Им открыли, и они попали в шикарную квартиру, точнее, в помещение, очень похожее на квартиру.
Окон здесь не было, но кондиционеров хватало.
Долгий поход закончился в одной из комнат, где гостя поджидал сухопарый мужчина лет шестидесяти с лицом, украшенным двумя глубокими шрамами. Похоже, он ими гордился, как орденами, они делали его неприметную внешность яркой и запоминающейся.
Хозяин квартиры встал.
— Каким ветром вас сюда занесло, Георгий Петрович? Поди лет пять не виделись.
— Тарас Саныч, по пустякам беспокоить не стал бы.
— Догадываюсь. — Он кивнул провожатому, и тот вышел. — Чем же моя персона могла вас заинтересовать? Платонов оглянулся. Никого в комнате не было.
— Ничем, Тарас. Как это ни странно, но я пришел просить у тебя помощи.
Хозяин указал гостю на диван и сел в свое кресло. Платонов устроился напротив.
— Странное заявление, Георгий. Это ты, человек амбициозный, гордый, со своими принципами, приходишь к вору в законе просить помощи?! Времена изменились или земля в другую сторону стала вертеться?
Платонов достал папиросы и закурил.
— Я ведь, Тарас, к тебе не как мент обращаюсь, а как частное лицо. Трое отморозков моего сына убили. Те, кто это дело ведет, на пустыре сидят. Им до сути не докопаться, а мне сиднем сидеть нельзя. Тут не амбиции, тут кровь в жилах закипает.
Хозяин встал, прихрамывая подошел к старому резному буфету, достал бутылку водки, граненые стаканы и вернулся на место.
Платонов не отказался от протянутого стакана и выпил.
— Трудную ты мне задачку задал, Петрович. Дело серьезное. Ты один из тех мусоров, кого братва уважает. Честный мент. Ножки не подставлял, под дых не бил, а дрался глаза в глаза. Меня ты много лет знаешь. Я с мокрушниками дел не имею. Времена поменялись. Воров старой формации, живущих по понятиям, сейчас не слушают. Отморозки и беспределыцики воровские законы не признают.
— Хочешь сказать, Тарас: «С чем пришел, с тем и уходи».
— Не хотелось бы. Кровь пролита, и ответ за нее держать надо. Слышал я об этой истории с гастролерами, которые вихрем прошлись по Москве, оставляя за собой гору трупов. И вот что скажу тебе на сей счет: однако они на московских хозяев работают. В этом можешь не сомневаться. Тут целый клан разросся.
Беспределыцики. Мы для них не люди. Они ни с кем не считаются, им море по колено. Но об этом ты и сам все знаешь. А где концы искать, тут подумать надо.
Я подключу своих людей. Раскопать им ничего не дадут, но направление дать смогут. Правда, на это время понадобится. А ты пока к Арсену сходи. Я поговорю с ним, и он с тобой встретится. Думаю, он больше меня в этом деле разберется. Есть у меня такое подозрение.
— Арсен? Это тот, что с рынками связан?
— Он самый, Гуталин его погоняло. Родился в Москве. Родители после войны в столице остались. Помнишь уличных сапожников? Все из армян были, мелкий ремонт, чистка. Вот его родители этим бизнесом и промышляли. Отсюда и кликуха — Гуталин. Он мужик головастый, мне не откажет. Только многого от него не жди. Своих Арсен не сдаст, с чужими отношения портить не станет. Черным ныне без дипломатии не выжить.
— И что мне с него проку?
— Не брезгуй, Петрович. Ты сейчас один против всех. Тут тоже дипломатия нужна.
— С бандитами в дипломатию не играют.
— Арсен не бандит, а бизнесмен. Гитлер тоже со Сталиным в дипломатию играл до 22 июня сорок первого года, вот и выиграл позицию и получил карт-бланш на внезапность. А что толку кулаками воздух рассекать, ты не вертолет! Шуму наделаешь и вслед за сыном пойдешь, а тебе выиграть необходимо и на ошибку ты не имеешь права. В твоем деле все продумать надо, ни одной ниточки и возможности не упустить, тылы заготовить, берлогу для отстоя и поле для боя очистить. Сдохнуть в наше время проще простого. Куда сложнее выжить. Помимо пушки, и броня понадобится. Должен понимать, с кем дело иметь собираешься. Наберись терпения. Тут одной атакой не обойтись.
— Ладно. Убедил. Где мне этого Арсена искать?
— Он сам тебя найдет.
Несмотря на свою относительную молодость, старший лейтенант Горелов никогда не выполнял свою работу сгоряча, не подумав, и не стремился к сиюминутным результатам. Он предпочитал действовать методично и осторожно.
Доехав до Серпухова, он пересел на электричку до Егорьевска и вышел на две остановки раньше конечной станции. Остальной путь он проделал пешком за полтора часа и еще час провел в дорожных закусочных. Он хотел знать о городке с населением в пятьдесят тысяч как можно больше, прислушиваясь к людям со стороны, нежели к местным, у которых, по его мнению, замылены глаза.
Дальнобойщики, как правило, люди сведущие, многое повидали, знали, что с чем сравнивать. Наслушавшись хорошего и плохого, оперуполномоченный в шортах, футболке и с небольшим велосипедным рюкзачком вошел в город с северной стороны, а вышел из него с западной. За впечатлениями он не гнался, они появятся сами собой, а некоторые детали бросались в глаза. Город жил в изобилии, с продуктами тут был полный порядок. И это на окраине Тульской области! Машин в городе тоже хватало, но все с местными номерами. Дефицит составляли газеты и журналы.
Предпочтение отдавалось собственной прессе, а путеводители или схемы города вовсе отсутствовали. Эдакий мирок, живущий сам в себе и для себя. По пути он миновал три рынка и, к своему удивлению, не увидел ни одного представителя так называемой кавказской национальности, что не просто удивляло, а даже шокировало.
Пройдя пару километров от западной окраины, он добрался до церкви Пресвятого Иоанна. Заходить в храм в шортах он не решился, к тому же на дверях висел замок. На задах у подворья он встретил женщину, одетую по-церковному, которая окучивала картошку.
— День добрый, сестрица.
Женщина выпрямилась и недоверчиво взглянула на странного рыжего паренька с лицом, усеянным веснушками. Мягкое доброе личико, и во взгляде покой и добродушие.
— Ищешь чего?
— Отца Никодима.
Женщина трижды перекрестилась.
— Нет его более с нами. С небес его душа на нас взирает. Издалече пришел?
— Да уж неблизко. Привет ему привез из Сибири от брата двоюродного Кирилла. Только Кирилл мне сказывал, будто отец Никодим не так уж стар, чтобы Богу душу отдавать. На земле, чай, дел оставил немало.
Женщина прищурилась, загородила ладонью лицо от солнца и долго смотрела на паренька, будто что-то решала про себя.
— Пойдем-ка в дом. Я тебе квасу налью.
Добротный сруб стоял неподалеку. Над крыльцом иконка, в доме также все углы и стены иконами завешаны. Чисто, опрятно, и все в старом стиле сохранено.
— Присаживайся.
Он сел за стол, не забыв перед этим перекреститься. Порядки Горелов знал, не на «малину» шел, а в Божий дом. Хочешь разговор заводить с человеком, знать должен, в чем он видит ценности мирские.
— А ты, сестра, как я думаю, просвирщицей при храме служишь?
Она подала ему глиняную крынку с квасом.
— И то правда. Дьякон к настоятелю ушел, а я тут одна за хозяйку осталась.
Третьего дня в первопрестольной батюшку Никодима беда настигла. Нашлись злодеи и подняли руку на чистую его душу. Как да что, толком не ведаю. Отпевать в Москве будут. Ефросиния, супружница его, за ним в столицу подалась. Сын только ничего не знает.
— Это как же?
— Да так. Сбег с монастыря. Где он, никто не ведает.
— И что мне теперь брату его сказывать?! Ты уж, сестра, будь милостива, расскажи, что знаешь. Негоже мне в неведении назад возвращаться.
Женщина всплакнула. Горелов терпеливо выждал паузу.
— Тут к нему дважды паренек приходил. С виду городской, высокий, статный.
Долго они с батюшкой разговаривали. Я-то в доме прибиралась и краем глаза видела, как паренек этот батюшке цветные снимки показывал, расспрашивал о чем-то. На следующий день батюшка чернее тучи ходил. Тут сын его Митроша заглянул на ужин. Митроша в послушники пошел в Кинскую пустошь. Отслужил армию, как по закону положено, не отлынивал, сам пошел. Вернулся совсем другим человеком, будто подменили. Отец Никодим многие часы с ним разговаривал, а потом Митроша решил в монахи пойти. Святейший игумен принял его в послушники.
Митроша готовился схиму принять и стать монахом. И вот, когда он пришел, опять долго с сыном разговаривал. Строг отец Никодим с ним был. Говорил властно, твердо. Ранее я за ним такого не замечала. А на следующий день опять этот паренек объявился. Теперь батюшка сидел и внимал словам гостя. После того как он ушел, наш батюшка стал вещи собирать, а когда стемнело, уехал в Москву.
Ефросиния сказывала, мол, к самому его Святейшеству поехал. Все церковное в чемодан сложил, а сам как мирянин уехал. А в воскресенье весть с Москвы пришла — кончился отец Никодим. Ну тут и Ефросиния в Москву подалась. Дьякон за сыном в обитель отправился, а ему в ответ: «Ушел Митрофан и сгинул. На молебен и послушание не явился». В итоге Ефросиния одна уехала.
— А паренек-то тот более не захаживал?
— Нет, ни слухом ни духом. Может, он у Пелагеи все еще живет? Да не до него теперь.
— А кто такая Пелагея?
— Когда паренек-то в первый раз заходил, отец Никодим его к ней направил.
Слыхала краем уха, мол, иди к Пелагее, у нее безопасней, она тебя примет.
Раньше Пелагея при церкви служила, но болела очень и тяжело ей стало. Живет она в своем доме на окраине, тут неподалеку, на Красной горке, крайний дом у оврага.
— Опасался батюшка за паренька?
— Мне так показалось. В Егорьевске чужих не любят.
— Я это уже заметил. Да… Скверная история. Ну а монастырь-то далеко?
— В пяти верстах. Первые годы открыто жили, прихожан пускали, а теперь только по большим праздникам ворота открывают. Больница у них там. В народе ее реабилитационным центром зовут. Солдат калеченых и сирот обиженных к жизни возвращают, Божьим словом лечат. Сколько их несчастных по свету бродит! Вот и Митрофан таким же покалеченным с войны вернулся.
— С войны?
— Ну да. В Чечне служил. Левую руку покалечили. Но что плоть, когда душу покалечили. Дети они еще. Темечко толком не заросло, а по нему бить начинают.
— Понятно и прискорбно слышать все это. Спасибо тебе, сестрица, за рассказ твой правдивый. Мне в путь пора. Так, стало быть, в монастырь не пускают?
— Только священнослужителей. У них порядки строгие.
— Ежели задержусь в городе, те-еще наведаюсь. С дьяконом поговорить хотелось.
— После вечерни должен вернуться.
— Ну дай Бог вам покоя. Женщина проводила его до калитки.
***
Настя не давала Журавлеву покоя.
— Послушай, Дик, так больше продолжаться не может! Ты запер меня в клетке и продохнуть не даешь. Ведь я несу ответственность перед родными погибших ребят. В конце концов, они работали на меня, на моих глазах их расстреляли.
Спасти их не смогла, так хоть похоронить должна была с почестями. А ты меня и на похороны не пустил.
— Вот там тебя и присоединили бы к твоим ребятам. Бандиты тебя в покое не оставят. Забыла про облаву возле твоего дома?! Они о тебе все знают. Боюсь, им удалось и эту квартиру вычислить.
— Каким образом? Если даже они сделали обыск в моем доме и нашли записную книжку, то в ней нет даже телефона Метелкина, не то что адреса. Здесь меня искать не станут. Послушай, Дик, я не о многом прошу. Надо только съездить в сберкассу, снять деньги и перевести их родственникам ребят. И потом, я обещала зайти к подполковнику Платонову. Витька был его единственным сыном. С его помощью мы агентство открыли. Он мне доверял, а я взяла и сгинула. Не по-людски получается. Уж лучше сдохнуть, чем жить стервозиной.
Друзей убивают, а я под кроватью прячусь. Не выпустишь, я все равно сбегу. В форточку выпрыгну.
— Ладно, черт с тобой, одевайся. Сначала в сберкассу, а потом видно будет.
А Платонову лучше позвонить и где-нибудь встретиться.
— Я его телефона на память не помню. Адрес знаю: улица Чаплыгина, десять, квартира сорок семь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Окон здесь не было, но кондиционеров хватало.
Долгий поход закончился в одной из комнат, где гостя поджидал сухопарый мужчина лет шестидесяти с лицом, украшенным двумя глубокими шрамами. Похоже, он ими гордился, как орденами, они делали его неприметную внешность яркой и запоминающейся.
Хозяин квартиры встал.
— Каким ветром вас сюда занесло, Георгий Петрович? Поди лет пять не виделись.
— Тарас Саныч, по пустякам беспокоить не стал бы.
— Догадываюсь. — Он кивнул провожатому, и тот вышел. — Чем же моя персона могла вас заинтересовать? Платонов оглянулся. Никого в комнате не было.
— Ничем, Тарас. Как это ни странно, но я пришел просить у тебя помощи.
Хозяин указал гостю на диван и сел в свое кресло. Платонов устроился напротив.
— Странное заявление, Георгий. Это ты, человек амбициозный, гордый, со своими принципами, приходишь к вору в законе просить помощи?! Времена изменились или земля в другую сторону стала вертеться?
Платонов достал папиросы и закурил.
— Я ведь, Тарас, к тебе не как мент обращаюсь, а как частное лицо. Трое отморозков моего сына убили. Те, кто это дело ведет, на пустыре сидят. Им до сути не докопаться, а мне сиднем сидеть нельзя. Тут не амбиции, тут кровь в жилах закипает.
Хозяин встал, прихрамывая подошел к старому резному буфету, достал бутылку водки, граненые стаканы и вернулся на место.
Платонов не отказался от протянутого стакана и выпил.
— Трудную ты мне задачку задал, Петрович. Дело серьезное. Ты один из тех мусоров, кого братва уважает. Честный мент. Ножки не подставлял, под дых не бил, а дрался глаза в глаза. Меня ты много лет знаешь. Я с мокрушниками дел не имею. Времена поменялись. Воров старой формации, живущих по понятиям, сейчас не слушают. Отморозки и беспределыцики воровские законы не признают.
— Хочешь сказать, Тарас: «С чем пришел, с тем и уходи».
— Не хотелось бы. Кровь пролита, и ответ за нее держать надо. Слышал я об этой истории с гастролерами, которые вихрем прошлись по Москве, оставляя за собой гору трупов. И вот что скажу тебе на сей счет: однако они на московских хозяев работают. В этом можешь не сомневаться. Тут целый клан разросся.
Беспределыцики. Мы для них не люди. Они ни с кем не считаются, им море по колено. Но об этом ты и сам все знаешь. А где концы искать, тут подумать надо.
Я подключу своих людей. Раскопать им ничего не дадут, но направление дать смогут. Правда, на это время понадобится. А ты пока к Арсену сходи. Я поговорю с ним, и он с тобой встретится. Думаю, он больше меня в этом деле разберется. Есть у меня такое подозрение.
— Арсен? Это тот, что с рынками связан?
— Он самый, Гуталин его погоняло. Родился в Москве. Родители после войны в столице остались. Помнишь уличных сапожников? Все из армян были, мелкий ремонт, чистка. Вот его родители этим бизнесом и промышляли. Отсюда и кликуха — Гуталин. Он мужик головастый, мне не откажет. Только многого от него не жди. Своих Арсен не сдаст, с чужими отношения портить не станет. Черным ныне без дипломатии не выжить.
— И что мне с него проку?
— Не брезгуй, Петрович. Ты сейчас один против всех. Тут тоже дипломатия нужна.
— С бандитами в дипломатию не играют.
— Арсен не бандит, а бизнесмен. Гитлер тоже со Сталиным в дипломатию играл до 22 июня сорок первого года, вот и выиграл позицию и получил карт-бланш на внезапность. А что толку кулаками воздух рассекать, ты не вертолет! Шуму наделаешь и вслед за сыном пойдешь, а тебе выиграть необходимо и на ошибку ты не имеешь права. В твоем деле все продумать надо, ни одной ниточки и возможности не упустить, тылы заготовить, берлогу для отстоя и поле для боя очистить. Сдохнуть в наше время проще простого. Куда сложнее выжить. Помимо пушки, и броня понадобится. Должен понимать, с кем дело иметь собираешься. Наберись терпения. Тут одной атакой не обойтись.
— Ладно. Убедил. Где мне этого Арсена искать?
— Он сам тебя найдет.
Несмотря на свою относительную молодость, старший лейтенант Горелов никогда не выполнял свою работу сгоряча, не подумав, и не стремился к сиюминутным результатам. Он предпочитал действовать методично и осторожно.
Доехав до Серпухова, он пересел на электричку до Егорьевска и вышел на две остановки раньше конечной станции. Остальной путь он проделал пешком за полтора часа и еще час провел в дорожных закусочных. Он хотел знать о городке с населением в пятьдесят тысяч как можно больше, прислушиваясь к людям со стороны, нежели к местным, у которых, по его мнению, замылены глаза.
Дальнобойщики, как правило, люди сведущие, многое повидали, знали, что с чем сравнивать. Наслушавшись хорошего и плохого, оперуполномоченный в шортах, футболке и с небольшим велосипедным рюкзачком вошел в город с северной стороны, а вышел из него с западной. За впечатлениями он не гнался, они появятся сами собой, а некоторые детали бросались в глаза. Город жил в изобилии, с продуктами тут был полный порядок. И это на окраине Тульской области! Машин в городе тоже хватало, но все с местными номерами. Дефицит составляли газеты и журналы.
Предпочтение отдавалось собственной прессе, а путеводители или схемы города вовсе отсутствовали. Эдакий мирок, живущий сам в себе и для себя. По пути он миновал три рынка и, к своему удивлению, не увидел ни одного представителя так называемой кавказской национальности, что не просто удивляло, а даже шокировало.
Пройдя пару километров от западной окраины, он добрался до церкви Пресвятого Иоанна. Заходить в храм в шортах он не решился, к тому же на дверях висел замок. На задах у подворья он встретил женщину, одетую по-церковному, которая окучивала картошку.
— День добрый, сестрица.
Женщина выпрямилась и недоверчиво взглянула на странного рыжего паренька с лицом, усеянным веснушками. Мягкое доброе личико, и во взгляде покой и добродушие.
— Ищешь чего?
— Отца Никодима.
Женщина трижды перекрестилась.
— Нет его более с нами. С небес его душа на нас взирает. Издалече пришел?
— Да уж неблизко. Привет ему привез из Сибири от брата двоюродного Кирилла. Только Кирилл мне сказывал, будто отец Никодим не так уж стар, чтобы Богу душу отдавать. На земле, чай, дел оставил немало.
Женщина прищурилась, загородила ладонью лицо от солнца и долго смотрела на паренька, будто что-то решала про себя.
— Пойдем-ка в дом. Я тебе квасу налью.
Добротный сруб стоял неподалеку. Над крыльцом иконка, в доме также все углы и стены иконами завешаны. Чисто, опрятно, и все в старом стиле сохранено.
— Присаживайся.
Он сел за стол, не забыв перед этим перекреститься. Порядки Горелов знал, не на «малину» шел, а в Божий дом. Хочешь разговор заводить с человеком, знать должен, в чем он видит ценности мирские.
— А ты, сестра, как я думаю, просвирщицей при храме служишь?
Она подала ему глиняную крынку с квасом.
— И то правда. Дьякон к настоятелю ушел, а я тут одна за хозяйку осталась.
Третьего дня в первопрестольной батюшку Никодима беда настигла. Нашлись злодеи и подняли руку на чистую его душу. Как да что, толком не ведаю. Отпевать в Москве будут. Ефросиния, супружница его, за ним в столицу подалась. Сын только ничего не знает.
— Это как же?
— Да так. Сбег с монастыря. Где он, никто не ведает.
— И что мне теперь брату его сказывать?! Ты уж, сестра, будь милостива, расскажи, что знаешь. Негоже мне в неведении назад возвращаться.
Женщина всплакнула. Горелов терпеливо выждал паузу.
— Тут к нему дважды паренек приходил. С виду городской, высокий, статный.
Долго они с батюшкой разговаривали. Я-то в доме прибиралась и краем глаза видела, как паренек этот батюшке цветные снимки показывал, расспрашивал о чем-то. На следующий день батюшка чернее тучи ходил. Тут сын его Митроша заглянул на ужин. Митроша в послушники пошел в Кинскую пустошь. Отслужил армию, как по закону положено, не отлынивал, сам пошел. Вернулся совсем другим человеком, будто подменили. Отец Никодим многие часы с ним разговаривал, а потом Митроша решил в монахи пойти. Святейший игумен принял его в послушники.
Митроша готовился схиму принять и стать монахом. И вот, когда он пришел, опять долго с сыном разговаривал. Строг отец Никодим с ним был. Говорил властно, твердо. Ранее я за ним такого не замечала. А на следующий день опять этот паренек объявился. Теперь батюшка сидел и внимал словам гостя. После того как он ушел, наш батюшка стал вещи собирать, а когда стемнело, уехал в Москву.
Ефросиния сказывала, мол, к самому его Святейшеству поехал. Все церковное в чемодан сложил, а сам как мирянин уехал. А в воскресенье весть с Москвы пришла — кончился отец Никодим. Ну тут и Ефросиния в Москву подалась. Дьякон за сыном в обитель отправился, а ему в ответ: «Ушел Митрофан и сгинул. На молебен и послушание не явился». В итоге Ефросиния одна уехала.
— А паренек-то тот более не захаживал?
— Нет, ни слухом ни духом. Может, он у Пелагеи все еще живет? Да не до него теперь.
— А кто такая Пелагея?
— Когда паренек-то в первый раз заходил, отец Никодим его к ней направил.
Слыхала краем уха, мол, иди к Пелагее, у нее безопасней, она тебя примет.
Раньше Пелагея при церкви служила, но болела очень и тяжело ей стало. Живет она в своем доме на окраине, тут неподалеку, на Красной горке, крайний дом у оврага.
— Опасался батюшка за паренька?
— Мне так показалось. В Егорьевске чужих не любят.
— Я это уже заметил. Да… Скверная история. Ну а монастырь-то далеко?
— В пяти верстах. Первые годы открыто жили, прихожан пускали, а теперь только по большим праздникам ворота открывают. Больница у них там. В народе ее реабилитационным центром зовут. Солдат калеченых и сирот обиженных к жизни возвращают, Божьим словом лечат. Сколько их несчастных по свету бродит! Вот и Митрофан таким же покалеченным с войны вернулся.
— С войны?
— Ну да. В Чечне служил. Левую руку покалечили. Но что плоть, когда душу покалечили. Дети они еще. Темечко толком не заросло, а по нему бить начинают.
— Понятно и прискорбно слышать все это. Спасибо тебе, сестрица, за рассказ твой правдивый. Мне в путь пора. Так, стало быть, в монастырь не пускают?
— Только священнослужителей. У них порядки строгие.
— Ежели задержусь в городе, те-еще наведаюсь. С дьяконом поговорить хотелось.
— После вечерни должен вернуться.
— Ну дай Бог вам покоя. Женщина проводила его до калитки.
***
Настя не давала Журавлеву покоя.
— Послушай, Дик, так больше продолжаться не может! Ты запер меня в клетке и продохнуть не даешь. Ведь я несу ответственность перед родными погибших ребят. В конце концов, они работали на меня, на моих глазах их расстреляли.
Спасти их не смогла, так хоть похоронить должна была с почестями. А ты меня и на похороны не пустил.
— Вот там тебя и присоединили бы к твоим ребятам. Бандиты тебя в покое не оставят. Забыла про облаву возле твоего дома?! Они о тебе все знают. Боюсь, им удалось и эту квартиру вычислить.
— Каким образом? Если даже они сделали обыск в моем доме и нашли записную книжку, то в ней нет даже телефона Метелкина, не то что адреса. Здесь меня искать не станут. Послушай, Дик, я не о многом прошу. Надо только съездить в сберкассу, снять деньги и перевести их родственникам ребят. И потом, я обещала зайти к подполковнику Платонову. Витька был его единственным сыном. С его помощью мы агентство открыли. Он мне доверял, а я взяла и сгинула. Не по-людски получается. Уж лучше сдохнуть, чем жить стервозиной.
Друзей убивают, а я под кроватью прячусь. Не выпустишь, я все равно сбегу. В форточку выпрыгну.
— Ладно, черт с тобой, одевайся. Сначала в сберкассу, а потом видно будет.
А Платонову лучше позвонить и где-нибудь встретиться.
— Я его телефона на память не помню. Адрес знаю: улица Чаплыгина, десять, квартира сорок семь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55