.
– Господи, Кристина, не ходите! Вы умрете от скуки! И как это вы попались?
– Декан пригласил дядю Джулиуса, а тот по своей деликатности обещал прийти и теперь непременно хочет, чтобы я пошла с ним.
– Странно.
– По его словам, он очень ждет встречи с вами.
– Почему вдруг? Ведь мы с ним не сказали и двух слов.
– Не знаю, но он мне так заявил. И не спрашивайте меня, в чем тут дело.
– Значит, я увижу вас только издали. Что ж, это даже хорошо.
– Нет, это совсем не хорошо, – сказала Кристина вдруг изменившимся голосом. – Что же тут хорошего? Удивительно весело стоять как примерная девочка и беседовать с Бертраном, дядей Джулиусом и остальными! О да, я буду веселиться вовсю, большое вам спасибо. Это невыносимо!
Она встала, и Диксон, не зная, что сказать, тоже поднялся.
– Нет, с меня довольно. На этот раз я действительно ухожу. Спасибо за чай.
– Дайте мне ваш адрес, Кристина.
Ее карие глаза под темными бровями вдруг расширились; она взглянула на него с презрением.
– Это совершенно ни к чему. Зачем он вам?
– Я буду думать, что мы видимся не в последний раз.
– А для чего вам так думать? – Кристина быстро проскользнула мимо него и, не оглянувшись, вышла из зала.
Диксон сел за столик и снова закурил, прихлебывая остывший чай.
Он никогда не представлял себе, что человек, так удачно совершивший задуманное, может испытывать чувство жестокого поражения и собственной никчемности. У него мелькнула мысль, что, будь у Кристины внешность Маргарет, а у Маргарет – внешность Кристины, ему было бы сейчас куда легче. Но это совершенная бессмыслица: Маргарет с фигурой и лицом Кристины была бы уже не Маргарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Обо мне не беспокойтесь, – сказал Диксон. – Поступайте, как для вас будет лучше.
– Как бы я ни поступила, все равно будет плохо, – ответила Кристина. – Очевидно, я делаю много глупостей. – Сейчас она говорила уже совсем как гувернантка, но Диксон даже не заметил этого. – Главное, я не хочу, чтобы вы считали меня легкомысленной потому, что я целовалась с вами и согласилась прийти сегодня, ну, и прочее. Я отвечаю за все свои слова, иначе я просто не сказала бы вам ничего. И не думайте, что я так вела себя просто из озорства или что теперь вы мне перестали нравиться. Это неправда, и вы не должны так думать.
– Ничего, Кристина. О том случае вы забудьте. О, вот и чай.
Официант снова возник рядом с Диксоном, держа в руках нагруженный поднос. Он опустил, вернее, почти уронил поднос, но, подхватив его на расстоянии дюйма от поверхности стола, поставил с отвратительно преувеличенной осторожностью. Выпрямившись, он послал еще одну улыбку, на этот раз Диксону, затем помедлил, как бы подчеркивая свое нежелание расставлять чайные принадлежности, и удалился, притворно хромая на одну ногу.
Кристина принялась расставлять посуду и наливать чай.
– Простите меня, Джим, – сказала она, передавая Диксону чашку. – Мне очень жаль, что все так сложилось. Хотите сандвич?
– Нет, спасибо, мне не хочется есть.
Кристина кивнула и с явным аппетитом принялась за еду. Диксона заинтересовало это традиционное отсутствие не менее традиционной чувствительности, – пожалуй, первый раз в жизни он наблюдал то, что принято считать типично женским поведением.
– В конце концов, – сказала Кристина, – у вас же есть обязательства по отношению к Маргарет, не так ли?
Он прерывисто вздохнул; хотя самое трудное в этом разговоре теоретически осталось позади, он все же нервничал – пока его еще не охватило оцепенение, которого, впрочем, не избежать.
– Да, – ответил он. – Это я и хотел вам сказать сегодня, только вы меня опередили. Я пришел сюда сказать, что, по-моему, мы не должны больше видеться из-за моих отношений с Маргарет.
– Понимаю. – Она принялась за второй сандвич.
– Дело в том, что за последние дни в наших отношениях наступил кризис. Особенно после бала.
Кристина бросила на него быстрый взгляд.
– У вас тогда была ссора?
– Да, пожалуй, можно назвать и так. А в сущности, гораздо больше, чем ссора.
– Ну вот, видите, сколько вышло неприятностей из-за того, что я потихоньку уехала с вами.
– Не говорите глупостей, Кристина, – с досадой сказал Диксон. – Можно подумать, будто все затеяли вы. Если кто-либо должен отвечать за эти неприятности, как вы изволили выразиться, то только я. Правда, я не считаю себя виноватым – так же, как и вас. Все произошло совсем естественно. И не упрекайте себя, мне это кажется наигранным.
– Простите, я, должно быть, не сумела найти подходящих слов. Но уверяю вас, ничего неискреннего я не сказала.
– Да я в этом и не сомневаюсь. Не думайте, что я на вас злюсь. Просто меня очень мучает история с Маргарет.
– Вы сильно поссорились? Что она вам сказала?
– Она наговорила Бог знает чего. Кажется, было сказано все, что можно было сказать.
– Ну, это звучит грозно. Что же, собственно, произошло?
Диксон снова вздохнул и отхлебнул чаю.
– Все это так… сложно. Боюсь, вам будет скучно слушать.
– Нисколько. Расскажите, если у вас есть желание. В конце концов теперь ваша очередь.
Улыбка, сопровождавшая эти слова, совсем сбила Диксона с толку. Неужели Кристине все это кажется смешным?
– Верно, – угрюмо произнес он. – Видите ли, тут очень многое связано с одной прошлой… историей. Маргарет порядочная девушка и нравится мне – по крайней мере нравилась бы, если бы захотела. Но я оказался связанным с нею совершенно случайно, хотя это может показаться нелепым. Когда я познакомился с нею – это было в октябре прошлого года, – у нее был роман с одним типом по имени Кэчпоул… – Диксон вкратце, но почти ничего не смягчая, рассказал историю своих отношении с Маргарет, кончая вчерашним вечером в кино. Он предложил сигарету Кристине, съевшей все, что принес официант, закурил сам и сказал: – И вот теперь все более или менее началось сначала, хотя я не испытываю особого желания объяснить, что значит «все сначала». Впрочем, это и в самом деле неясно. Кстати, она, по-моему, не знает, насколько вы меня интересуете, и вряд ли поблагодарит меня, если я ей скажу всю правду.
Кристина, избегая встречаться с ним взглядом, неумело попыхивала сигаретой.
– Как она вела себя, когда вы вчера расставались? – равнодушным тоном спросила она.
– Так же, как и весь вечер, спокойно и с виду вполне разумно. О, я знаю, это звучит как-то обидно для нее; я не хотел сказать, что… я хотел… ну, просто она ничуть не казалась взвинченной, в ней не чувствовалось такого нервного напряжения, как всегда.
– По-вашему, теперь, когда она думает, что все уладилось, она и дальше будет такой?
– Должен признаться, что я начинаю надеяться… – Эта высказанная вслух надежда внезапно показалась ему смехотворно наивной. – Впрочем, не знаю. Вообще это не так уж важно.
– У меня такое впечатление, будто эта история доставляет вам мало радости.
– В самом деле? Да, это, конечно, нелегко.
– И вряд ли вам будет легче, не так ли? – Диксон, уязвленный этим вопросом, промолчал, и Кристина продолжала, стряхивая пепел на блюдце: – Наверное, вам неприятно это слышать, но ведь вы сами должны понимать, что ни вы, ни она не будете счастливы вместе.
Диксон старался подавить раздражение.
– Да, пожалуй, но тут уж ничего не поделаешь. Разойтись мы тоже не можем, вот и все.
– Ну и что же вы намерены предпринять? Обручитесь с ней или как?
С таким же любопытством несколько недель назад она расспрашивала его, много ли он пьет.
– Не знаю, – сухо ответил Диксон, стараясь не думать о перспективе помолвки с Маргарет, – возможно, если все пойдет и дальше так.
Кристина, казалось, не замечала враждебных ноток в его голосе. Повернувшись на стуле, она оглядела зал и сказала наставительным тоном:
– Похоже, что мы с вами уже пристроены. В конце концов это совсем неплохо.
Безапелляционность этого неуместного замечания окончательно взбесила Диксона, и он запальчиво сказал:
– Да, если разобраться, то мы с вами стоим друг друга. Вы намерены продолжать ваш маленький роман с Бертраном, ибо, по-вашему, несмотря на неизбежный риск, это, в общем, гораздо надежнее, чем связывать свою судьбу со мной. Вы знаете, каких подвохов можно ждать от него, но вам неизвестно, на какие подвохи способен я. А я остаюсь с Маргарет потому, что у меня не хватает духа предоставить ей самой заботиться о себе, и я не делаю того, чего хочу, потому что боюсь… Скучная, мелочная осторожность – вот в чем грешны мы оба; это даже нельзя назвать верностью Первому номеру. – Он поглядел на Кристину с легким презрением и был неприятно поражен, увидев в ее глазах то же самое. – Вот так-то, и – что хуже всего – при этом я буду вести себя по-прежнему. Видите, как мало толку оттого, что знаешь цену своему поведению.
Почему-то при последних словах он подумал, что мог бы в одну минуту уничтожить привязанность Кристины к Бертрану; стоит только рассказать ей то, что он услышал от Кэрол. Но Кристина, наверное, и без него все знает, быть может, она настолько увлечена Бертраном, что не порвет с ним даже из-за этого и скорее согласится делить его с другой, чем отказаться от него. Но как бы то ни было, что она подумает о нем, Диксоне, если он сейчас заговорит на эту тему? Нет, надо выкинуть это из головы. Очевидно, ему так никогда и не представится удобного случая разоблачить Бертрана перед кем бы то ни было, и это огромная несправедливость, если принять во внимание, как честно он держал язык за зубами и как долго ждал подходящего момента.
Кристина сидела, склонив голову – как пушисты ее волосы! – над блюдцем, в котором тушила сигарету.
– Мне кажется, вы делаете из мухи слона. Между нами не произошло ничего такого, о чем стоило бы говорить, – сказала она, не поднимая лица.
– Согласен, но это не повод…
Кристина взглянула ему в глаза, покраснела, и он сразу умолк.
– По-моему, вы говорите просто глупости, – сказала она с чуть заметными интонациями кокни, которые Диксон и прежде иногда у нее улавливал. – Вы, как видно, считаете, что можете что-то этим доказать. Конечно, вы правы насчет нас с вами; но вы говорите так, будто мы только так и поступаем. А не думаете ли вы, что люди по доброй воле совершают некоторые поступки: потому что они хотят сделать так, чтобы было лучше? Не понимаю, зачем называть стремление выбрать наилучший путь осторожностью и даже трусостью? Поступать так, как требует долг, иногда ужасно тяжело, но это вовсе не значит, что это неправильно. Судя по некоторым вашим словам, вы, кажется, думаете, что я живу с Бертраном. Плохо же вы знаете женщин! И раз вы так думаете, неудивительно, что вам нелегко! Вы из той породы людей, которые никогда не бывают счастливы, как бы они ни поступали. Пожалуй, я пойду, Джим, нет никакого смысла…
– Нет, не уходите, – вдруг взмолился Диксон. События развертывались слишком быстро для него. – Не сердитесь, посидите еще минутку.
– Я не сержусь. Просто мне все это уже надоело.
– Мне тоже.
– Четыре шиллинга, – заявил официант, вырастая рядом с Диксоном. В первый раз они услышали его голос, наводивший на мысль, что у этого малого во рту недожеванная конфета.
Порывшись в карманах, Диксон вытащил две полукроны. Он обрадовался, что их прервали, – по крайней мере он мог восстановить душевное равновесие.
– Так как же, будем мы видеться или нет? – спросил он, когда официант удалился.
– Один раз, во всяком случае, увидимся. Я буду на вашей лекции, а до того – на приеме у декана.
– Господи, Кристина, не ходите! Вы умрете от скуки! И как это вы попались?
– Декан пригласил дядю Джулиуса, а тот по своей деликатности обещал прийти и теперь непременно хочет, чтобы я пошла с ним.
– Странно.
– По его словам, он очень ждет встречи с вами.
– Почему вдруг? Ведь мы с ним не сказали и двух слов.
– Не знаю, но он мне так заявил. И не спрашивайте меня, в чем тут дело.
– Значит, я увижу вас только издали. Что ж, это даже хорошо.
– Нет, это совсем не хорошо, – сказала Кристина вдруг изменившимся голосом. – Что же тут хорошего? Удивительно весело стоять как примерная девочка и беседовать с Бертраном, дядей Джулиусом и остальными! О да, я буду веселиться вовсю, большое вам спасибо. Это невыносимо!
Она встала, и Диксон, не зная, что сказать, тоже поднялся.
– Нет, с меня довольно. На этот раз я действительно ухожу. Спасибо за чай.
– Дайте мне ваш адрес, Кристина.
Ее карие глаза под темными бровями вдруг расширились; она взглянула на него с презрением.
– Это совершенно ни к чему. Зачем он вам?
– Я буду думать, что мы видимся не в последний раз.
– А для чего вам так думать? – Кристина быстро проскользнула мимо него и, не оглянувшись, вышла из зала.
Диксон сел за столик и снова закурил, прихлебывая остывший чай.
Он никогда не представлял себе, что человек, так удачно совершивший задуманное, может испытывать чувство жестокого поражения и собственной никчемности. У него мелькнула мысль, что, будь у Кристины внешность Маргарет, а у Маргарет – внешность Кристины, ему было бы сейчас куда легче. Но это совершенная бессмыслица: Маргарет с фигурой и лицом Кристины была бы уже не Маргарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46