Ну, а теперь можно и по маленькой...
Верзила, по прозвищу Шварцнеггер, или попросту Шварц, разлил коньяк. Мужчина с видом знатока посмотрел его на цвет и пригубил рюмку. Ребята выпили без церемоний. Мужчина допил коньяк и встал.
-- Дальше вы без меня продолжайте. Как выйти на мужика, сообщу после. Контрольные звонки каждый день в двадцать три ноль-ноль. Гуд бай, орелики.
Семен проводил его мрачным взглядом и передразнил:
-- В двадцать три ноль-ноль! Как выйти -- сообщу! Не деритесь! Не фулюганьте! Водку не пьянствуйте! Тьфу, шестерка, а корчит короля... Наливай, Шварц, поехали!
Лемешонок сидел за кухонным столом и пил чай. Жена, Светлана, просматривала заголовки газеты и ждала, когда он закончит свое традиционное чаепитие и можно будет убрать со стола и идти спать. Из комнаты иногда доносились храп и стоны спящего сына.
Жена отложила газету.
-- Надо же, в такой день напился...
Лемешонок поперхнулся горячим чаем, разлил его, чертыхнулся.
-- В какой такой день? А в другие дни можно? Какой такой особенный день?
Он понимал, о каком дне говорила жена, сам ждал его, чтобы придти домой, небрежно вывалить на стол перед сыном и женой эти пачки денег и душевно потолковать о планах, о будущих подарках, покупках... Да мало ли о чем можно помечтать в такой день. Вот он пришел и что же? Вместо торжественной встречи дома -- все, как обычно, в машине -- пьяный сын... И вся радость от этих денег уплыла, растаяла.
-- Ты знала, что он так пьет? Без меня, пока я на ферме?
-- Знала, не знала... Какая разница? Все равно его не переделаешь, поздно. И нечего из себя Макаренко или Кашпировского разыгрывать. Ему не педагогика или внушение нужно, а больница. Пусть лечат.
-- Значит знала... Меня неделями дома не бывает, а ты ... хоть бы сказала.
-- Сказала бы, а ты раз-два, поговорил с ним и -- готово! Пить бросил. Ты лучше в сарай загляни, сколько там посуды.
-- А может и ты ему компанию составляла?
-- Составляла... не часто, правда... А что делать вечерами-то? До поселка пять километров, кроме телевизора и посмотреть некуда -- деревья, сараи, грязь... У него хоть водка есть, а у меня что? Сижу здесь не жена и не холостячка. А ты в последние месяцы раз в неделю приедешь чуть живой и спать.
И опять Лемешонок понимал, что жена права, что это не жизнь, о которой он мечтал, и о которой говорил Светлане перед женитьбой. Эх, pебята, все не так. Все не так, ребята!
Светлана замолчала, тоже задумалась и думали они, как видно, об одном и том же: как получилось, что сидят они за одним столом, спят в одной постели, а живут как бы в параллельных мирах и общаются только па случаю. Светлана в который раз упрекнула себя в том, что в последнее время любовь и уважение к мужу все чаще уступают место неожиданной злости и раздражительности. Правда, это быстро проходило и она снова была мягкой и доброй, как всегда. Сегодня у нее было с утра приподнятое настроение, но пьяный Алексей все перевернул... Снова ощутив раздражение, она оставила посуду невымытой и молча ушла из кухни.
Павел Андреевич жадно курил. Сигарета попалась дрянная, все время гасла и он, со злостью ткнув ее в пепельницу с надписью "Сайгон", неожиданно громко сказал:
-- Завтра, все завтра!
Утром Алексей чувствовал себя плохо, хуже не бывает. Похмелье не было для него новым ощущением, но то, что он начисто забыл, как вчера попал домой и что вообще произошло во всей второй половине вчерашнего дня звенело в нем громкой тревогой. Организм желал пива или хотя бы чего-то мокрого. Алексей встал, прислушался. Отец и мачеха, как он называл про себя Светлану, видимо, еще спали. За окнами начинался рассвет и в кухне было достаточно светло, чтобы не зажигать свет. Кружка воды несколько ослабила великую сушь и слегка прояснила мозги.
Вспыхнувшая спичка заставила его вздрогнуть -- в дверях стоял отец.
-- Ну и нервы у тебя, спичкой напугать можно... Садись, потолкуем, пока одни.
Алексей налил еще одну кружку воды, поставил перед собой и присел. Отец подошел к шкафчику, далеко запустил туда руку и извлек недопитую четвертинку. Как ни хотелось Алексею опохмелиться, ни на что на свете он не хотел сейчас этой водки, которую отец вылил в стакан и поставил на стол.
-- Ты что, батя...
Павел прикурил погасшую сигарету и, не глядя на сына, жестом показал, пей.
Не сводя с отца глаз, Алексей, разрываясь между стыдом и желанием выпить, все-таки залпом опрокинул водку и жадно припал к кружке с водой. На отца он старался не смотреть. Павел сделал несколько затяжек и поднял голову.
-- Ты запомни эту водку...
Что-то незнакомое в тоне отца прервало начавшуюся было легкую эйфорию и он вдруг понял, скорее просто почувствовал, как даются сейчас слова отцу. Павел смотрел на сына прямо, но тот ощущал, что взгляд отца проходит сквозь него и видит сейчас на его, Алешку, а что-то совсем иное, известное только ему одному.
Я ПОМНЮ вкус той гнусной вьетнамской водки под названием "лиамой", ведь выкушал почти полную бутылку, и вкус тех переспелых бананов, которыми пытался уничтожить отвратительный ее вкус и запах. Помню ту жару и ручьи пота, лившиеся под рубашкой не переставая...
Вчера нас вывезла из джунглей "вертушка": двоих мертвых и трех полуживых. Мертвые уместились в картонной коробке от апельсинов, завернутой в полиэтилен. Эдька уже был в госпитале, а мы со Славкой напились... Славка уже лежал под кустиком, вздрагивая во сне и продолжая держать за горлышко глиняную бутылку из-под водки. Видимо во сне ему казалось, что у него в руке граната и он никак не хотел с ней расставаться.
Через час мне полагалось дать полный отчет о том, что произошло позавчера, а я сидел и пил с другом Славкой, которому позавчера тоже повезло. Что я мог рассказать? А ничего! Олег и Володя колдовали над этой сукой ракетой, за которой мы охотились уже две недели и, наконец, нашли. Целенькую, не разорвавшуюся, как большинство из них, с диким грохотом и смертью в ста пятидесяти метрах вокруг себя. Тепленькую, только слегка покореженную, скорость-то у нее будь-будь... Славка и Эдик были запасными, подменить, если надо. У меня был сеанс связи с базой. А потом эта сука рванула. Эдик вылез и сидел на краю укрытия, ему и досталось. Славка, как обычно, дремал в ожидании, что его разбудят и позовут к этой самой американской сволочи с красивыми надписями на боках и черт те чем внутри. Взрывной волной меня приподняло вместе с рацией метра на полтора и шмякнуло об землю. Ни рации, ни мне ничего не сделалось, а вот от ребят и той суки осталась только воронка...
Что писать? Как мы собирали то, что от них осталось? Как ждали "вертушку", видя, что Эдька без госпиталя и врачей долго не протянет? Они и сами все знают: не мы первые, не мы последние...
-- Ты запомни эту водку... Я ее тебе дал не на похмелье, хотя и для этого тоже, уж больно жалко выглядишь, прямо какая-то каша-размазня... Последняя это твоя водка, пока я живой... для тебя. Будешь продолжать, считай, что я для тебя помер. Что я о тебе думать буду -- мое дело. Теперь слушай: в школу ты пойдешь только за расчетом, нет больше такого учителя Алексея Павловича Лемешонка. Захочешь -- снова он будет, а пока есть подсобный рабочий Лемешонок А.П. Бери бумагу, пиши...
Алешка ошарашено взял протянутый лист бумаги, совершенно запутавшись, попытался искать авторучку, хлопая себя по голым ногам и груди. Отец усмехнулся и дал ему ручку.
-- Пиши. Генеральному директору арендного хозяйства "Путь к капитализму" господину Лемешонку П.А. от тебя заявление и так далее, как там обычно пишется... Так, подсобным рабочим... с окладом... сто условных единиц в месяц. Подпись.
-- Ты что, батя?
-- Заладил, батя, батя... Давай подпишу. Вот так. Работать будешь.
Павел Алексеевич подмахнул заявление и прихлопнул его ладонью.
-- Все, кончилась твоя нищая свободная жизнь. Отныне ты и рабочий класс, и крестьянство, и трудовая интеллигенция. И мой работник. Все, как положено. В голове у Алексея все перемешалось: вчерашняя пьянка, ожидание разговора с отцом, ругани, скандала, возможный отъезд в город, к матери и еще многое другое, чего он даже не мог осмыслить своей похмельной головой. И рядом было какое-то успокоение, словно после долгой дороги он присел и увидел то самое место, куда так трудно шел. Он рассмеялся.
Рассмеялась и Светлана, уже несколько минут стоявшая в проеме двери, и слышавшая конец этого неожиданного разговора.
-- А меня на работу не возьмешь, хозяин? Хотя бы в качестве жены или, на худой конец, любовницы...
Алексей радостно и умоляюще посмотрел на отца. Вот это жизнь начинается!
-- Берем?
Павел взглянул на жену весело и, продолжая игру, взял со стола еще лист бумаги и авторучку.
-- Только вот на какую должность... Любовницей будешь на общественных началах. Это, так сказать, твоя благотворительная деятельность. Женой тебе положено быть по закону... А нигде не сказано в законе, что ты должна содержать в порядке двух мужиков. Поэтому учреждаем должность домоправительницы с соответствующим окладом в... тpи сотни у.е. -- все-таки правительница, а не какой-то там разнорабочий!
Павел Андреевич подмигнул сыну. Алексею от выпитой водки и всего того сказочного, что происходило, было уютно, как бывало только в детстве...
Павел вспомнил, что сын еще ничего не знает о деньгах, которые так и остались лежать в машине, встал и вышел во двор.
Светлана захлопотала у плиты, забыв, что она даже не накинула халат, а так и хозяйничала в одной ночной рубашке. Алексей невольно залюбовался ею и впервые подумал, что отец здорово правильно поступил, женившись на этой красивой женщине. Внешностью сравнивать ее с матерью он не стал, -- мать была намного старше, а вот характер материнский он знал отлично -- истеричка и зануда, хоть и нехорошо так думать о матери, но все-таки подумал, хотя и с оговоркой.
Наконец все шло так, как хотелось Павлу Андреевичу. Он вошел на кухню с синей сумкой, рванул молнию и на стол посыпались толстые пачки... Светлана с улыбкой наблюдала за этим большим ребенком, а у сына вдруг обнаружилось полное исчезновение божественного дара речи.
Павел протянул по одной пачке каждому и, смущаясь своей щедрости, сказал:
-- Это просто подарок... или аванс, как хотите... Так сказать, не подотчетные деньги. На что хотите, на то и тратьте. Ваши, личные, а вот что купить для дома, для семьи, давайте об
Светлана хотела засунуть пачку в карман и обнаружила, что халат ее остался в спальне. Смутившись, она быстро вышла. Алексей, обуреваемый любовью ко всему миру, посмотрел ей вслед.
-- А славная у меня мачеха... я хотел сказать, извини, славная у тебя жена, папа.
Светлана надела не халат, как обычно, а нарядное платье. Увидев ее, мужчины вдруг обратили внимание и на себя: батюшки, трусы, какие-то грязные тренировочные штаны, майки... Отец и сын, не сговариваясь, кинулись прочь из кухни под заливистый смех Светланы.
Держа в руках любимую чашку с чаем, Павел Андреевич продолжал обсуждение будущих покупок.
-- Так, Алешка, с предметами быта и хозяйства покончили. Что бы такое купить для души, необычное и чтоб для всех с пользой?
Алексей, замирая от возможного отказа, робко предложил:
-- Давай видик купим... Какие фильмы смотреть будем! Не то что по ящику. Ты таких, наверно, сроду не видел...
Павел Андреевич слегка помрачнел.
-- Всякие я видел...
Он посмотрел на жену, прочел на ее лице и поддержку просьбы Алексея и ее собственное, светланино, желание иметь дорогую игрушку.
-- Решено, купим видик. Капиталисты мы или кто?
Алексей, все еще не веря в удачу, взглянул на улыбающуюся Светлану, на отца, и осторожно сказал:
-- Только дорого...
Но Павлу Андреевичу было сейчас наплевать на деньги. Лучшей наградой ему были светящиеся, добрые лица жены и сына. А что еще нужно человеку...
Валерий Петрович, которого Семен презрительно называл шестеркой, кем-кем, но шестеркой не был, это уж наверняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23