В дверях появился лакей со столом на колесиках, уставленным бутылками, графинами, сифонами, стаканами, сигаретами и прочими аксессуарами порока.
— Что вам налить? — поинтересовалась Вирджиния. Как только тележка подкатила, Тибс взял с нее бутылку с джином; выдернул зубами пробку и сделал несколько больших глотков. Оставив джин, он достал сигарету и закурил. Несколько минут он молча сидел с закрытыми глазами, а потом уставился в темный дальний угол комнаты, словно там лежала книга, которую он должен прочесть. Взгляд его был тяжелым, усталым, и, когда он заговорил, чувствовалось, что ему нелегко дались слова.
Голубые глаза Вирджинии наполнились восторгом и увеличились в размерах. Она напоминала ребенка, который ждал подарка, спрятанного за спиной. Марк был сдержан и молча разглядывал полированные ногти. Его ничто не интересовало. Он не уходил лишь потому, что уже получил нагоняй от жены за равнодушие, и от него требовался весь его талант притворства, чтобы выдержать град чужих проблем, забот, горя и невзгод. К тому же Марк не доверял этому психу и боялся оставлять супругу без защиты. От него любой выходки можно ожидать. Но если Марк пытался спрятать под маской милосердия свое безразличие, то Вирджиния все еще верила в добро и Санта-Клауса.
— Не знаю, почему, — тихо начал Тибс, — но судьба превратила мою жизнь в сплошное испытание. Мне понадобилось тридцать шесть лет, чтобы накинуть веревку на шею. Это не сиюминутный порыв, это закономерный акт. Это твердое решение! И я завершу его так, как задумал. Может быть хозяйка этого дома, голубоглазая девочка, права, и мне нужно выплеснуть все, что скопилось на задворках души. Но вы не -получите от моей истории удовольствия. Вы дали мне отсрочку, чтобы я выплеснул к вашим ногам желчь. Я уже забыл те времена, когда улыбался. Последний раз улыбка гуляла на моем лице в день проводов. Отход поезда задерживался, и Эмми шутила, что Бог дарит нам лишнюю минутку для счастья. Я отправлялся за тысячи миль на Корейский полуостров на защиту демократии. Мы здесь судим о войне в Корее по кинохронике, где наши орлы разметали врагов по джунглям тридцать восьмой параллели. Мелкий конфликт рисовался нам ординарным событием и выглядел, как вмешательство слона в дела хозяина посудной лавки. Никто на континенте не знал истиого положения. Цинковые гробы не встречали под военные марши, их привозили ночью. Но ни я, ни Эмми не догадывались об этом. Мы поженились за год до расставания на вокзале, и Эмми носила под сердцем нашего малыша. В этот день светлая полоса моей жизни оборвалась, и я ступил за черную линию, которой нет конца. Как только,моя нога ступила на землю полуострова, нас затянуло в мясорубку. Над головами свистели пули, под ногами рвались снаряды, небо затянуло дымом, а зелень лесов покрыл багрянец пожаров. Через два месяца мой батальон попал в западню. Половина погибла, вторая половина попала в плен. Нас били бамбуковыми палками по пяткам, из нас делали инвалидов, нас содержали в клетках, повешенных над мелководными речушками, а клетки крепились тростниковыми оплетками. Будешь дебоширить или проявлять беспокойство, — клетка обрывалась и падала в воду. Ты не тонул. Вода стояла по грудь, решетка загораживала от крокодилов, но не от водяных крыс. Они набрасывались на ноги и обгладывали их до костей за секунду. В итоге от человека оставался только скелет. Страшная смерть от невидимого врага. За восемь месяцев плена в живых осталось трое. Но лучше бы я оказался среди мертвых. Наше ретивое командование списало батальон с лица земли на следующий день после боя. Они даже трупы не посчитали. Гиены и шакалы по норам растаскали, о чем говорить?! Эмми получила похоронку и едва не лишилась жизни. Ребенка спасти не удалось. Моего отца разбил паралич, и он умер через три месяца. Жизнь катилась под откос. Но в один из просветов мы воспользовались случаем и удрали из-под стражи— Трое храбрецов! Но так можно подумать, глядя со стороны. Смерть для нас была лучшим исходом, и побег ничего не решал. Убьют — и слава тебе. Господи! Но нас не убили. Мы прорывались на юг. Через два дня сержанта скосила тропическая лихорадка, и он увял у нас на глазах. Мы похоронили его в джунглях. На следующий день встреча с гремучей змеей отняла у меня второго напарника. Еще через Два дня пути я угодил в яму, вырытую Для тигра. У меня не было сил выбраться из нее. Я ждал хищника и думал, что он обломает клыки о мои ребра. Я не думал о смерти. Я думал о воде. Жажда — самая изуверская пытка. Не знаю, сколько прошло времени, но нашел меня не тигр. Дело обстояло хуже, я вновь попал в лапы косоглазых. Отряд желтокожих пробирался на север после успешно проведенной диверсии в тылу наших войск. Но и корейцам не всегда везло. Они нарвались на колонну наших войск, и их уничтожили. В живых осталось человек пять. Среди них был я. Смерть играла со мной в кошки-мышки. Меня несли на носилках, и оба солдата остались живы, живым остался и их командир, находившийся рядом со мной. Смешно до слез. Больше живых не нашлось. Меня заперли в курятнике на холме, а косоглазых допросили. Эти ребята умеют хитрить, иначе они не выдержали бы наш натиск и дня. Командир корейского отряда сообщил на допросе, что раненный в плечо белый офицер — американец и главный диверсант. Это я выводил их к секретным объектам, которые уничтожались. И ему можно верить. Корейцы не уничтожают пленных, пока не выжмут из них все до капли, и они тащили меня к своим на обработку, но американцам лазутчик все объяснил иначе. И если подумать, то почему бы не поверить. На мне была корейская форма, меня несли на носилках, Свою форму они на меня надели, потому что кроме лохмотьев мое тело ничего не прикрывало от палящего солнца, и кожа покрылась ожогами. Косоглазых расстреляли, а меня ждал трибунал— Готовилось зрелище с репортерами. Солдат вырядили в парадные мундиры. На мою голову готовились вылить все помои. Все просчеты и бездарные команды, все грехи и вообще все неудачи тактиков и стратегов. Я решил, что должен сделать все, чтобы не участвовать в позорном судилище. Тогда мне впервые в голову пришла мысль покончить счеты с жизнью. На сей раз судьба пощадила меня. По дороге в штаб меня проводили через подвесной мост шириной в пару футов. Подо мной пролегало глубокое ущелье, на дне которого желтела узкая змейка реки.
На середине трясущейся переправы я шарахнулся в сторону, перевалился через веревку и камнем полетел вниз! Ветер трепал на мне одежду, а я дышал полной грудью и был счастлив, будто знал, что надо мной откроется парашют, и я упаду на счастливую землю, где прошло мое детство, где ждала меня бабушка с яблочным пирогом, а дед учил ездить верхом. Но парашют не раскрылся, а я тем временем остался живым. К низу ущелье сужалось, а у реки скалы поросли кустарником так густо, что не давали упасть в реку камню. Меня изодрало в клочья. На теле не было живого места, и тут же я получил холодную примочу, рухнув в ледяной поток горной реки. Мои ботинки даже дна не достали. Сильный поток подхватил меня и. выбросив на поверхность, понес вниз по течению.
Так сорвалась моя первая попытка умереть по собственной воле. Не хочу рассказывать о моих мытарствах в долгом походе к морю, но в конце концов мне удалось проникнуть на австралийское судно и покинуть проклятую землю. Около года меня; мотало по морям и океанам, пока не выбросило к берегам Гудзона в Нью-Йорке На своей земле меня никто не ждал. Отца давно уже не было. Эмми вышла замуж и ждала ребенка от другого мужчины, более удачливого, чем я— Мне не хотелось ворошить прошлое, а и кому нужно мое воскрешение. Обо мне успели забыть, и на мое желание возродиться меня не существовало. Я даже не мог получить наследство своего отца — ферму, ранчо и плодородные земли. Но я жил. А что еще оставалось делать? Человек без лица и имени. Таких немало бродит по дорогам.
Спустя время случай помог мне приобрести чужое имя, но стоит сразу оговориться, судьба мне не подбрасывала счастливых случаев. Я все еще жил в черной полосе, и любое мероприятие замешивалось на провалах. Эта история началась в одном из темных переулков Бронкса в Нью-Йорке. Тогда это выглядело, как обычная потасовка— Остановилась машина, из нее вышел человек с портфелем и продолжил путь пешком. В тот момент я не заметил, откуда взялся второй. Возможно, что из. другой мащины, но я не обратил внимания. Я стоял на другой стороне улицы с тремя долларами в кармане и думал о дешевой забегаловке и дешевом джине. Внезапно уличный гул разорвал дикий вопль. Я увидел, как падает парень в шляпе и плаще. Тот, что его нагнал, ударил его еще раз ножом выхватил портфель и рванул в подворотню на моей стороне улицы. Меня обуяла злость! Я повидал смертей, и меня воротило от этого зрелища, но там была война. На улицах Нью-Йорка не должно быть смертей, убийств, насилия. Сейчас я уже не думаю так, слишком много зла прошло перед моими глазами. Но в тот момент я не думал и бросился вслед за убийцей. У меня была только одна цель — остановить его и сдать в руки полиции. Я не думал о том, что и сам заинтересую полицейских. На примитивный вопрос: «Как ваше имя?», у меня не имелось ответа.
Минут десять он мотал меня по подворотням, и в тот момент, когда я уже мог дотянуться до него, убийца бросает мне под ноги портфель. Я перелетаю через него и разбиваю себе колени. Преступник исчезает в темноте.
Я встал, поднял портфель и побрел обратно. Брюки были порваны, колени кровоточили, Во мне теплилась надежда, что тот парень жив. Мне хотелось помочь ему. Но когда я вышел на улицу, где произошло несчастье, то увидел, как от тротуара отъезжает ^(скорая помощь". А две патрульные машины и куча полицейских проводят обычную работу. Меня остановил инстинкт самосохранения. В моих руках находился портфель жертвы. Кто, как не я, отнял его. Бродяга не в силах доказать правосудию, что он человек, Я повернулся и ушел. Из местных газет нетрудно будет узнать, кто жертва и в какую больницу его положили. Таким образом, я передам ему вещи, минуя копов.
На следующее утро я нашел краткую заметку в колонке происшествий «Бронкс-Филдинг» об убийстве в одном из темных переулков района. Несчастный скончался от потери крови. Его личность установить не удалось. Карманы жертвы были пусты.
Только теперь я вспомнил о портфеле, который служил мне ночью подушкой. Большой, желтый, из свиной кожи портфель. С такими ходят клерки, страховые агенты, чиновники. Ничего особенного. Замки пришлось взломать. Я надеялся из содержимого узнать его имя. Таким образом мне удастся оповестить родственников, и они заберут труп из морга. Почему он должен умирать, как бродяга, без имени и родни?! Я ненавидел это дикое слово «Бродяга»!
Содержимое портфеля шокировало меня, там действительно были документы, но портфель был набит деньгами. Много денег! Двадцать тысяч долларов. Не трудно догадаться, за что ухлопали парня в плаще. Удивляло другое. Как этот тип не побоялся носить такие деньги по закоулкам Бронкса, где кроме шлюх, сутенеров и жуликов никого не встретишь. Я был дома у покойного. Он жил в Филадельфии, но жил одиноко и замкнуто. Родственников у него не имелось. Парень торговал подержанными автомобилями, был вежлив, учтив, дебошей не устраивал.
Перед тем, как покинуть Филадельфию, я зашел в Центральный парк и сел на скамейку. Перед моими глазами рос громадный ветвистый дуб. Глядя в гущу его зелени, я долго думал. И пришел к выводу, что судьба мне подбросила этот портфель. Она пощадила меня за долгие мучения, так, из малых желудей вырос дубовый лес моего замысла. Я принял дар судьбы без особых угрызений совести. Не задерживаясь в городе, я прибыл в аэропорт и решил уехать как можно дальше от этого места. Лос-Анджелес был тем самым местом, которое меня устраивало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Что вам налить? — поинтересовалась Вирджиния. Как только тележка подкатила, Тибс взял с нее бутылку с джином; выдернул зубами пробку и сделал несколько больших глотков. Оставив джин, он достал сигарету и закурил. Несколько минут он молча сидел с закрытыми глазами, а потом уставился в темный дальний угол комнаты, словно там лежала книга, которую он должен прочесть. Взгляд его был тяжелым, усталым, и, когда он заговорил, чувствовалось, что ему нелегко дались слова.
Голубые глаза Вирджинии наполнились восторгом и увеличились в размерах. Она напоминала ребенка, который ждал подарка, спрятанного за спиной. Марк был сдержан и молча разглядывал полированные ногти. Его ничто не интересовало. Он не уходил лишь потому, что уже получил нагоняй от жены за равнодушие, и от него требовался весь его талант притворства, чтобы выдержать град чужих проблем, забот, горя и невзгод. К тому же Марк не доверял этому психу и боялся оставлять супругу без защиты. От него любой выходки можно ожидать. Но если Марк пытался спрятать под маской милосердия свое безразличие, то Вирджиния все еще верила в добро и Санта-Клауса.
— Не знаю, почему, — тихо начал Тибс, — но судьба превратила мою жизнь в сплошное испытание. Мне понадобилось тридцать шесть лет, чтобы накинуть веревку на шею. Это не сиюминутный порыв, это закономерный акт. Это твердое решение! И я завершу его так, как задумал. Может быть хозяйка этого дома, голубоглазая девочка, права, и мне нужно выплеснуть все, что скопилось на задворках души. Но вы не -получите от моей истории удовольствия. Вы дали мне отсрочку, чтобы я выплеснул к вашим ногам желчь. Я уже забыл те времена, когда улыбался. Последний раз улыбка гуляла на моем лице в день проводов. Отход поезда задерживался, и Эмми шутила, что Бог дарит нам лишнюю минутку для счастья. Я отправлялся за тысячи миль на Корейский полуостров на защиту демократии. Мы здесь судим о войне в Корее по кинохронике, где наши орлы разметали врагов по джунглям тридцать восьмой параллели. Мелкий конфликт рисовался нам ординарным событием и выглядел, как вмешательство слона в дела хозяина посудной лавки. Никто на континенте не знал истиого положения. Цинковые гробы не встречали под военные марши, их привозили ночью. Но ни я, ни Эмми не догадывались об этом. Мы поженились за год до расставания на вокзале, и Эмми носила под сердцем нашего малыша. В этот день светлая полоса моей жизни оборвалась, и я ступил за черную линию, которой нет конца. Как только,моя нога ступила на землю полуострова, нас затянуло в мясорубку. Над головами свистели пули, под ногами рвались снаряды, небо затянуло дымом, а зелень лесов покрыл багрянец пожаров. Через два месяца мой батальон попал в западню. Половина погибла, вторая половина попала в плен. Нас били бамбуковыми палками по пяткам, из нас делали инвалидов, нас содержали в клетках, повешенных над мелководными речушками, а клетки крепились тростниковыми оплетками. Будешь дебоширить или проявлять беспокойство, — клетка обрывалась и падала в воду. Ты не тонул. Вода стояла по грудь, решетка загораживала от крокодилов, но не от водяных крыс. Они набрасывались на ноги и обгладывали их до костей за секунду. В итоге от человека оставался только скелет. Страшная смерть от невидимого врага. За восемь месяцев плена в живых осталось трое. Но лучше бы я оказался среди мертвых. Наше ретивое командование списало батальон с лица земли на следующий день после боя. Они даже трупы не посчитали. Гиены и шакалы по норам растаскали, о чем говорить?! Эмми получила похоронку и едва не лишилась жизни. Ребенка спасти не удалось. Моего отца разбил паралич, и он умер через три месяца. Жизнь катилась под откос. Но в один из просветов мы воспользовались случаем и удрали из-под стражи— Трое храбрецов! Но так можно подумать, глядя со стороны. Смерть для нас была лучшим исходом, и побег ничего не решал. Убьют — и слава тебе. Господи! Но нас не убили. Мы прорывались на юг. Через два дня сержанта скосила тропическая лихорадка, и он увял у нас на глазах. Мы похоронили его в джунглях. На следующий день встреча с гремучей змеей отняла у меня второго напарника. Еще через Два дня пути я угодил в яму, вырытую Для тигра. У меня не было сил выбраться из нее. Я ждал хищника и думал, что он обломает клыки о мои ребра. Я не думал о смерти. Я думал о воде. Жажда — самая изуверская пытка. Не знаю, сколько прошло времени, но нашел меня не тигр. Дело обстояло хуже, я вновь попал в лапы косоглазых. Отряд желтокожих пробирался на север после успешно проведенной диверсии в тылу наших войск. Но и корейцам не всегда везло. Они нарвались на колонну наших войск, и их уничтожили. В живых осталось человек пять. Среди них был я. Смерть играла со мной в кошки-мышки. Меня несли на носилках, и оба солдата остались живы, живым остался и их командир, находившийся рядом со мной. Смешно до слез. Больше живых не нашлось. Меня заперли в курятнике на холме, а косоглазых допросили. Эти ребята умеют хитрить, иначе они не выдержали бы наш натиск и дня. Командир корейского отряда сообщил на допросе, что раненный в плечо белый офицер — американец и главный диверсант. Это я выводил их к секретным объектам, которые уничтожались. И ему можно верить. Корейцы не уничтожают пленных, пока не выжмут из них все до капли, и они тащили меня к своим на обработку, но американцам лазутчик все объяснил иначе. И если подумать, то почему бы не поверить. На мне была корейская форма, меня несли на носилках, Свою форму они на меня надели, потому что кроме лохмотьев мое тело ничего не прикрывало от палящего солнца, и кожа покрылась ожогами. Косоглазых расстреляли, а меня ждал трибунал— Готовилось зрелище с репортерами. Солдат вырядили в парадные мундиры. На мою голову готовились вылить все помои. Все просчеты и бездарные команды, все грехи и вообще все неудачи тактиков и стратегов. Я решил, что должен сделать все, чтобы не участвовать в позорном судилище. Тогда мне впервые в голову пришла мысль покончить счеты с жизнью. На сей раз судьба пощадила меня. По дороге в штаб меня проводили через подвесной мост шириной в пару футов. Подо мной пролегало глубокое ущелье, на дне которого желтела узкая змейка реки.
На середине трясущейся переправы я шарахнулся в сторону, перевалился через веревку и камнем полетел вниз! Ветер трепал на мне одежду, а я дышал полной грудью и был счастлив, будто знал, что надо мной откроется парашют, и я упаду на счастливую землю, где прошло мое детство, где ждала меня бабушка с яблочным пирогом, а дед учил ездить верхом. Но парашют не раскрылся, а я тем временем остался живым. К низу ущелье сужалось, а у реки скалы поросли кустарником так густо, что не давали упасть в реку камню. Меня изодрало в клочья. На теле не было живого места, и тут же я получил холодную примочу, рухнув в ледяной поток горной реки. Мои ботинки даже дна не достали. Сильный поток подхватил меня и. выбросив на поверхность, понес вниз по течению.
Так сорвалась моя первая попытка умереть по собственной воле. Не хочу рассказывать о моих мытарствах в долгом походе к морю, но в конце концов мне удалось проникнуть на австралийское судно и покинуть проклятую землю. Около года меня; мотало по морям и океанам, пока не выбросило к берегам Гудзона в Нью-Йорке На своей земле меня никто не ждал. Отца давно уже не было. Эмми вышла замуж и ждала ребенка от другого мужчины, более удачливого, чем я— Мне не хотелось ворошить прошлое, а и кому нужно мое воскрешение. Обо мне успели забыть, и на мое желание возродиться меня не существовало. Я даже не мог получить наследство своего отца — ферму, ранчо и плодородные земли. Но я жил. А что еще оставалось делать? Человек без лица и имени. Таких немало бродит по дорогам.
Спустя время случай помог мне приобрести чужое имя, но стоит сразу оговориться, судьба мне не подбрасывала счастливых случаев. Я все еще жил в черной полосе, и любое мероприятие замешивалось на провалах. Эта история началась в одном из темных переулков Бронкса в Нью-Йорке. Тогда это выглядело, как обычная потасовка— Остановилась машина, из нее вышел человек с портфелем и продолжил путь пешком. В тот момент я не заметил, откуда взялся второй. Возможно, что из. другой мащины, но я не обратил внимания. Я стоял на другой стороне улицы с тремя долларами в кармане и думал о дешевой забегаловке и дешевом джине. Внезапно уличный гул разорвал дикий вопль. Я увидел, как падает парень в шляпе и плаще. Тот, что его нагнал, ударил его еще раз ножом выхватил портфель и рванул в подворотню на моей стороне улицы. Меня обуяла злость! Я повидал смертей, и меня воротило от этого зрелища, но там была война. На улицах Нью-Йорка не должно быть смертей, убийств, насилия. Сейчас я уже не думаю так, слишком много зла прошло перед моими глазами. Но в тот момент я не думал и бросился вслед за убийцей. У меня была только одна цель — остановить его и сдать в руки полиции. Я не думал о том, что и сам заинтересую полицейских. На примитивный вопрос: «Как ваше имя?», у меня не имелось ответа.
Минут десять он мотал меня по подворотням, и в тот момент, когда я уже мог дотянуться до него, убийца бросает мне под ноги портфель. Я перелетаю через него и разбиваю себе колени. Преступник исчезает в темноте.
Я встал, поднял портфель и побрел обратно. Брюки были порваны, колени кровоточили, Во мне теплилась надежда, что тот парень жив. Мне хотелось помочь ему. Но когда я вышел на улицу, где произошло несчастье, то увидел, как от тротуара отъезжает ^(скорая помощь". А две патрульные машины и куча полицейских проводят обычную работу. Меня остановил инстинкт самосохранения. В моих руках находился портфель жертвы. Кто, как не я, отнял его. Бродяга не в силах доказать правосудию, что он человек, Я повернулся и ушел. Из местных газет нетрудно будет узнать, кто жертва и в какую больницу его положили. Таким образом, я передам ему вещи, минуя копов.
На следующее утро я нашел краткую заметку в колонке происшествий «Бронкс-Филдинг» об убийстве в одном из темных переулков района. Несчастный скончался от потери крови. Его личность установить не удалось. Карманы жертвы были пусты.
Только теперь я вспомнил о портфеле, который служил мне ночью подушкой. Большой, желтый, из свиной кожи портфель. С такими ходят клерки, страховые агенты, чиновники. Ничего особенного. Замки пришлось взломать. Я надеялся из содержимого узнать его имя. Таким образом мне удастся оповестить родственников, и они заберут труп из морга. Почему он должен умирать, как бродяга, без имени и родни?! Я ненавидел это дикое слово «Бродяга»!
Содержимое портфеля шокировало меня, там действительно были документы, но портфель был набит деньгами. Много денег! Двадцать тысяч долларов. Не трудно догадаться, за что ухлопали парня в плаще. Удивляло другое. Как этот тип не побоялся носить такие деньги по закоулкам Бронкса, где кроме шлюх, сутенеров и жуликов никого не встретишь. Я был дома у покойного. Он жил в Филадельфии, но жил одиноко и замкнуто. Родственников у него не имелось. Парень торговал подержанными автомобилями, был вежлив, учтив, дебошей не устраивал.
Перед тем, как покинуть Филадельфию, я зашел в Центральный парк и сел на скамейку. Перед моими глазами рос громадный ветвистый дуб. Глядя в гущу его зелени, я долго думал. И пришел к выводу, что судьба мне подбросила этот портфель. Она пощадила меня за долгие мучения, так, из малых желудей вырос дубовый лес моего замысла. Я принял дар судьбы без особых угрызений совести. Не задерживаясь в городе, я прибыл в аэропорт и решил уехать как можно дальше от этого места. Лос-Анджелес был тем самым местом, которое меня устраивало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24