Он распрямился гордо, ощутив себя победителем.
Есть ему дали. И он уже в радужных мечтах ощущал себя королем. Подожмет тут всю эту шушеру, крутым заделается. Как вор на зоне — на него все пахать будут, план закрывать, а он будет сидеть и плевать в потолок. Испугался его бригадир. Куда ему против Баклана? Да никуда. Боится, козел. Боится.
— Зря ты так, — подошел к нему вечером потертый, будто его протащили по дну реки, бродяга. — Плохо ты себя вел. Кузьма не любит.
— А я в зад вашего Кузьму, — пообещал он.
— Ox, — с сожалением вздохнул бомж.
Утром Баклан опасался, что его понт перестали принимать всерьез, что сейчас навалятся и врежут ему за все. Но есть ему дали без звука. Он уселся на лавку под тентом, и вокруг него образовалось пустое пространство, будто он заражен страшной болезнью. И даже на работу не пригласили. Так что все получалось по нему.
— Ничего, будут вам порядки, — прошептал он.
В одиннадцать часов послышался гул. Выглянув из барака, Баклан увидел приближающийся вездеход. На нем привозили продукты и все необходимое, а также приезжали всякие типы из «штаба» партии.
Из вездехода выпрыгнул высокий, широкоплечий человек в военном комбинезоне — чистом и выглаженном. Баклан сплюнул. Он ненавидел таких чистюль, интеллигешек и вообще очкариков. Бесполезные люди. Самомнение огромное, пока первый раз им по хрюкальнику не въедешь. А потом куда все девается — вместе с кровью и соплями? С «чистюлей» прибыла еще пара человек свиты — один широкоплечий, татуированный, другой высокий, лысый, озирающийся все время, лицо его будто гирей прижали — все внутрь вдавлено. Он сразу мутным взором срисовал Баклана, и Баклан нагло ухмыльнулся..
Баклан улегся на ложе и прикрыл глаза. Ему было скучно, но в общем-то не так уж и тоскливо.
Потом пришел бригадир и, стараясь не смотреть на Баклана, сказал:
— Иди. Начальство зовет.
— Кто?
— Бугор.
— Это тот профессор с манжетами? — презрительно сплюнул Баклан.
— Он.
— Ладно. Как начальство не уважить. В вагончик, в котором обитал бригадир. Баклан зашел — руки в карманах. Там сидела вся троица.
— Вот, значит, нарушитель спокойствия? — улыбнулся Бугор.
— Ну а че?
— Да ничего, — подал плечами Бугор. — Работать надо.
— Где это видано, чтобы рабочий класс не кормить.
— Рабочий класс — это который руками работает, — спокойно произнес Бугор. Он говорил, слегка улыбаясь, так что Баклан ощущал — его выдвинутая челюсть, и руки в карманах, и блатные словечки, и кураж — все мимо. — А вы обычный мелкий уголовник.
Он говорил на «вы», не тыкал, как все тыкали Баклану всю жизнь, не матерился, не орал, как положено начальнику партии. И это тоже выводило Баклана из себя.
— Где это видано — по двенадцать часов в дерьме копаться, а, начальник? Я чего, дурной, а? Я что, опущенный, да?
— Пока нет, — спокойно произнес Бугор.
— Э, ты чего, мужик? — прищурился Баклан.
Но Бугор уже отвернулся от него, потеряв всякий интерес.
— Поехали, — сказал он.
Его сопровождающие встали… Он обернулся, окинул Баклана с ног до головы пронизывающим взором.
— Знаете, наш коллектив крепко держит переходящее Красное знамя. Потому что работают все. Не за страх, а за совесть…
— И на хрен? — не нашелся сказать ничего лучшего Баклан.
— А любимая песня здесь «Увезу тебя я в тундру».
— Ага, нанайские танцы, — усмехнулся Баклан уже вслед уходящим.
Когда он вернулся, его бил колотун. Он пытался преисполниться к самому себе гордости, что даже самого главного послал на хрен. Что сделает? Выгонит? Пускай. Баклану разонравилось тут уже на третий день. И задерживаться он здесь не собирался… Вот только пугало то, с каким видом глядел на него Бугор. Как на пустое место. Как на предмет, который то ли стрит переставлять на другое место, то ли нет…
— «Увезу тебя я в тундру», — хмыкнул Баклан. — Во мудило…
Приехали за ним ночью. Трое бугаев. Фонари в лицо. Ружье в морду.
— Заточку, — потребовал тот, лысый, который приезжал с Бугром, у которого морда вдавлена.
— Пошел ты… — начал было Баклан.
Тут ему и съездили от души по морде тяжелым прикладом.
А потом кинули в кузов вездехода. Везли долго.
— Знаешь, что значит — увезу тебя я в тундру? — спросил человек с вдавленным лицом.
— Нет, — прошептал избитый Баклан.
— Это значит, что обратно из тундры обычно не привозят… Ты понял?
— П-понял…
— Нет, ты не понял…
Так Баклана никогда не били. Расчетливо. С час где-то. Он терял сознание. Приводили в себя. Потом опять били. И выбивали все человеческое.
— Ну что, петухом, значит, тебя сделать? — спросил широкоплечий, со вдавленным внутрь лицом.
— Дурак был! Простите! — прошептал Баклан.
— Простить? — спросил человек с вдавленным лицом.
— Да ладно, Волох, — кивнул его напарник, — Все-таки из своих, только от хозяина.
— Мозги отшибли там, — сочувствующе кивнул Волох. — Ладно. Живи. Только учти — ты теперь наш раб. Ты нам обязан жизнью. Понял?
— Да.
Работать не за страх, а за совесть его уже не надо было заставлять. Надо ли говорить, что бригадир давал ему работу похуже. Но Баклан был не в претензии. Он в ту ночь понял, что такое, когда твоя жизнь тебе не принадлежит. Что такое, когда тебя превратили в отбивную.
Он понял, каким идиотом был. Ему повезло, что Бугор — а это был начальник партии Сергей Федосович Кандыба — его простил, а не раздавил сразу.
Кандыбу все, начиная от бомжей и кончая инженерами, боялись до трясучки. Он был настоящий хозяин. Делал тут, что хотел. Это была его вотчина. Сюда не лез ни один проверяющий. Тут все было отлично. Это был образцовый коллектив. И тут варились какие-то большие деньги. На чем — вникать никому резона не было. Это было слишком опасно для здоровья.
Два месяца Баклан отпахал в бригаде. Потом приехал Волох.
— Надоело киркой работать? — спросил он.
— Надоело, — кивнул Баклан.
— А будешь. Хотя…
— Что надо?
— Можешь с нами…
— С кем?
— Такая добровольная народная дружина. Порядок поддерживаем. Занятие не вредное. Тройная зарплата. Двойная пайка. Согласен?
— Да, — кивнул Баклан.
— Всех не берем…
Ни о какой милиции в тундре не слышали. Один милиционер на три тысячи километров. Поддерживали порядок своими силами. С помощью Волоха и его подручных. Попросту карательного отряда.
У Баклана не раз подкатывал комок в горлу от ужаса, когда он вспоминал, как разговаривал с Волохом. И как дерзил самому Бугру — единственному человеку, которого сам Волох боялся.
В общем. Баклан вступил в «опричнину». А потом была ночь. Был рев мотора, и вездеход трясло на ухабах. «Увезу тебя я в тундру». Только на тот раз из тундры человека не привозили.
— На, — сказал Волох, протягивая нож Баклану.
— Нет! — крикнул он.
— Что, впервой?
— Нет! — крикнул Баклан.
— Ну так…
Баклан зажмурился и вонзил нож в человека… После этого прошло много лет. Судьба у Баклана была дурацкая, как и он сам. Пристраивался к командам. Рэкетировал. Грабил на улицах. Шарил по квартирам. Несколько раз его чуть не пришили за дурной нрав да за бесчестность — была у него склонность подворовывать у своих. Прибился он к Ревазу Большому. Грабили антикваров. И однажды поехали в Москву.
В Москве они поселились в больнице. Красоты города Баклана не интересовали. Интересовали его иномарки и шлюхи, но шлюхи в Москве были слишком дорогие. В общем, в Москве делать ему было нечего.
Нужно было взять квартиру. У Баклана были незаурядные способности вскрывать двери — хоть железные, хоть какие. Золотые руки у него были. Они сделали вылазку, исследовали дверь, и Баклан сказал, что откроет ее за пять минут. Порешили через три дня брать хату.
После этого Баклан завалился в кабак. Надоели ему и кореша, и больница, и медсестричка, которую он хотел затянуть в угол. Она отбивалась, а Реваз дал ему по физиономии, как будто кувалду уронил.
В кабаке звучала из динамиков песня Алены Апиной. Перед Бакланом стоял графин с водкой. Баклан наслаждался жизнью.
Тут к его столику подсели. Даже не посмотрев кто, Баклан кинул презрительно:
— Глаза разуй. Тут занято.
— Баклан. Пьянь, — произнес человек, кивая на графин с водкой.
— Волох? — сдавленно произнес Баклан, и тут же хмель выветрился из его головы.
— Я, родной.
Баклан сглотнул. Прошлое мигом навалилось на него, как поет бард, «медвежьей тушей на плечо». И заиграло в голове «Увезу тебя я в тундру».
— Чем занимаешься? — спросил Волох. И Баклан, выслуживаясь, как когда-то (старые навыки и страхи, оказывается, никуда не исчезают, а только отдаляются на время), выложил все. Несколькими вопросами Волох вытянул и о Ревазе Большом, и о заказе. И кое-что о заказчике.
— Молодец, — сказал Волох, поднимаясь. — Будет тяжело — звякни.
Когда ушел, Баклан ударил себя рукой по голове. Что же он натворил? Зачем наговорил все Волоху? Но сказанного не воротишь.
Взяли квартиру Марата Гольдштайна без сучка и задоринки. Потом отдали вещи заказчику. И можно было выпить за хорошее начинание — тем более было еще два заказа.
Баклан не понимал, какой толк в картинках. Но знал, что стоят массу денег. Кроме того, давно решил отчаливать от своих корешей. И заняться тем, чем занимался не раз, — крысятничеством кражей общей добычи.
Это оказалось несложно. Реваз Большой встретился с заказчиком. Переложил в машину того сумки с вещами. Заказчик отчалил. А Баклан на угнанной машине проследил за ним и установил, где тот прячет картины.
А через пару дней он залез на ту квартиру и прихватил несколько картинок. Спрятал их надежно. И в тот же день его повязала милиция…
Осенью экспертиза Всероссийского института судебной психиатрии имени Сербского дала однозначное заключение — испытуемый Кандыба страдает психическим заболеванием, невменяем по отношению к инкриминируемым ему деяниям.
С моим старым приятелем — психиатром из Сербского — я встретился в пивном баре.
— Как же вы так? — спросил я, когда мы оприходовали уже по кружечке пива и приступили ко второй.
— А как мы могли признать его нормальным, если он полный псих, — пожал плечами психиатр, словив в воздухе никому не видимую, кроме него, мушку.
— Незаметно что-то было, — сказал я.
— А почему ты должен был что-то заметить? У него была в жизни зацикленность на одной идее. Его жгла единственная страсть — заполучить понравившиеся ему произведения искусства. И он стремился любыми путями достичь этого. А так как был человек денежный и деловой, располагал значительными ресурсами, то у него это получалось.
— Такую паутину сплел. Психу это по силам?
— Ну и что? Психам очень много по силам. Сумасшедшие, реализуя свой бред, демонстрируют порой чудеса интеллекта и физической силы.
— И когда он стал шизиком? — Я отхлебнул пива и внимательно посмотрел на психиатра.
— Болезнь, возможно, десятилетия дремала в нем, никак себя не проявляя по большому счету. И однажды был какой-то стресс. Был толчок. И остальной мир для него будто поблек. Все сконцентрировалось на них — на живописных полотнах.
— Сверхценная идея?
— Да.
— И тогда в ход пошли старые связи?
— Вот именно.
Я еще отхлебнул пива.
Да, дела у Кандыбы, когда он руководил геологоразведочными партиями и различными структурами по самым отдаленным местам СССР, шли неплохо. Находил полезные ископаемые, был на хорошем счету, себя не забывал — занимался махинациями. Но однажды он сказал себе — баста. И вернулся в Москву.
В Мингеологии его ждала приличная должность. Заодно он защитил диссертацию, преподавал на кафедре в геологоразведочном институте. Все шло нормально, но тут началась перестройка. И он, плюнув на все, ушел в бизнес, где быстро нашел свое место. Не дикие деньги, чтобы замки покупать. Но хватало, чтобы чувствовать себя свободно и собирать коллекцию.
Так он и жил. Поднимал свою фирму. Вкалывал там, не щадя себя, как вкалывал всю свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Есть ему дали. И он уже в радужных мечтах ощущал себя королем. Подожмет тут всю эту шушеру, крутым заделается. Как вор на зоне — на него все пахать будут, план закрывать, а он будет сидеть и плевать в потолок. Испугался его бригадир. Куда ему против Баклана? Да никуда. Боится, козел. Боится.
— Зря ты так, — подошел к нему вечером потертый, будто его протащили по дну реки, бродяга. — Плохо ты себя вел. Кузьма не любит.
— А я в зад вашего Кузьму, — пообещал он.
— Ox, — с сожалением вздохнул бомж.
Утром Баклан опасался, что его понт перестали принимать всерьез, что сейчас навалятся и врежут ему за все. Но есть ему дали без звука. Он уселся на лавку под тентом, и вокруг него образовалось пустое пространство, будто он заражен страшной болезнью. И даже на работу не пригласили. Так что все получалось по нему.
— Ничего, будут вам порядки, — прошептал он.
В одиннадцать часов послышался гул. Выглянув из барака, Баклан увидел приближающийся вездеход. На нем привозили продукты и все необходимое, а также приезжали всякие типы из «штаба» партии.
Из вездехода выпрыгнул высокий, широкоплечий человек в военном комбинезоне — чистом и выглаженном. Баклан сплюнул. Он ненавидел таких чистюль, интеллигешек и вообще очкариков. Бесполезные люди. Самомнение огромное, пока первый раз им по хрюкальнику не въедешь. А потом куда все девается — вместе с кровью и соплями? С «чистюлей» прибыла еще пара человек свиты — один широкоплечий, татуированный, другой высокий, лысый, озирающийся все время, лицо его будто гирей прижали — все внутрь вдавлено. Он сразу мутным взором срисовал Баклана, и Баклан нагло ухмыльнулся..
Баклан улегся на ложе и прикрыл глаза. Ему было скучно, но в общем-то не так уж и тоскливо.
Потом пришел бригадир и, стараясь не смотреть на Баклана, сказал:
— Иди. Начальство зовет.
— Кто?
— Бугор.
— Это тот профессор с манжетами? — презрительно сплюнул Баклан.
— Он.
— Ладно. Как начальство не уважить. В вагончик, в котором обитал бригадир. Баклан зашел — руки в карманах. Там сидела вся троица.
— Вот, значит, нарушитель спокойствия? — улыбнулся Бугор.
— Ну а че?
— Да ничего, — подал плечами Бугор. — Работать надо.
— Где это видано, чтобы рабочий класс не кормить.
— Рабочий класс — это который руками работает, — спокойно произнес Бугор. Он говорил, слегка улыбаясь, так что Баклан ощущал — его выдвинутая челюсть, и руки в карманах, и блатные словечки, и кураж — все мимо. — А вы обычный мелкий уголовник.
Он говорил на «вы», не тыкал, как все тыкали Баклану всю жизнь, не матерился, не орал, как положено начальнику партии. И это тоже выводило Баклана из себя.
— Где это видано — по двенадцать часов в дерьме копаться, а, начальник? Я чего, дурной, а? Я что, опущенный, да?
— Пока нет, — спокойно произнес Бугор.
— Э, ты чего, мужик? — прищурился Баклан.
Но Бугор уже отвернулся от него, потеряв всякий интерес.
— Поехали, — сказал он.
Его сопровождающие встали… Он обернулся, окинул Баклана с ног до головы пронизывающим взором.
— Знаете, наш коллектив крепко держит переходящее Красное знамя. Потому что работают все. Не за страх, а за совесть…
— И на хрен? — не нашелся сказать ничего лучшего Баклан.
— А любимая песня здесь «Увезу тебя я в тундру».
— Ага, нанайские танцы, — усмехнулся Баклан уже вслед уходящим.
Когда он вернулся, его бил колотун. Он пытался преисполниться к самому себе гордости, что даже самого главного послал на хрен. Что сделает? Выгонит? Пускай. Баклану разонравилось тут уже на третий день. И задерживаться он здесь не собирался… Вот только пугало то, с каким видом глядел на него Бугор. Как на пустое место. Как на предмет, который то ли стрит переставлять на другое место, то ли нет…
— «Увезу тебя я в тундру», — хмыкнул Баклан. — Во мудило…
Приехали за ним ночью. Трое бугаев. Фонари в лицо. Ружье в морду.
— Заточку, — потребовал тот, лысый, который приезжал с Бугром, у которого морда вдавлена.
— Пошел ты… — начал было Баклан.
Тут ему и съездили от души по морде тяжелым прикладом.
А потом кинули в кузов вездехода. Везли долго.
— Знаешь, что значит — увезу тебя я в тундру? — спросил человек с вдавленным лицом.
— Нет, — прошептал избитый Баклан.
— Это значит, что обратно из тундры обычно не привозят… Ты понял?
— П-понял…
— Нет, ты не понял…
Так Баклана никогда не били. Расчетливо. С час где-то. Он терял сознание. Приводили в себя. Потом опять били. И выбивали все человеческое.
— Ну что, петухом, значит, тебя сделать? — спросил широкоплечий, со вдавленным внутрь лицом.
— Дурак был! Простите! — прошептал Баклан.
— Простить? — спросил человек с вдавленным лицом.
— Да ладно, Волох, — кивнул его напарник, — Все-таки из своих, только от хозяина.
— Мозги отшибли там, — сочувствующе кивнул Волох. — Ладно. Живи. Только учти — ты теперь наш раб. Ты нам обязан жизнью. Понял?
— Да.
Работать не за страх, а за совесть его уже не надо было заставлять. Надо ли говорить, что бригадир давал ему работу похуже. Но Баклан был не в претензии. Он в ту ночь понял, что такое, когда твоя жизнь тебе не принадлежит. Что такое, когда тебя превратили в отбивную.
Он понял, каким идиотом был. Ему повезло, что Бугор — а это был начальник партии Сергей Федосович Кандыба — его простил, а не раздавил сразу.
Кандыбу все, начиная от бомжей и кончая инженерами, боялись до трясучки. Он был настоящий хозяин. Делал тут, что хотел. Это была его вотчина. Сюда не лез ни один проверяющий. Тут все было отлично. Это был образцовый коллектив. И тут варились какие-то большие деньги. На чем — вникать никому резона не было. Это было слишком опасно для здоровья.
Два месяца Баклан отпахал в бригаде. Потом приехал Волох.
— Надоело киркой работать? — спросил он.
— Надоело, — кивнул Баклан.
— А будешь. Хотя…
— Что надо?
— Можешь с нами…
— С кем?
— Такая добровольная народная дружина. Порядок поддерживаем. Занятие не вредное. Тройная зарплата. Двойная пайка. Согласен?
— Да, — кивнул Баклан.
— Всех не берем…
Ни о какой милиции в тундре не слышали. Один милиционер на три тысячи километров. Поддерживали порядок своими силами. С помощью Волоха и его подручных. Попросту карательного отряда.
У Баклана не раз подкатывал комок в горлу от ужаса, когда он вспоминал, как разговаривал с Волохом. И как дерзил самому Бугру — единственному человеку, которого сам Волох боялся.
В общем. Баклан вступил в «опричнину». А потом была ночь. Был рев мотора, и вездеход трясло на ухабах. «Увезу тебя я в тундру». Только на тот раз из тундры человека не привозили.
— На, — сказал Волох, протягивая нож Баклану.
— Нет! — крикнул он.
— Что, впервой?
— Нет! — крикнул Баклан.
— Ну так…
Баклан зажмурился и вонзил нож в человека… После этого прошло много лет. Судьба у Баклана была дурацкая, как и он сам. Пристраивался к командам. Рэкетировал. Грабил на улицах. Шарил по квартирам. Несколько раз его чуть не пришили за дурной нрав да за бесчестность — была у него склонность подворовывать у своих. Прибился он к Ревазу Большому. Грабили антикваров. И однажды поехали в Москву.
В Москве они поселились в больнице. Красоты города Баклана не интересовали. Интересовали его иномарки и шлюхи, но шлюхи в Москве были слишком дорогие. В общем, в Москве делать ему было нечего.
Нужно было взять квартиру. У Баклана были незаурядные способности вскрывать двери — хоть железные, хоть какие. Золотые руки у него были. Они сделали вылазку, исследовали дверь, и Баклан сказал, что откроет ее за пять минут. Порешили через три дня брать хату.
После этого Баклан завалился в кабак. Надоели ему и кореша, и больница, и медсестричка, которую он хотел затянуть в угол. Она отбивалась, а Реваз дал ему по физиономии, как будто кувалду уронил.
В кабаке звучала из динамиков песня Алены Апиной. Перед Бакланом стоял графин с водкой. Баклан наслаждался жизнью.
Тут к его столику подсели. Даже не посмотрев кто, Баклан кинул презрительно:
— Глаза разуй. Тут занято.
— Баклан. Пьянь, — произнес человек, кивая на графин с водкой.
— Волох? — сдавленно произнес Баклан, и тут же хмель выветрился из его головы.
— Я, родной.
Баклан сглотнул. Прошлое мигом навалилось на него, как поет бард, «медвежьей тушей на плечо». И заиграло в голове «Увезу тебя я в тундру».
— Чем занимаешься? — спросил Волох. И Баклан, выслуживаясь, как когда-то (старые навыки и страхи, оказывается, никуда не исчезают, а только отдаляются на время), выложил все. Несколькими вопросами Волох вытянул и о Ревазе Большом, и о заказе. И кое-что о заказчике.
— Молодец, — сказал Волох, поднимаясь. — Будет тяжело — звякни.
Когда ушел, Баклан ударил себя рукой по голове. Что же он натворил? Зачем наговорил все Волоху? Но сказанного не воротишь.
Взяли квартиру Марата Гольдштайна без сучка и задоринки. Потом отдали вещи заказчику. И можно было выпить за хорошее начинание — тем более было еще два заказа.
Баклан не понимал, какой толк в картинках. Но знал, что стоят массу денег. Кроме того, давно решил отчаливать от своих корешей. И заняться тем, чем занимался не раз, — крысятничеством кражей общей добычи.
Это оказалось несложно. Реваз Большой встретился с заказчиком. Переложил в машину того сумки с вещами. Заказчик отчалил. А Баклан на угнанной машине проследил за ним и установил, где тот прячет картины.
А через пару дней он залез на ту квартиру и прихватил несколько картинок. Спрятал их надежно. И в тот же день его повязала милиция…
Осенью экспертиза Всероссийского института судебной психиатрии имени Сербского дала однозначное заключение — испытуемый Кандыба страдает психическим заболеванием, невменяем по отношению к инкриминируемым ему деяниям.
С моим старым приятелем — психиатром из Сербского — я встретился в пивном баре.
— Как же вы так? — спросил я, когда мы оприходовали уже по кружечке пива и приступили ко второй.
— А как мы могли признать его нормальным, если он полный псих, — пожал плечами психиатр, словив в воздухе никому не видимую, кроме него, мушку.
— Незаметно что-то было, — сказал я.
— А почему ты должен был что-то заметить? У него была в жизни зацикленность на одной идее. Его жгла единственная страсть — заполучить понравившиеся ему произведения искусства. И он стремился любыми путями достичь этого. А так как был человек денежный и деловой, располагал значительными ресурсами, то у него это получалось.
— Такую паутину сплел. Психу это по силам?
— Ну и что? Психам очень много по силам. Сумасшедшие, реализуя свой бред, демонстрируют порой чудеса интеллекта и физической силы.
— И когда он стал шизиком? — Я отхлебнул пива и внимательно посмотрел на психиатра.
— Болезнь, возможно, десятилетия дремала в нем, никак себя не проявляя по большому счету. И однажды был какой-то стресс. Был толчок. И остальной мир для него будто поблек. Все сконцентрировалось на них — на живописных полотнах.
— Сверхценная идея?
— Да.
— И тогда в ход пошли старые связи?
— Вот именно.
Я еще отхлебнул пива.
Да, дела у Кандыбы, когда он руководил геологоразведочными партиями и различными структурами по самым отдаленным местам СССР, шли неплохо. Находил полезные ископаемые, был на хорошем счету, себя не забывал — занимался махинациями. Но однажды он сказал себе — баста. И вернулся в Москву.
В Мингеологии его ждала приличная должность. Заодно он защитил диссертацию, преподавал на кафедре в геологоразведочном институте. Все шло нормально, но тут началась перестройка. И он, плюнув на все, ушел в бизнес, где быстро нашел свое место. Не дикие деньги, чтобы замки покупать. Но хватало, чтобы чувствовать себя свободно и собирать коллекцию.
Так он и жил. Поднимал свою фирму. Вкалывал там, не щадя себя, как вкалывал всю свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19