— Пошли.
В номере мы подперли входную дверь стулом. Под окно пододвинули стол, на него стул. По крайней мере, если кто и полезет, то грохот будет солидный, нас с постели поднимет.
Я не стал раздеваться полностью. Лег в спортивных штанах и футболке. Андрей удивленно посмотрел на меня. Я пояснил, что близость Чечни не позволяет мне дрыхнуть сном праведника.
Ночь проворочался в беспокойном забытье. Не знаю, может и правы всякие авантюристы насчет ауры и всякого такого, может просто нервы не давали толком заснуть, но снилась мне снова война, снова бой в «зеленке», где прикрывал отход наших разведчиков. Ночные бои, когда мы теряли своих бойцов от огня невидимого противника. Я много раз просыпался и переворачивал мокрую от пота подушку на другую сторону. Футболка тоже вся была мокрая. И Андрей ворочался на своей кровати. Что-то невнятно бормотал и скрежетал зубами.
Наутро мы встали, слегка размялись и позавтракали в ресторане. Надо отдать должное, — помещение было убрано и проветрено. Никаких следов ночного веселья.
Ничего особенного мы не заказывали. Нам подали кофе, кстати, очень ароматный, заварной. Яичницу с местной ветчиной, бутерброды с маслом, джем. С собой мы взяли минеральную воду.
У театрально одетого дежурного портье спросили список, у кого можно взять интервью, да еще, чтобы не попасть на тех же людей, у которых брали интервью раньше.
Ну, что же. Вперед! Возле подъезда гостиницы не было уже автомобилей. Утро, деревня живет своей жизнью, кое-где видны люди. Идем по адресам, указанным в бумажке. Я в голове прикидываю адрес, по которому живет особо ценный агент под оперативным псевдонимом «Сопка». С другой стороны много воды утекло, может, и нет этого гражданина на месте. А может и на этом свете, бизнес-то рискованный, да и сам он «метис», а таких не особо жалуют в местных краях.
По первому адресу оказался огромный домина. Стандартные металлические ворота, окрашенные в зеленый цвет. Что в Чечне, что в Ингушетии, ворота окрашиваются в зелень. Оттенки могут быть самые разнообразные. Тем самым подчеркивается, что хозяева дома придерживаются ислама. У зажиточных на воротах из приваренного металлического прута исполнены всякие орнаменты. Как правило, незатейливые стилизованные изображения полумесяца.
На воротах, возле которых мы остановились, были приварены целые узоры в арабском стиле. Андрей прочитал даже какое-то изречение из Корана. Богатый мужик, этот хозяин дома.
На косяке под козырьком из жести — кнопка электрического звонка. Перед тем как позвонить, вешаем на шеи корреспондентские удостоверения. Рабинович стал «Коэном». Надписи с двух сторон, на русском и на английском. Где по-английски — наружу. Жмем кнопку звонка.
Открывается глазок в калитке. Голос с сильным акцентом интересуется, кто такие, и зачем пришли. Никакой душевной теплоты в голосе, а где же знаменитое кавказское радушие? Мы робкими голосами объясняем, кто мы и зачем мы здесь. Команда от собеседника — ждать. Стоим, курим, топчемся под дверью. Я уже хотел снова нажать на кнопочку. Прошло около пятнадцати минут. Внутри стала нарастать волна злости. Чтобы я — боевой офицер — стоял вот так под дверью духа!
Тут же сам себя уговариваю, что я уже никакой не офицер, а просто жулик, выдающий себя за журналиста. И что моя цель не выбить из духа признательные показания, а всего лишь взять никчемное интервью. И самое главное — это те деньги, за которыми я иду. Сигаретным дымом загоняю злость внутрь. Спокойно, Леха, спокойно. И вот снова глазок открывается, нас разглядывают, на месте ли мы, и никто не добавился?
Потом скрежещет засов, щелкают два замка, снимается цепочка, открывается калитка. Жестом показывают, что нас приглашают. Заходим, оглядываемся. Ворота изнутри укреплены так, что даже на грузовике тараном их не вышибешь. Стальные листы воротного полотна укреплены, усилены швеллером, обрезки двутавровых балок подпирают обе створки ворот.
Двор выложен брусчаткой, большой двор, даже большущий. Здесь же стоит беседка, увитая виноградной лозой. Хорошо здесь летом посидеть, попить холодного вина с водой, поесть холодных фруктов. У хозяина есть вкус к жизни.
У него был не дом, а неприличная домина. О трех этажах, также виднелись подвальные окошки. Входные двери были разукрашены точно такой же резьбой, что и у гостиницы. Очень даже может быть, что хозяин гостиницы и решил лично познакомится, что за птицы пожаловали в его вотчину.
На первом этаже — холл, много мягкой мебели, очень много подушек, подушечек, еще чего-то мягкого. И ковры, ковры, ковры. Они были всюду, на полу, на стенах, на мебели. В углу стоял огромных размеров проекционный телевизор, здесь же музыкальный центр. На потолке — многоярусная хрустальная люстра. В нашем городском театре ненамного больше будет.
От всего этого не то что веяло, а воняло огромными деньжищами. Я, может, повторюсь, но эта был роскошь по-восточному, она бросалась в глаза, она просто подавляла. Я| бывал в домах богатых людей, но после всего этого их дома и квартиры мне показались лачугами плебеев. Про свою квартиру мне не хотелось вспоминать вообще! Единственное, что портило все это великолепие, так это запах. Запах пота, немытых тел и ног смешивался с приторным запахом ароматизированных палочек. Их для благовония сжигают, терпеть не могу этот запах. Голову точно обручем стягивают. А здесь сочетание вони от человеческих тел и запаха этих благовоний вообще было чудовищным.
Мы топтались на месте, рассматривая холл, он занимал весь первый этаж. Углы его терялись в темноте. Чтобы отбить «аромат», я нюхал свои прокуренные пальцы, изображая, будто у меня чешется нос. Нас явно «мариновали», показывая, кто здесь хозяин положения. Сначала у ворот, а затем — здесь. Явно дальше холла нас не пустят, поэтому и держат тут.
На второй этаж вела лестница. Ступени были сделаны из отполированного дерева, почти полностью закрыты ковровой дорожкой, перила были тоже деревянные, украшенные затейливой резьбой. Не знаю, во сколько обошелся весь дом, но уже одни перила стоили огромных денег. На верхней площадке показался, наконец, хозяин.
Бородатый мужик лет пятидесяти. Рост около ста семидесяти сантиметров, широк в плечах. На голове — папаха, перехваченная поперек зеленой лентой. Значит, побывал в Мекке, совершил хадж. Ну, с его-то деньгами это не удивительно. Серый костюм из тонкой шерсти, шелковая рубашка со стоячим воротником. На ногах — кавказские сапоги из тонкой мягкой кожи, на тоненькой подошве. Штанины заправлены в сапоги. Экзотическое зрелище.
Он нарочито медленно спускался, преисполненый собственного достоинства и уважения к собственной персоне. На безымянном пальце сверкал золотой перстень, украшенный тремя большими камнями по углам, в середине из маленьких камушков выложен полумесяц. Не разбираюсь в камнях, но отчего-то был уверен, что это бриллианты.
И вот его сошествие по лестнице закончилось. Руки скрестил на своем большом животе, смотрел на нас как на вещь в магазине, оценивал товар. Можно ли нас и захватить и продать. Все это ясно читалось на его лице. Одна мысль сменяла другую, мимика менялась.
9.
Вот он прикидывает в уме, за сколько нас можно продать. Глаза пошли вверх, потом снова на нас и снова в потолок. Губы шевелятся. Затем взгляд его скользит по нашим фигурам, точно так же смотришь на лошадь и прикидываешь, сильна ли она, вынослива ли, какой приплод может принести. Взгляд наталкивается на наши журналистские удостоверения, он, медленно бормоча, читает их. Затем сокрушенно качает головой. Не стоит связываться с этими заложниками. Хлопотно будет. А жаль! Все это было написано на лице этого субъекта.
Верный нукер стоял рядом, ловя каждый вздох, взгляд хозяина, готовый сбить нас с ног и, связав, утащить в подвал. Что там имеются камеры для бедолаг, я не сомневался. Эх, тряхнуть бы эту хибарку, вывернуть ее наизнанку, зачистить! Много чего интересного бы здесь нашлось, не на один состав преступления хватило бы! Зато местные милиционеры и ФСБэшники благодушествуют, видимо команды не было. Кормит «дядя» кого надо, поэтому и не трогают его, оберегают. Дойная корова, однако.
— Вы хотели взять у меня интервью? — голос властный, с сильным акцентом.
— Да, если вы позволите, — начал Андрей. — Мы представляем либеральную газету, являемся рупором правозащитных организаций. Очень хотелось бы узнать любые факты и ваше, — Рабинович сделал ударение на слове «ваше», — мнении о времени оккупации федеральными войсками Чеченской республики, ну и вашей деревни.
— Да, было время оккупации, — мужик важно кивнул головой. — Хвала Аллаху — кончилась! — он воздел руки вверх, потом отер лицо, бороду. — Присаживайтесь, — он указал на один из диванчиков, сам уселся в кресло: — Чаю! — негромко приказал он охраннику.
— Итак, начнем! — Рабинович достал диктофон. — Как правильно вас звать?
— Это статья выйдет в России или за границей? — хозяин дома занервничал и заерзал в кресле.
Боишься, гад! Так тебе и надо!
— За границей, в зарубежной прессе, — успокоил его Коэн.
— Это хорошо! — важно кивнул головой и заметно успокоился интервьюируемый.
— Так как вас зовут? — Коэн настаивал.
— Асламбек Исмаилов! — представился дух, при этом распрямился в кресле, подобрал живот, развернул грудь.
— Будьте любезны, расскажите, как вы страдали под оккупацией федеральных войск.
И тут Асламбек поведал нам удивительную историю. Когда русские проходили через его село, то они украли у него две коровы, пятнадцать баранов, двух дочерей и сына. При этом детей он назвал в последнюю очередь. Чтобы вызволить из плена домашний скот и детей, Исмаилов отправился вслед за русскими на чеченскую территорию. И потом пошел откровенный бред, который часто печатают в бульварной прессе толка. О том, как он, толстозадый толстопуз, пробирался по буеракам вслед наступающей колонне, потом ночью зарезал десять солдат, угнал грузовик КАМАЗ, туда погрузил свой скот, детей и ночью приехал в свою деревню. Грузовик оформил на свое имя и перевозил различные грузы. Так и зарабатывал себе на хлеб, так и построил этот дом. Асламбек обвел все вокруг руками.
Я с трудом сдерживал смех, делал серьезное лицо и, приседая вокруг этого враля и Рабиновича-Коэна, сделал несколько снимков.
Андрей с умным видом что-то помечал в блокноте. Принесли чай, халву, печенье, яблоки.
— А можно спросить у ваших детей, что они чувствовали, как это все было? — невинно поинтересовался я, отхлебывая чай из пиалы.
— Нет! — Исмаилов был непреклонен.
— А почему?
— Э-э-э-э-! — пауза. — Их нет дома, они к родственникам в город уехали. А вы что, мне не верите? — подозрительный взгляд исподлобья в нашу сторону.
— Что вы, верим, верим! Читателям было бы интересно увидеть фотографии бедняжек и прочитать их воспоминания, может, это способствовало бы увеличению гуманитарной помощи в Чечню, и, естественно, в вашу деревню.
— Вах! — он сокрушенно покачал головой. — Нет детей, уехали.
— Ну да ладно, спасибо за правдивую и страшную историю. Мы вам должны за интервью, скажите сколько. Правда, у нас газета не поддерживается государством, но мы готовы заплатить разумные деньги, — я начал прощаться с Исмаиловым.
— Что вы, что вы, какие деньги. Главное, чтобы правда дошла до читателей. Вы сможете прислать экземпляр газеты?
— Конечно. Мы сейчас обойдем еще несколько человек, в гостинице посоветовали заглянуть именно к ним, — я протянул листок с адресами. — Полагаю, что целый номер посвятим вашей деревне, с фотографиями, комментариями.
— Это хорошие люди, сходите к ним. А я позвоню им, скажу, чтобы говорили все как есть. И денег мне не надо! — он был торжественен. — Если статья будет хорошая, то я сам, клянусь, вышлю деньги на поддержку вашей хорошей газеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48