Завод практически наполовину выполняет заказы, не хватает кокса — старые печи и т. д. Потребуйте у них журнал выполнения заказов и увидите полную картину. Управление снабжения и сбыта Узбекистана, например, полностью получило карбид кальция. Почему? Во-первых, рядом. Могли самовывозом выбрать фонды. Несколько машин с бахчевыми сюда, а отсюда уже с карбидом… Неплохо, да? Улавливаете? А вы только приехали и требуете: давайте! Отдайте! Знаете, здесь сколько таких приезжает? Полсоюза, месяцами живут. Покричат, покричат, да и уезжают несолоно хлебавши восвояси.
— А что же делать? — озадаченно спросил Виктор, впервые поняв, что может опростоволоситься.
— Ну, — выразительно выкинул пальцы левой руки и вытянул губы трубочкой Алексей Сергеевич. — Можно, например, написать жалобу в комитет по химии, обратиться в газету 'Карагандинский рабочий" и т. д. Пойдите на прием к секретарю обкома партии. Но главное — теребите их постоянно, не оставляйте в покое.
— Алексей Сергеевич, а вы лично не смогли бы чем-нибудь помочь? Ну, поговорить, например, с директором. Я бы в долгу не остался, сколько бы это ни стоило.
— К сожалению, нет, Виктор Александрович, я инспектирую их деятельность и, сами понимаете, если попрошу или заставлю их отгрузить карбид в ваш адрес, что они могут подумать? Я могу только подсказать вам, указать направление.
— Я вам очень благодарен за это, Алексей Сергеевич. А теперь давайте выпьем, а то манты остынут. Никогда не ел таких блюд, — произнес Виктор, разливая в стаканы темно-янтарный коньяк.
— А вы лангман поешьте. Вообще объедение. Ну ладно, давайте выпьем за ваши успехи. Главное — не пасуйте. Я думаю, у вас получится.
Глава семнадцатая
— Ну что, толкуйте, — накинулся с расспросами Людоед на Узбека и Бегемота. — Валюту, достали?
— Да, кое-что наклевывается, — с достоинством ответил Узбек, — надыбали мы в интуристовском кабаке одну полячку, ну и причесали ей, что мы, мол, музыканты…
— На кажаной флейте играет, — громко заржал Бегемот, хватаясь за живот, пальцем показывая на Узбека. — А, хах!
— Упади в повидло, кретин! — оборвал его Котенкин. — Продолжай, — обратился он снова к Узбеку.
— Короче, пригласила меня эта фифочка к себе в нумер, а в дурке у нее, когда я ее ночью прошмонал, всего сто пятьдесят баксов оказалось. Но я подумал, что это погоды не сделает.
— А что погоду сделает? — мрачно спросил Людоед, глаза которого медленно наливались кровью. — Нам уже давно пора свалить за кордон.
Заметив, как нарастает гнев у Котенкина, Узбек поспешил его успокоить.
— Все о'кей, Игорек! Я с нею добазарился обменять десять тысяч гринов. Тем более что она сама не прочь подзаработать.
— По какому курсу?
— Один к десяти.
— Ты что?! Стибанулся? Я вон сколько хочешь наберу по восемь рэ.
— Так это для заманухи. Я уже дохрюкался с нею на завтра, на одиннадцать утра.
— Может, есть понт ее грохнуть?
— Зачем? Лишняя мокруха нам ни к чему. Мы можем их просто так забрать, — высказал свое мнение Узбек.
— Ладно, посмотрим. Но тебе ехать не стоит, — благоразумно заметил Людоед.
— Почему?
— По кочану. Ты уже достаточно засветился. С тебя хватит. Мы ей скажем, что, мол, ты позже подъедешь. Короче, это не твои проблемы, ты останешься с дядей Ваней. Поучишься у него, как изготавливать печати и поддельные справки-счета. Нам нужно будет три новых тачки переоформить, усек? А то «штрик», не дай Бог, крякнет, и тогда пиши — пропало, вся наша дел юга может гавкнуть, дошло?
— Не совсем. А Лютый для чего? Ведь он же в курсах, — робко заметил Узбек. — Разве этого не достаточно?
— Делай, что тебе говорят, — жестко проговорил Котенкин. — Лютый охамел или мандражит. Крови боится. Ты разве не обратил внимания, что он всю дорогу дурит нас? То у него дела какие-то, то мать болеет.
— Да на нем ни одного жмурика. Все за счет нас хочет прокатиться, тварь, — вставил свое слово Бегемот. — Как что-нибудь серьезное, так он находит причину и сваливает.
— Да, хитер бобер, но у него это не прокатит. Я уже давно об этом думаю. Его надо обязательно повязать кровью или убрать на крайняк, — сделал свой вывод Людоед.
— Добро, я остаюсь, — согласился Узбек. Ровно в одиннадцать часов утра к гостинице «Интурист» подъехала шикарная черная «Волга», из которой вышли двое мужчин и галантно пригласили в машину девушку, по ее внешности можно было сказать, что она иностранка, как пояснил впоследствии работникам КГБ дежуривший у дверей швейцар.
— А где Борья?
— Боря в ресторане «Замка коварства и любви». Он заказал стол. Там не всегда бывают свободные места.
Это далеко? — заволновалась девушка.
— Нет, Мария, это совсем близко.
— Вы даже имя мое знаете? — кокетливо спросила полячка.
— Боря мне сказал, — ответил парень с квадратной челюстью, — он рассказывал о вас с восторгом.
— Не может быть, — удивилась девушка. Она была польщена. — А вас как зовут?
— Меня? — отозвался Игорь. — Анатолием.
— Какие чудесные места, Анатоль, — восхищалась Мария, когда они подъезжали к «Замку коварства и любви», — такие горы интересные!
«Замок коварства и любви», в котором располагался экзотический ресторан, венчали зубчатые крепостные башенки с четырех сторон по углам. Он поразил воображение Марии. Швейцары и официанты здесь были разодеты под старину. На боку у швейцаров, одетых в «черкески», висели бутафорные ножи в ножнах. На официантках были длинные национальные платья горянок. Все они были с длинными тугосплетенными косами, а на их головках красиво сидели расшитые шапочки.
Все это было ново и экзотично для Марии, и она беспрестанно всем восхищалась.
За роскошным столом, уставленным всевозможными кавказскими острыми кушаньями, она вначале даже не заметила отсутствия Узбека, но потом вдруг удивленно спросила:
— А что с Борей? Почему его так долго нет?
— Нам только сейчас позвонили, сказали, что у него сломалась машина, — спокойно, с улыбкой на лице ответил Бегемот.
— Так давайте поедем к нему, — воскликнула Мария. — Может быть, мы ему чем-нибудь поможем.
— Да, вы правы, — солидно ответил Людоед, — надо ехать, но давайте хотя бы отведаем славные восточные блюда, пока они не остыли, и немного выпьем грузинского вина, кстати, оно двадцатилетней выдержки.
— С удовольствием! — воскликнула Мария. — Это надо сделать обязательно!
Вино было бесподобным: оно было густым, как мед, и таило в себе неповторимый вкус горных трав и сочного винограда. Казалось, что с годами оно вобрало в себя весь аромат и букет целебных и душистых трав высокогорья и… зной солнца. Ни один дегустатор не в состоянии был бы описать тонкий запах и медовую тягучесть этого божественного напитка!
После нескольких рюмок Мария почти опьянела. Этого только и ждал Людоед. Теперь она согласна была ехать хоть на край света.
Через некоторое время вся компания уселась в машину, которая помчалась в горы.
Свежий ветер отрезвил Марию, и она встревоженно спросила:
— Куда мы едем, пан Анатоль?
— Туда, где нас ждет Борис.
— Ну почему так далеко?
— Скоро доберемся, прекрасная Мария, — ответил Людоед, хамовато обнимая ее, но это ей не понравилось, и она резко сказала:
— Вы что делаете? Перестаньте!
— Но, Мария, — нагло схватив ее за плечо, ответил Людоед, — ты так мне нравишься.
— Вы для этого повезли меня в горы?
— Нет, нет, Мария, милая, все будет хорошо. Бегемот, тормози тачку!
Тот послушно остановил машину и вышел из нее.
Котенкин был сыт, пьян и нагл, его грубая физиологическая похоть насильника требовала немедленного удовлетворения, без которого он готов был сойти с ума.
«Моей энергии требуется выход!» — таким образом он всегда находил оправдания своим необузданным поступкам насильника.
Марии сопротивляться долго не пришлось. То ли она почувствовала, что попала в руки зверя, страшного и сексуального чудовища, то ли сама возбудилась, ощутив на себе воздействие грубой физиологической страсти, которая так нравится, как ни странно, некоторым женщинам.
Что греха таить, некоторым женщинам, то ли порочным от природы, то ли пресытившимся изнеженными пижонами, нравятся грубые и сильные мужчины. В них они видят идеал настоящих мужчин-самцов, а развязность и наглая сила расценивается ими как мужество.
Таковы уж женские натуры, которые порой бывают такими непредсказуемыми, такими своенравными.
Мария была страстной женщиной, она уважала грубую силу, а этот мужчина ей чем-то нравился, и она с легкостью отдалась ему, страстно вонзившись ногтями в его спину, от чего Людоед дико заорал и наотмашь ударил ее по лицу.
— Ты что делаешь, стерва?!
Мария лежала в изнеможении, она даже не почувствовала боли.
— Ну что, Бегемот, теперь твоя очередь, — проговорил Людоед, облизываясь, словно кот.
— Нет, я не буду.
— Иди, дурило, она кайфует.
— А баксы ты забрал?
— Не спеши, всему свое время, ну, иди.
— Ты сам знаешь, я предпочитаю попки.
— Ха-ха-ха, — похабно рассмеялся Людоед, — ишь, чего захотел! А вазелин прихватил?
— Он у меня всегда с собой.
— Ну надо же, ты прямо у нас врач-гузнопатолог. Ну, иди, все равно ее надо будет кончать, — мрачно добавил он.
У Бегемота волосы медленно поползли вверх.
— А может, не стоит, а? — робко спросил он. — Выкинем ее здесь — и вся недолга.
— Чтобы нас связали, да? Ведь ты же первый до задницы расколешься.
— Да ты что? Чтобы я раскололся? — возмутился Бегемот.
— Глохни, — грубо рявкнул Котенкин. — Иди трахни ее, а потом придуши.
— Игорь, умоляю тебя, не подымутся у меня на нее руки. Давай что-нибудь придумаем.
— Ну надо же, смотри, какой ты сердобольный стал, пошел, говорю! — заорал Людоед.
Бегемот открыл машину. Мария лежала почти отрешенная. Соски ее торчащих в разные стороны грудей дразняще манили, а ноги, нежные и белые, свели Бегемота просто с ума.
— Это ты, Анатоль? — протянула Мария руки.
— Да, это я, — хрипло проговорил Бегемот, сглатывая слюну.
Мария не смогла в полутемноте разглядеть его силуэт.
Неожиданно она вскрикнула от боли и в то же время вонзилась своими длинными ногтями в глаза Бегемота.
Крик Бегемота, пронзительно взвывшего от боли, из глаз которого потекла кровь, слился с возмущенным возгласом Марии.
Котенкин резко рванул на себя дверь, рывком выкинул Бегемота и в следующее мгновенье сжал правой рукой горло Марии. Первое время она извивалась, царапала его руки, но подскочивший Бегемот со всей силы нанес удар по незащищенному животу девушки. Затем, прижавшись к ее выпуклой упругой попке, по-звериному засопел…
Через некоторое время он в изнеможении упал на траву, зажимая глаз окровавленной рукой.
Людоед с отвращением посмотрел на него и процедил сквозь зубы:
— Ну что, скотина, удовлетворился?
Бегемот ничего не ответил. Он разорвал марочку и перевязал свой глаз, который не успела выцарапать полячка, а потом спросил:
— Она еще жива?
— Аут! — мрачно изрек Людоед.
— Что же теперь будем делать? Ведь она же иностранка, да еще отец ее важная персона.
— Раньше надо было думать об этом, осел! Почему ты мне об этом сразу не сказал, ишак?! — в бешенстве заорал Людоед, вытаскивая выкидной, красиво инкрустированный нож, медленно приближаясь к Бегемоту.
— Игорь, Игорек, ты что? Ты что?! — заорал он, — не спеши меня убивать. Мы что-нибудь придумаем. Пойми, ведь моя смерть тебе ничего не даст.
«Пожалуй, верно», — подумал Котенкин. Но, чтобы как-то разрядить себя, он с силой воткнул нож в бедро Бегемота, из которого струей хлынула кровь, и швырнул его на траву. Тот дико заорал.
— Будешь поумней в следующий раз, уродина, — успокоившись, прохрипел Людоед. — А теперь давай выкладывай, что ты хочешь придумать, — когда тот перевязал порванной рубашкой свою ногу.
— Мы посадим ее за руль и столкнем машину в пропасть. Она взорвется, и никаких следов не останется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42