Облегченно вздохнул: Амалия Петровна. Она всегда ждет его прихода и передает новости. Обернулся так, чтобы не был виден прут. Седые букли взбиты, голубые глаза смотрят с укором:
- Арсений Дмитриевич, ай-яй-яй, вас весь день нет и вы так поздно...
Пластов услышал, как внизу хлопнула дверь, напрягся. Амалия Петровна выросла в Курляндии, но в Петербург перебралась давно, обрусела.
- Бедненький, наверное, устали?
Пластов поклонился, скрывая прут:
- Да, пришлось заниматься делами. Кто-нибудь приходил?
- Приходил Хржанович...
- И что же?
- Просил передать, что зайдет завтра днем. И еще два раза приходила барышня...
- Какая барышня?
Соседка закатила глаза:
- Кто она, не знаю, но красивая! Очень красивая барышня и совсем молоденькая! Лет двадцати, а может, и моложе... Сразу видно, из хорошей семьи, одета прямо с картинки и держится превосходно.
Войдя в свою квартиру, Пластов положил прут на подоконник. Постоял, усмехнулся собственным страхам. Прошел в ванную, вымылся, прижег царапину йодом, накинул халат. На кухне заварил кофе, сел, поставил перед собой чашку и вдруг почувствовал, что только сейчас начинает приходить в себя. Отхлебнул кофе, попытавшись понять, что же происходит? Кажется, кому-то очень не понравилось его появление на пустыре. Впрочем, может быть, дело совсем не в пустыре? В чем же? Допустим, в том, что он разговаривал с дворником и с Ермиловой? Нет, скорее всего дворник и Ермилова здесь ни при чем. Кажется, нападавшие не зря подстерегали его именно на пустыре. Они действовали не по собственному почину, кто-то стоял за их спиной, и если бы ему удалось выяснить кто - многое бы стало ясным. "Наши". Кто такие "наши"? Пока об этом можно только гадать. И все-таки надо будет точней узнать, кому принадлежит пустырь. А также, на какие заработки и куда именно отправился бывший сторож Ермилов. И не мешает подробней выяснить, при каких обстоятельствах убили собаку. Ясно, этот незначительный факт должен был затеряться среди других событий, но ведь это случилось как раз в ночь пожара... Дело явно нечисто, и очень похоже, что Глебов здесь ни при чем. Если завод подожгли, то зачем? Судя по поведению Трояновского, в этом были заинтересованы серьезные силы. Сможет ли он противостоять этим силам - один? Сомнительно. К тому же пока он не знает даже, что это за силы. Конечно, если он добьется, чтобы Глебову выплатили страховку, то получит семьдесят пять тысяч рублей. Но во-первых, во время расследования он рискует истратить последние сбережения, ничего не получив взамен. Во-вторых, если он, взявшись за дело, проиграет его, на его адвокатской карьере окончательно будет поставлен крест. Подумав об этом, Пластов отставил чашку, прошел в спальню, потушил свет. Лег, накрылся одеялом - и вдруг понял, какое именно сомнение ему мешало.
6
Сомнение было не только в том, что так понравившиеся ему Субботин и Вологдин все-таки что-то от него скрывали, но и в некоторых частностях. Утром он подытожил эти частности на бумаге. Встав в восемь, Пластов принял ванну, позавтракал, сел за стол и написал в блокноте: "Субботин - Вологдин - генераторы УМО - Ступак - выяснить подоплеку?" Помедлил, подчеркнул фамилию "Субботин" и дописал еще одно слово: "облегчение?". Попытался еще раз вспомнить вчерашний разговор до последнего слова. Дело было именно в облегчении, которое испытал Субботин и, кажется, Вологдин, когда оба узнали, что о генераторах УМО Пластову рассказал Ступак. А когда они насторожились? Насторожились они после слова "генератор". Почему же то, что о генераторах ему сообщил Ступак, их так успокоило? Ведь, по словам Субботина, генераторы УМО - примитивные конструкции, не представляющие интереса? Да, без всякого сомнения, если он решится взяться за дело Глебова, надо будет прежде всего выяснить, что за всем этим скрывается, разобраться в тонкостях.
Только он подумал, что сделать это нужно впрямую, спросив о генераторах УМО самого Глебова, как раздался звонок. Открыв входную дверь, увидел девушку лет двадцати. Одета в отлично сшитый костюм "тальер" с модной низкой застежкой и большим воротником. Увидев Пластова, девушка растерянно улыбнулась.
- Ради бога, не сердитесь за этот неожиданный визит. Поверьте, у меня чрезвычайные обстоятельства. Меня зовут Елизавета Николаевна Глебова. Вы господин Пластов?
- Совершенно верно, я Пластов. Проходите, Елизавета Николаевна.
Подождав, пока девушка сядет в кабинете, спросил:
- Насколько я понимаю, вы дочь Николая Николаевича Глебова?
Вдруг, уткнувшись лицом в ладони, девушка разрыдалась. Плач этот был почти беззвучен, только вздрагивали плечи. Пластов попытался успокоить ее.
- Елизавета Николаевна, перестаньте, прошу вас... Подождите, я дам вам воды...
Пригнулся и услышал:
- Н-не нужно... воды... п-пожалуйста... Арсений Дмитриевич... Морщась, вдруг стала снимать с безымянного пальца кольцо. Он глянул мельком: перстень дорогой, старинной работы, с четырьмя крупными бриллиантами чистой воды.
- Что вы делаете?
- Вот, возьмите... Оно ваше... - Не глядя на него, она положила кольцо на край стола. - Только спасите папу. Ну пожалуйста... - Ее лицо кривилось, она судорожно дышала.
- Сейчас же наденьте кольцо... Вы с ума сошли! Елизавета Николаевна, слышите? Я очень прошу, наденьте, иначе я не буду с вами разговаривать!
Всхлипывая, она судорожно надела кольцо на палец. Сказала, глядя в пространство:
- Все равно это к-кольцо в-ваше...
Он попытался говорить спокойно, это было трудно, в конце концов не каждый день видишь таких красавиц.
- Откуда вы узнали обо мне?
- Владимир Иванович Тиргин... Мне сказал... Что с папой кончено... Он разорен... Поймите, я не боюсь бедности... Я всегда найду себе работу... Но отец и мама... Особенно если будет суд... Они не выдержат... Это конец, вы понимаете, конец! - Она опять зашлась слезами.
"Тиргин, - подумал Пластов. - Нет, с ним обязательно нужно поговорить".
- Пока еще ничего неизвестно, Елизавета Николаевна.
- Все известно... Все... Если дойдет до процесса, это каторга. Но только... Только я просто не понимаю, что происходит... Все вокруг уверены, что завод поджег папа... Но ведь ему не нужны деньги, ему нужно совсем другое... - Она закрыла лицо руками, замотала головой. Он дал ей воды, она стала пить, расплескивая воду.
- Успокойтесь. Вы сказали - все уверены, что завод поджег ваш отец. Кто эти "все"?
Девушка поставила стакан на стол, все еще глядя куда-то за плечо Пластова.
- Ну все. Рабочие. Сотрудники. Страховое общество.
- Страховое общество можно понять.
- Трояновского тоже можно понять? Он ведь считался другом семьи, много лет приходил к нам, а теперь? Теперь отказывается даже брать дело! Трус! - Губы Лизы крепко сжались, глаза потемнели.
- Скажем лучше так: не трус, а расчетливый человек.
- Никакой он не расчетливый человек, а мерзавец и трус. Но когда я узнала, что так считает и Всеволод Вениаминович...
- Всеволод Вениаминович - это кто?
- Гервер, наш директор-распорядитель. Он порядочный человек, но... Лиза скомкала платок. - Просто я ничего не понимаю. Он тоже считает, что завод сгорел не без ведома папы.
Гервер - тот, кому верит Глебов. Сейчас он узнает и о других, надо проверить свои впечатления.
- А остальные сотрудники вашего отца? Скажем, Ступак?
- Ступак? - Лиза помедлила. - Нет, Федор Илларионович верит отцу.
- А другие? Вот, например, инженеры Субботин и Вологдин?
- Субботин? Да вы что. Он не из породы предателей. Это кристально честный человек.
- А Вологдин?
- Вологдин? - Пластову показалось: Лиза слегка покраснела. - Вологдин вообще...
- Как понять - "вообще"?
- Вы просто не знаете Вологдина. Это... Это счастье, что он оказался у нас на заводе. Ведь ради того, чтобы работать у папы, Валентин Петрович бросил университет, где был оставлен для научной работы. Вологдин считается у нас ведущим инженером... Но главное не в этом.
- А в чем?
- Это просто... Это просто гениальный человек.
Глаза ее сузились, она посмотрела на адвоката, будто ожидая возражений, но Пластов промолчал.
- Вы думаете, я преувеличиваю?
- Нисколько, Елизавета Николаевна.
- Но это в самом деле талант. Огромный. Вот увидите. Он войдет в историю.
Уже второй человек говорит, что Вологдин войдет в историю. "Как ни жаль, - подумал Пластов, - но кажется, Вологдин прежде всего войдет в историю семьи Глебовых". И вдруг понял, что может выяснить сейчас нечто очень интересное.
- Простите, Елизавета Николаевна, вы знаете, что такое генераторы УМО?
- Генераторы УМО... Где-то я слышала эти слова, но где... Может быть, от папы?
- Подскажу: работы с ними производились на заводе вашего отца.
Лиза закусила губу, виновато улыбнулась:
- Вряд ли я вам здесь помогу... За моими плечами только гимназия и курсы... Я только слышала, но ничего об этих генераторах не знаю. Хотя... Как-то я слышала от Василия Васильевича Субботина, что Валентин Петрович недавно начал работать над каким-то важным изобретением. Похоже, это тоже какой-то генератор...
Пластов постарался сдержать себя, слова Лизы подтвердили его догадки.
- Важное изобретение? Вы говорите - недавно?
- Да, совсем недавно, чуть больше двух месяцев... Как будто он все последнее время что-то конструировал на заводе, на испытательной станции. Это была какая-то важная машина, но какая - я не помню. Честное слово.
- Как следует понимать - "была"? Ее теперь нет?
- Д-да, как будто бы...
- После пожара она не сохранилась? Или сохранилась?
- Наверное, я кажусь ужасной дурой? Наверняка эта машина не сохранилась, ведь все сгорело... Так ведь? Если хотите, я могу спросить у Валентина Петровича?
- Спасибо, но этого делать не нужно. Все выясню сам.
- Хорошо. - Вздохнула. - Так... Арсений Дмитриевич? Вы поможете нам?
"Кажется, другого выхода у меня просто нет", - подумал Пластов.
- Елизавета Николаевна. Я попробую взять на себя защиту интересов вашего отца. - Лиза тут же приподнялась - он поднял руку, останавливая ее: - Но вы должны мне помочь.
- Я сделаю все, о чем бы вы меня ни попросили.
- В сложившихся обстоятельствах то, что мы с вами знакомы и вы будете помогать мне, - большой козырь. Чем меньше людей будут знать об этом козыре, тем лучше.
- Хорошо. Но в чем должна заключаться моя помощь?
- Пока ни в чем. Если что-то покажется вам подозрительным в связи с отцом и его окружением, немедленно позвоните мне. Может быть, позвоню я, но постараюсь прибегать к вашей помощи как можно реже.
Проводив Лизу, Пластов вернулся в кабинет и вызвал по телефону Глебова:
- Николай Николаевич? Я решил взяться за ваше дело. Вы узнали, это Пластов?
- Узнал, Арсений Дмитриевич. Очень рад, спасибо. Если не возражаете, мы можем сейчас же оформить официальный договор?
- Я действительно хотел бы это сделать. Возможно, мне придется обращаться во многие инстанции...
Решив пройтись до нотариальной конторы пешком, Пластов вышел на улицу и нос к носу столкнулся с Хржановичем. Краснощекий крепыш обиженно остановился:
- Ну вот, Арсений Дмитриевич, я вчера два раза заходил!
В жизни довольно полного для своих двадцати двух лет блондина Вадима Хржановича были две тайные душевные раны, два скрытых несчастья, которыми он постоянно тяготился: излишняя полнота и родители, вернее - отец. Потомственный пекарь Савелий Хржанович сделал все, чтобы во что бы то ни стало дать сыну приличное образование. Своей цели он почти добился и теперь не понимал, почему его сын вдруг связался "со смутьянами". С полнотой Хржанович непрерывно и безуспешно боролся, родителей же - и особенно отца - стыдился. Хржанович был любимым и одним из самых талантливых учеников Пластова, читавшего в свое время в университете курс уголовного права. Хржанович числился отличником до последнего, пятого курса, но, несмотря на прекрасную успеваемость, в начале 1912 года за участие в студенческих беспорядках был отчислен из университета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14