Затем он, видно, передумал. Мы все еще могли доставить ему хлопоты. Ван Буннен, видимо, решил предупредить такой ход событий, официально избавившись от нас.
– Эти два человека уволены с корабля, – произнес он громко.
Гутар ответил громогласной нецензурщиной.
– За неподчинение, – продолжал капитан. – Им повезло, что я не обвиняю их в нападении на вышестоящего начальника. Но это еще можно сделать, если они не угомонятся.
Он повернулся и пошел по трапу на судно. Гутар вырвался и бросился за ним, но полицейский теперь вступил в дело. Он подошел к трапу и преградил ему путь.
Гутар в бешенстве обратился к Бержье:
– Этот мешок с дерьмом взял с каждого из нас по сто двадцать пять долларов.
– Я знаю, – сказал Бержье, – но ничего не могу поделать. Он капитан.
Тут мне в голову пришла, на мой взгляд, остроумная идея.
– Ведь мы записались в члены команды, – сказал я. – Имеет ли капитан законное право уволить нас в иностранном порту захода, какая бы ни была причина, не рассчитавшись с нами?
Бержье посмотрел на старшего механика.
– Что ты по этому поводу думаешь, дед? Механик задумался на минуту, потом ухмыльнулся.
– Может, и не имеет. Пожалуй, мы его спросим.
Они поднялись на борт. Мы с Гутаром остались ждать. Тут за нас принялся шофер-индиец, требуя платы за такси. Гутар, как видно, был снова готов сорваться с цепи. Я торопливо пообещал все уладить, как только вернется помощник капитана.
Бержье вновь появился двадцать минут спустя. В руках у него были какие-то бумаги, и он улыбался.
Две бумажки были расписками, которые мы должны были подписать. Остальное – деньги – эквивалент пятидесяти долларов каждому в франках, ходящих в Джибути.
Гутар разразился смехом, шлепнул меня по спине и наградил костоломным рукопожатием. Можно было подумать, что на него свалилось наследство.
Когда мы расписались и Бержье вручил нам деньги, ему тоже досталось рукопожатие и приглашение обмыть дело за обедом. Даже шоферу уделили частичку общего благожелательства. Гутар объявил, что он может отвезти нас обратно в город.
Я все чаще ловил себя на мысли, что, чем больше я общаюсь с Гутаром, тем меньше его понимаю. Раньше я не знал, что он способен на такие резкие смены настроения. И вот в течение сорока минут он перескочил от степенных уговоров к насилию, а от насилия – к идиотской эйфории. Особенно меня беспокоила эйфория. Похоже, он не понимал, что произошло. В такси на обратном пути я пытался втолковать ему, что если в начале дня мы еще являлись пассажирами до Лоренсу-Маркиша, хотя и страдающими от задержки, то теперь нас отделяли всего лишь пятьдесят долларов от сидения на полной мели в Джибути. Ответом был еще один игривый шлепок по спине. Я махнул рукой. Шлепки Гутара были как удары железной доской.
Однако тем же вечером ему пришлось спуститься на землю.
Принес дурные вести Бержье, появившийся на трапезе.
Оказалось, капитан Ван Буннен, переживая по поводу всех унижений, выпавших на его долю этим утром, решил, что если мы обратились к закону по поводу выплаты расчета, то почему бы и ему не исполнить законные обязанности капитана. В результате он официально уведомил полицию о нашем увольнении и расчете за неподчинение приказу.
Первой реакцией Гутара было пожать плечами и заказать бутылку вина. Я воспринял предупреждение Бержье гораздо более серьезно.
– А что это для нас означает? – спросил я.
– Ну, теперь здешняя полиция может обратить на вас внимание.
– Почему? – возразил Гутар. – Ведь мы ничего не сделали.
– Не в этом дело. Вы должны понять, что моряки в иностранном порту находятся в несколько привилегированном положении в отношении полиции. Если они не напьются до положения риз, не затеют драку или не займутся контрабандой слишком открыто, их не трогают. А почему? Да потому, что через день-другой, через неделю они отправятся восвояси. Они принадлежат больше кораблю, чем берегу. Но теперь ваше положение изменилось. Вы больше не принадлежите кораблю, и полиция поставлена об этом в известность.
– Не вижу особой разницы, – Гутар прикидывался тупым.
Бержье вздохнул.
– Причина, по которой вам разрешили сойти здесь на берег, не задавая вопросов, заключалась в том, что вы представляли собой членов экипажа корабля, идущего транзитом. Теперь этой причины не существует.
– Налей себе вина.
Тон Бержье стал резче: Гутар начинал его раздражать.
– Сможете вы предъявить теперь документы торговых моряков, если полиция их спросит? – осведомился он. – А если нет, есть ли у вас виза для пребывания на территории страны?
Гутар загадочно улыбнулся и поднялся на ноги.
– Если это облегчит вашу Душу, – сказал он, – я пойду позвоню по телефону и выясню, интересуется ли нами полиция.
Он направился к телефону. Бержье вопросительно посмотрел на меня.
– У него приятель в комиссариате, – сказал я.
Гутара не было довольно долго. Когда он вернулся, то объяснил, что ему пришлось разыскивать приятеля в клубе.
– Ну? – осведомился я.
– Нам не о чем беспокоиться.
Это было сказано слишком небрежно. Я догадался, что он врет. В любом случае заявление было глупо: у нас хватало о чем беспокоиться помимо полиции. Однако Бержье, казалось, принял ответ за чистую монету.
– Всегда полезно иметь друзей наверху, – суховато заметил он.
Данная тема больше не затрагивалась, пока мы не распрощались с Бержье и не направились в гостиницу.
– Что твой приятель действительно сказал? – спросил я.
– В нашем распоряжении три дня.
– А потом?
– Потом они захотят узнать, что мы собираемся делать и какие у нас средства к существованию. Если ответ их не удовлетворит, мы получим распоряжение убраться. Но он советует, чтобы мы не ждали вызова и допроса, а сами бы обратились с просьбой о разрешении остаться на неделю. Может быть, ее удовлетворят. Но на большее рассчитывать не придется.
Сказать было нечего: в любом случае за неделю наши денежки уплывут. Через неделю мы будем без гроша.
Я помолчал. Горечь переполняла меня. Из-за безответственности Гутара нас вышвырнули из Греции. Из-за безответственности Гутара – его нападение на капитана Ван Буннена было бессмысленным – нас вышвырнут из Джибути.
Вышвырнут – но куда? На помойку? В тюрьму? Я старался придумать хоть что-нибудь, похожее на надежду, но ничего не мог. Впереди вырисовывался конец – грязный, мрачный, безысходный.
– Что ты собираешься делать? – спросил наконец я.
Я спросил потому, что любой ответ Гутара не мог посулить ничего путного. Если бы я смог придумать что-то противоположное, счастье, может быть, и улыбнулось мне.
Он взглянул на меня и осклабился. Он опять был совершенно уверен в себе.
– Остается только один выход, – сказал он.
– Какой же?
– Потолковать с майором Кинком.
Глава VI
Они потолковали на следующее утро. Я при этом не присутствовал.
День выдался чрезвычайно противный. Мы решили последовать совету приятеля Гутара и предварить вызов в полицию тем, что сами явились в паспортное бюро и попросили выдать разрешение на пребывание в течение недели. Это посещение оказалось отнюдь не формальностью, как мы предполагали. Нам устроили допрос, притом перекрестный. Полиция отнеслась к нам хуже некуда. Допрашивал француз, донельзя подозрительный и паскудный, давший с самого начала понять, что мы нежелательные элементы. Гутару пришлось хуже всего – он ведь тоже был француз, – но и мне досталось. Мой паспорт приняли с издевательской улыбочкой. Подонок не верил ни одному моему слову. Нам пришлось показать все наши деньги и пересчитать у него на глазах. Потом суммы записали в наших паспортах. Нас предупредили, чтобы мы не думали искать работу, кроме как на судах, отплывающих из Джибути, и не занялись торговлей наркотиками. Напоследок нам сказали, что если кто-то из нас окажется на этой территории семь суток спустя, то ему надо уметь хорошо плавать. Когда мы вышли, даже Гутар был подавлен.
Он собирался встретиться со своим приятелем из полиции за ленчем, чему я был рад. Ночью я придумал план, которым мне не хотелось с ним делиться.
До Адена было всего полторы сотни миль через Баб-эль-Мандебский пролив. Я подумал, что если смогу добраться до Адена, то, может быть, устроюсь официантом на какой-нибудь проходящий корабль. В Адене меня не знали, да и порт там был в любом случае более оживленный, чем в Джибути. Конечно, у меня не было ни профсоюзного билета, ни удостоверения моряка, но мог попасться капитан грузового судна, думал я, который не станет слишком привередничать, если у него случится нужда в работнике.
Я навел справки насчет парома до Адена и выяснил, что есть такой, доходящий за девять часов. Самолетом туда можно было долететь за час. Морем было дешевле, и я отправился в контору пароходства покупать билет.
Кассир уже было начал выписывать билет, как попросил показать мой паспорт. Я протянул ему документ, и он принялся листать его. Потом посмотрел на меня.
– Где же она?
– Кто – она?
– Виза в Аден?
– Я получу ее на месте.
– А, нет. Это не разрешается, за исключением лиц с британскими паспортами. Вам нужно получить визу здесь. В противном случае англичане не разрешат вам высадиться, и мы будем вынуждены доставить вас обратно. Сейчас в Адене неспокойно. Мы не продаем билета, если у пассажира нет визы. Таково правило.
– А где можно получить визу? – Но я уже догадался, каков будет ответ.
– Их выдает британское консульство.
Я вновь подумал о Г. Картере Гэвине и о том, что бы мне хотелось сделать с этим паршивым поросенком, но не стал тратить попусту время на посещение консульства. Вместо этого я провел вторую половину дня в порту. Там были дау – арабские торговые суденышки, ходившие в Аден и Йемен, и отчаянье мое было таково, что я был согласен на любую авантюру. Наконец я разыскал одного владельца суденышка, который согласился высадить меня на берег недалеко от Адена, но он запросил сотню долларов. По его словам, на такую сумму его оштрафуют, если он попадется английскому патрулю. Это был вонючий ублюдок бандитского вида, и я не верил ни одному его слову. Если бы даже у меня и было сто долларов, я бы подумал дважды, прежде чем довериться такому человеку. Скорее всего, он взял бы мои деньги и выкинул меня за борт, как только лодка оказалась вне видимости с берега. Я сказал ему по-арабски, что он может делать со своим дау. Он узнал мой акцент и обозвал меня грязным египтяшкой.
Я весь день провел на ногах и очень устал, но такси мне было не по карману, и до города я добирался пешком. Когда я дошел до гостиницы, я чувствовал себя полумертвым.
В подобном климате нужно пить много жидкости, чтобы избежать сердечной недостаточности или беды с почками, поэтому я выпил две или три бутылки пива, прежде чем заказать то, в чем я больше всего нуждался, чтобы хоть немного сбить свою депрессию, – двойное бренди. В результате я не очень-то здорово соображал, когда возвратился Гутар.
– Где это ты был? – осведомился он, усевшись рядом со мной.
Я принялся рассказывать. Раз мой аденский план не выгорел, не было смысла скрывать от него. Кроме того, я впал в великодушное, философское настроение. Поскольку Артур Абдель Симпсон является персоной нон грата для британских властей, а посему находится в такой яме, откуда не выбраться, почему бы Иву Гутару, французскому подданному, не попробовать получить визу и отправиться в Аден? Пусть он знает, что почем. У меня, конечно, есть свои недостатки, но я никогда не был собакой на сене.
Я объяснил ему все это, когда он прервал меня в своей грубейшей манере.
– Аден, – вымолвил он нетерпеливо. – Кому, к черту, нужен Аден? Послушай-ка! Я разговаривал с Кинком.
– Ну?
– У него очень любопытное предложение.
– Да что ты?
Даже такая незначительная перебивка вывела его из себя.
– Ты собираешься слушать или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Эти два человека уволены с корабля, – произнес он громко.
Гутар ответил громогласной нецензурщиной.
– За неподчинение, – продолжал капитан. – Им повезло, что я не обвиняю их в нападении на вышестоящего начальника. Но это еще можно сделать, если они не угомонятся.
Он повернулся и пошел по трапу на судно. Гутар вырвался и бросился за ним, но полицейский теперь вступил в дело. Он подошел к трапу и преградил ему путь.
Гутар в бешенстве обратился к Бержье:
– Этот мешок с дерьмом взял с каждого из нас по сто двадцать пять долларов.
– Я знаю, – сказал Бержье, – но ничего не могу поделать. Он капитан.
Тут мне в голову пришла, на мой взгляд, остроумная идея.
– Ведь мы записались в члены команды, – сказал я. – Имеет ли капитан законное право уволить нас в иностранном порту захода, какая бы ни была причина, не рассчитавшись с нами?
Бержье посмотрел на старшего механика.
– Что ты по этому поводу думаешь, дед? Механик задумался на минуту, потом ухмыльнулся.
– Может, и не имеет. Пожалуй, мы его спросим.
Они поднялись на борт. Мы с Гутаром остались ждать. Тут за нас принялся шофер-индиец, требуя платы за такси. Гутар, как видно, был снова готов сорваться с цепи. Я торопливо пообещал все уладить, как только вернется помощник капитана.
Бержье вновь появился двадцать минут спустя. В руках у него были какие-то бумаги, и он улыбался.
Две бумажки были расписками, которые мы должны были подписать. Остальное – деньги – эквивалент пятидесяти долларов каждому в франках, ходящих в Джибути.
Гутар разразился смехом, шлепнул меня по спине и наградил костоломным рукопожатием. Можно было подумать, что на него свалилось наследство.
Когда мы расписались и Бержье вручил нам деньги, ему тоже досталось рукопожатие и приглашение обмыть дело за обедом. Даже шоферу уделили частичку общего благожелательства. Гутар объявил, что он может отвезти нас обратно в город.
Я все чаще ловил себя на мысли, что, чем больше я общаюсь с Гутаром, тем меньше его понимаю. Раньше я не знал, что он способен на такие резкие смены настроения. И вот в течение сорока минут он перескочил от степенных уговоров к насилию, а от насилия – к идиотской эйфории. Особенно меня беспокоила эйфория. Похоже, он не понимал, что произошло. В такси на обратном пути я пытался втолковать ему, что если в начале дня мы еще являлись пассажирами до Лоренсу-Маркиша, хотя и страдающими от задержки, то теперь нас отделяли всего лишь пятьдесят долларов от сидения на полной мели в Джибути. Ответом был еще один игривый шлепок по спине. Я махнул рукой. Шлепки Гутара были как удары железной доской.
Однако тем же вечером ему пришлось спуститься на землю.
Принес дурные вести Бержье, появившийся на трапезе.
Оказалось, капитан Ван Буннен, переживая по поводу всех унижений, выпавших на его долю этим утром, решил, что если мы обратились к закону по поводу выплаты расчета, то почему бы и ему не исполнить законные обязанности капитана. В результате он официально уведомил полицию о нашем увольнении и расчете за неподчинение приказу.
Первой реакцией Гутара было пожать плечами и заказать бутылку вина. Я воспринял предупреждение Бержье гораздо более серьезно.
– А что это для нас означает? – спросил я.
– Ну, теперь здешняя полиция может обратить на вас внимание.
– Почему? – возразил Гутар. – Ведь мы ничего не сделали.
– Не в этом дело. Вы должны понять, что моряки в иностранном порту находятся в несколько привилегированном положении в отношении полиции. Если они не напьются до положения риз, не затеют драку или не займутся контрабандой слишком открыто, их не трогают. А почему? Да потому, что через день-другой, через неделю они отправятся восвояси. Они принадлежат больше кораблю, чем берегу. Но теперь ваше положение изменилось. Вы больше не принадлежите кораблю, и полиция поставлена об этом в известность.
– Не вижу особой разницы, – Гутар прикидывался тупым.
Бержье вздохнул.
– Причина, по которой вам разрешили сойти здесь на берег, не задавая вопросов, заключалась в том, что вы представляли собой членов экипажа корабля, идущего транзитом. Теперь этой причины не существует.
– Налей себе вина.
Тон Бержье стал резче: Гутар начинал его раздражать.
– Сможете вы предъявить теперь документы торговых моряков, если полиция их спросит? – осведомился он. – А если нет, есть ли у вас виза для пребывания на территории страны?
Гутар загадочно улыбнулся и поднялся на ноги.
– Если это облегчит вашу Душу, – сказал он, – я пойду позвоню по телефону и выясню, интересуется ли нами полиция.
Он направился к телефону. Бержье вопросительно посмотрел на меня.
– У него приятель в комиссариате, – сказал я.
Гутара не было довольно долго. Когда он вернулся, то объяснил, что ему пришлось разыскивать приятеля в клубе.
– Ну? – осведомился я.
– Нам не о чем беспокоиться.
Это было сказано слишком небрежно. Я догадался, что он врет. В любом случае заявление было глупо: у нас хватало о чем беспокоиться помимо полиции. Однако Бержье, казалось, принял ответ за чистую монету.
– Всегда полезно иметь друзей наверху, – суховато заметил он.
Данная тема больше не затрагивалась, пока мы не распрощались с Бержье и не направились в гостиницу.
– Что твой приятель действительно сказал? – спросил я.
– В нашем распоряжении три дня.
– А потом?
– Потом они захотят узнать, что мы собираемся делать и какие у нас средства к существованию. Если ответ их не удовлетворит, мы получим распоряжение убраться. Но он советует, чтобы мы не ждали вызова и допроса, а сами бы обратились с просьбой о разрешении остаться на неделю. Может быть, ее удовлетворят. Но на большее рассчитывать не придется.
Сказать было нечего: в любом случае за неделю наши денежки уплывут. Через неделю мы будем без гроша.
Я помолчал. Горечь переполняла меня. Из-за безответственности Гутара нас вышвырнули из Греции. Из-за безответственности Гутара – его нападение на капитана Ван Буннена было бессмысленным – нас вышвырнут из Джибути.
Вышвырнут – но куда? На помойку? В тюрьму? Я старался придумать хоть что-нибудь, похожее на надежду, но ничего не мог. Впереди вырисовывался конец – грязный, мрачный, безысходный.
– Что ты собираешься делать? – спросил наконец я.
Я спросил потому, что любой ответ Гутара не мог посулить ничего путного. Если бы я смог придумать что-то противоположное, счастье, может быть, и улыбнулось мне.
Он взглянул на меня и осклабился. Он опять был совершенно уверен в себе.
– Остается только один выход, – сказал он.
– Какой же?
– Потолковать с майором Кинком.
Глава VI
Они потолковали на следующее утро. Я при этом не присутствовал.
День выдался чрезвычайно противный. Мы решили последовать совету приятеля Гутара и предварить вызов в полицию тем, что сами явились в паспортное бюро и попросили выдать разрешение на пребывание в течение недели. Это посещение оказалось отнюдь не формальностью, как мы предполагали. Нам устроили допрос, притом перекрестный. Полиция отнеслась к нам хуже некуда. Допрашивал француз, донельзя подозрительный и паскудный, давший с самого начала понять, что мы нежелательные элементы. Гутару пришлось хуже всего – он ведь тоже был француз, – но и мне досталось. Мой паспорт приняли с издевательской улыбочкой. Подонок не верил ни одному моему слову. Нам пришлось показать все наши деньги и пересчитать у него на глазах. Потом суммы записали в наших паспортах. Нас предупредили, чтобы мы не думали искать работу, кроме как на судах, отплывающих из Джибути, и не занялись торговлей наркотиками. Напоследок нам сказали, что если кто-то из нас окажется на этой территории семь суток спустя, то ему надо уметь хорошо плавать. Когда мы вышли, даже Гутар был подавлен.
Он собирался встретиться со своим приятелем из полиции за ленчем, чему я был рад. Ночью я придумал план, которым мне не хотелось с ним делиться.
До Адена было всего полторы сотни миль через Баб-эль-Мандебский пролив. Я подумал, что если смогу добраться до Адена, то, может быть, устроюсь официантом на какой-нибудь проходящий корабль. В Адене меня не знали, да и порт там был в любом случае более оживленный, чем в Джибути. Конечно, у меня не было ни профсоюзного билета, ни удостоверения моряка, но мог попасться капитан грузового судна, думал я, который не станет слишком привередничать, если у него случится нужда в работнике.
Я навел справки насчет парома до Адена и выяснил, что есть такой, доходящий за девять часов. Самолетом туда можно было долететь за час. Морем было дешевле, и я отправился в контору пароходства покупать билет.
Кассир уже было начал выписывать билет, как попросил показать мой паспорт. Я протянул ему документ, и он принялся листать его. Потом посмотрел на меня.
– Где же она?
– Кто – она?
– Виза в Аден?
– Я получу ее на месте.
– А, нет. Это не разрешается, за исключением лиц с британскими паспортами. Вам нужно получить визу здесь. В противном случае англичане не разрешат вам высадиться, и мы будем вынуждены доставить вас обратно. Сейчас в Адене неспокойно. Мы не продаем билета, если у пассажира нет визы. Таково правило.
– А где можно получить визу? – Но я уже догадался, каков будет ответ.
– Их выдает британское консульство.
Я вновь подумал о Г. Картере Гэвине и о том, что бы мне хотелось сделать с этим паршивым поросенком, но не стал тратить попусту время на посещение консульства. Вместо этого я провел вторую половину дня в порту. Там были дау – арабские торговые суденышки, ходившие в Аден и Йемен, и отчаянье мое было таково, что я был согласен на любую авантюру. Наконец я разыскал одного владельца суденышка, который согласился высадить меня на берег недалеко от Адена, но он запросил сотню долларов. По его словам, на такую сумму его оштрафуют, если он попадется английскому патрулю. Это был вонючий ублюдок бандитского вида, и я не верил ни одному его слову. Если бы даже у меня и было сто долларов, я бы подумал дважды, прежде чем довериться такому человеку. Скорее всего, он взял бы мои деньги и выкинул меня за борт, как только лодка оказалась вне видимости с берега. Я сказал ему по-арабски, что он может делать со своим дау. Он узнал мой акцент и обозвал меня грязным египтяшкой.
Я весь день провел на ногах и очень устал, но такси мне было не по карману, и до города я добирался пешком. Когда я дошел до гостиницы, я чувствовал себя полумертвым.
В подобном климате нужно пить много жидкости, чтобы избежать сердечной недостаточности или беды с почками, поэтому я выпил две или три бутылки пива, прежде чем заказать то, в чем я больше всего нуждался, чтобы хоть немного сбить свою депрессию, – двойное бренди. В результате я не очень-то здорово соображал, когда возвратился Гутар.
– Где это ты был? – осведомился он, усевшись рядом со мной.
Я принялся рассказывать. Раз мой аденский план не выгорел, не было смысла скрывать от него. Кроме того, я впал в великодушное, философское настроение. Поскольку Артур Абдель Симпсон является персоной нон грата для британских властей, а посему находится в такой яме, откуда не выбраться, почему бы Иву Гутару, французскому подданному, не попробовать получить визу и отправиться в Аден? Пусть он знает, что почем. У меня, конечно, есть свои недостатки, но я никогда не был собакой на сене.
Я объяснил ему все это, когда он прервал меня в своей грубейшей манере.
– Аден, – вымолвил он нетерпеливо. – Кому, к черту, нужен Аден? Послушай-ка! Я разговаривал с Кинком.
– Ну?
– У него очень любопытное предложение.
– Да что ты?
Даже такая незначительная перебивка вывела его из себя.
– Ты собираешься слушать или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30