Женский голос потерял присущую мелодичность, сделался резким, отрывистым, требовательным.
— Не знаю — возил на стройку обед… Наверно, Добято решил отставить охоту, собирается домой. Вот и узнает, как добираться до станции…
Собеседники заговорили тихо, почти шопотом. Странная беседа между больным и знахаркой, когда женщина больше интересуется постояльцем, нежели симптомами заболевания пациента. Динь-динь-динь — звенели мелодичные колокольчик, бум-бум-бум — отвечал ему мужской «колокол».
Наконец, Козелков, в сопровождении «колдуньи», вышел из кухни с баночкой мази в руке. Сыщика не заметил.
— Все сделаю, как ты сказала, — пообещал он. — Через три дня снова загляну. За мазью, — хрипло рассмеялся он, будто в обычном словечке «мазь» таится нечто смешное.
После ухода пациента Александра начала рыться в подвешенных пучках трав, перебирать на столе коренья. Видимо, готовила следующую «начинку» для зловонного котла, стоящего на огне.
Добято покинул свое укрытие.
При виде постояльца женщина не растерялась, не покраснела. Будто только что не разговаривала с ротным старшиной о времяпровождении квартиранта, не интересвалась его планами.
— Рановато пошабашили, Тарас Викторович, — сложив полные руки под высокой грудью, насмешливо проговорила она. — Небось, проголодались? Ведь с утра куска хлеба не с»ели?… Умывайтесь, сейчас покормлю.
— Спасибо, не откажусь…
Традиционная деревенская сценка: усталый муж-добытчик возвратился с работы, умывается рядом с колодцем; заботливая супруга поливает ему на руки, на крутой затылок, наготове держит махровое полотенце, ласково прикасается к мужней голове, плечам…
Было такое в его жизни, уже было! Молоденькая хохотушка с необычным ласковым именем Марийка увлекла оперативника уголовного розыска. Да так увлекла — никакими силами не оторвать! Всего-навсего за две сумасшедшие ночи покорила, заставила забыть и о службе, и о родителях, и вообще об окружающем их мире.
Два месяца неземного счастья! Оперативник жил, работал, передвигался, будто во сне, единственное желание поскорей оказаться дома, услышать несмолкаемое пение жены, окунуться, будто в омут, в её насмешливые глаза.
Потом что-то нарушилось. Появилась непонятная отчужденность, закрылись ранее распахнутые об»ятия. Марийка перестала петь. Вместо ласковых интонаций — скрипучие звуки, вместо женской заботы — равнодушие, сменяемое откровенной злостью. Жена даже внешне изменилась — стала похожей на оттощавшую по весне волчицу, злобную, ехидную. Ни одного человеческого слова — грязные ошметки ругани, по любому поводу и без повода — всегдашнее ворчание.
Семейная жизнь превратилась в каторгу, от незаслуженных упреков и неженской ругани на душе появились кровоточащие ссадины. Не раз и не два сыщик хотел покинуть опостылевшую квартиру, снять комнатушку в области и зажить холостяком.
«Бегству» препятствовали две причины. Первая, друзья и просто знакомые — что они подумают о изменнике, бросившем на произвол судьбы больную, слабую женщину? Вторая — как будет жить Марийка, никогда нигде не работавшая, не имеющая никаких сбережений?
Незадолго перед от»ездом на Дальний Восток все же решился — сбежал, оставив квартиру с мебелью и нажитым барахлом, выложив на стол все деньги, снятые со счета в сбербанке.
И вот, кажется, наступила в его жизни «вторая молодость»…
— Тарас Викторович, хватит умываться — голубцы простынут! — с доброй насмешкой прикрикнула «колдунья», отставив в сторону ковш и набрасывая на мокрую голову постояльца полотенце. — Наверно, вы, как и я, тоже любите пополоскаться в прохладной водичке… Однажды гостила у подруги в Уссурийске — цельный день не вылезала из ванны… В тайге, конечно, ни ванны, ни городских удобств, но два раза в неделю накипячу воду и засяду на пару часиков в бадью — отмокаю…
Добято представил себе «отмокающую» нагую Сашеньку и вдруг захлебнулся от прихлынувшего к сердцу желания. С плеч будто свалились двадцать лет из сорока прожитых, мускулы напряглись, дыхание сделалось прерывистым, горячим… Действительно, «вторая молодость»!
Кажется, Александра поняла состояние жильца — покраснела, отвернулась. И — убежала в дом.
— Голубцы простынут! — ещё раз напомнила она с веранды.
Странно, как только женщина скрылась в доме, мускулы Тарасика ослабли, дыхание пришло в норму. Колдунья, настоящая колдунья, с ожесточением подумал он, до боли растирая тело жестким полотенцем. Пытается затуманить сыщику мозги, вытравить из них возможные подозрения… Не получится, дорогая красотка, не надейся!
Добято вошел на кухню настороженный, ожесточенный. Александра бросила на него недоумевающий взгляд: что с вами, дескать, произошло, откуда взялось на лице жесткое выражение, сурово поджатые губы?
— Где мой попутчик?
— Серафим? Вы же собираетесь утречком на охоту, вот и подался он к местным добытчикам за советами. Куда направиться за тетеревами да белками… Сейчас ведь охота ещё запрещена — не зима, чай, — нарветесь на инспектора — всадит штраф, отберет ружьишки. А охотники знают, где безопасней пострелять, где в случае чего укрыться.
Успокоившийся сыщик попытался взять из рук Сашеньки ухват с чугунком, помочь ей донести его до стола, на котором уже приготовлена подставка. Случайно прикоснулся к упругой груди и недавнее, подавленное им, желание снова прихлынуло к сердцу, затуманило мозги.
Покрасневшая женщина часто задышала, приоткрыла пухлые губки. Но с»умела справиться с волнением быстрей Тарасика.
— Садитесь, Тарас Викторович… Вы мне только мешаете. Да и не положено мужчине заниматься бабьими делами… Ваши обязанности — добывать, обеспечивать…
— Почему? К примеру, вы ведь тоже ходите на охоту…
— Моя «охота» — грибы да коренья…
— А ружье для чего? Корни из земли выкапывать?
Александра внимательно вгляделась в лицо собеседника. Так внимательно, что у того снова, в который уже раз, кровь бросилась в голову.
— Ружьишко? От недобрых людей. Раньше в тайге было безопасно и покойно, зверей я никогда не боялась и не боюсь — они на человека не бросятся. А нынче то зеки сбегут с зоны, то шалят местные бандюги. Вот и приходится ходить по тайге вооруженной…
Казалось бы, все логично, все — в рифму. И все-таки, в коротких промежутках между приступами мужского желания, Добято мучительно пытался нащупать истинные мысли женщины. Причина — в случайно подслушанном обрывке беседы между знахаркой и ротным старшиной. Который, по мнению Зосимова, сдружился с исчезнувшим командиром роты.
Версия, ранее отвергнутая, снова выплыла на свет Божий. Схватка с коротконогим бандитом могла быть заранее оговоренной и отрепетированной.
После сытного застолья, с удовольствием отведав сочные голубцы, сыщик почувствовал необычную слабость. Глаза сами собой закрывались, впору под веки ставить подпорки. В голове — какой-то туман, то блестящий, то мрачный.
Александра поставила на веранде раскладушку, покрыла её мягким матрасиком, в изголовье бросила духмянную подушку.
— Почему казак гладок — поел да набок, — посмеялась она. — Вот и вы прилягте, пусть жирок завяжется, а то кости вот-вот кожу продырявят.
— Неудобно, — поежился Добято. — Не привык. Вы станете посуду мыть, по хозяйству заниматься, а я — отдыхать?
— Такое уж Божье установление… Кому сказано ложиться? Сами устроитесь или силком заставить?
Тарас Викторович представил себе, как женщина станет укладывать его на раскладушку, как её нежные руки невесомо лягут на его грудь. Удержится ли он, чтобы не обнять красавицу, не привлечь к себе? Наверно, не сработает хваленная сила воли… Вдруг Сашенька не покорится — отвесит нахалу звонкую пощечину…
Добято поторопился занять указанное ему место. Александра заботливо укрыла его теплым одеялом, подоткнула с боков. Тарасик заметил — женщина старается не дотрагиваться до него. Интересно, за кого она больше бояится — за мужчину или за себя?
Охватившая Тарасика разнеженность так и не помогла — он не уснул. Лежал, прислушиваясь к звукам, долетаюшим из дома, по детски прижмуривался, притворялся спящим, когда хозяйка выглядывала на веранду. И счастливо улыбался. За последние десять лет он отвык от женской заботы, приучился ухаживать за собой сам. Убирался, стирал, готовил еду, засыпал и просыпался.
И вдруг сейчас его охватил блаженый покой главы семьи, которого по настоящему любят и уважают…
Прапорщик вернулся затемно. Веселый, разговорчивый.
— Все вызнал, Тарас Викторович. Пойдем с вами к Бесовой сопке. Там, говорят, тетерева десятками бродят, белки на мушки прыгают… Жаль только, главного советчика не застал — Васька Чудаков отправился с обходом. Оглядеть свою лесную епархию… Голоден я, хозяюшка, будто весенний волчина.
— Мой руки, «волчина», а я пока разогрею голубчики, полью их сметанкой… Ежели имеется желание, можешь с»есть тарелку борща — наваристый получился, ароматный.
Забота Александры о другом мужчине — неприятна и болезненна. Мысленно Тарасик успел привыкнуть к мысли о том, что полюбившаяся женщина — его собственность. И вдруг она ухаживает за жирным прапорщиком: сливает ему на руки, нарезает крупными ломтями хлеб, разогревает и подает голубцы… Легко ли видеть такое?
Ревность породила гнев. Добято поднялся с раскладушки, подошел к окну и повернулся к обеденному столу спиной. Поэтому он не заметил всепонимающей ласковой улыбки Сашеньки, укоризненное покачивание головой. Дескать, милый дурачек, ничего-то ты не понимаешь, к чему так себя терзать.
Торопливо умывшись, прапорщик с аппетитом с»ел горшок борща, голубцы, сыто потянулся. И полез по лестнице на мансарду.
— Почему казак гладок — поел да набок, — снова не без ехидства пропела Александра. — Советую и вам, Тарас Викторович, последовать его примеру. Больно уж нездоровый у вас вид… Выпейте столовую ложку вот этого отвара — до самого утра не проснетесь… Не бойтесь — разбужу.
— Я ведь уже отдыхал, — заикнулся было Добято.
— Какой там отдых? К тому же, вы не спали — о чем-то своем думали… Признайтесь, семью вспоминали, детишек?
Добято уже открыл рот, чтобы грохнуть: нет у меня никого, ни жены, ни детей, одинок, но во время спохватился. По наблюдениям и рассказам все мужики, едва выедут за семафор, становятся неженатыми, одинокими, которых необходимо пожалеть, пригреть… Вдруг Сащенька то же вообразит?
— Никого не вспоминал, — с напускной суровостью буркнул он. — Просто думал. Ни о чем.
— Вот выпейте отварчика, ложитесь на правый бочок, кулачок под щечку и думайте на здоровье…
Пришлось покориться. Добято послушно проглотил терпкий отвар, забрался на верхотуру и растянулся на застеленной чистым бельем раскладушке. Рядом на такой же раскладушке отчаянно храпел прапорщик. От дымохода волнами плыло тепло.
Столовая ложка колдовского отвара сделала свое дело — сыщик, едва прикоснувшись к подушке, провалился в сон, будто в черный омут…
Проснулся он часа в два ночи. Полежал, чутко вслушиваясь в тишину, но нескончаемый храп Толкунова заглушал все звуки: стук мокрой ветки в окошко, поскрипывание старого дома, шелест мышей, безбоязненно разгуливающих по полу… Спать не хочется, выпитое снотворное перестало действовать… Покурить, что ли на свежем воздухе? Авось, после прогулки вернется пропавший сон?
Осторожно, стараясь не разбудить Серафима, Добято набросил на голое тело теплую куртку, добрался до лестницы, нащупал гладкие перила, спустился на первый этаж. Сейчас отопрет наружную дверь, выйдет на веранду — покурит, подумает…
— Кто там?
На пороге боковушки — тонкая женская фигура в длинной, до пят, рубахе.
— Не пугайтесь, это — я.
— Тарас Викторович? Не спится?
Тарасик не ответил. Непроизвольно шагнул вперед, обнял женщину, мягко привлек её к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38